Андреа искала утешения в прошлом, перебирала старые газеты, фотографии, заставляла себя вспомнить Лиссабон и как она была влюблена, что она тогда чувствовала. Это могла знать только она одна, потому что никаких следов их связи не осталось, Карл Фосс так и скользнул по ее жизни безымянной тенью. Ни писем, ни фотографий, ни хоть какой-то вещицы на память. Как-то раз Андреа наткнулась на письмо от адвоката Жуана Рибейру — письмо с извещением о смерти ее старого друга пришло через два года после революции в Португалии, в 1976 году. На похоронах она не присутствовала, потому что в Португалии покойников хоронят не позднее чем через сутки после смерти. Жуан Рибейру так и не принял щедрое предложение вновь занять пост в Центральном комитете, он жил и умер в Байру-Алту, сотни жителей бедняцкого квартала шли за его гробом. Адвокат сообщал также, что Жуан Рибейру оставил ему на хранение какую-то вещь, принадлежавшую Андреа.

Она позвонила адвокату и купила два билета до Лиссабона на 26 июня. Фосс так изощрился в искусстве не попадаться ей на глаза, что ей пришлось буквально в засаде сидеть, подкарауливая его.

— Я купила тебе подарок! — возвестила она.

— С какой стати?

— Ко дню рождения.

— Еще три дня осталось.

— Знаю, — ответила она. — Подарок ждет нас в Лиссабоне. Завтра мы летим туда.

— Unmöglich. — От неожиданности он перешел на немецкий. — Немыслимо. Работа. Я должен сделать свою работу.

— Ничего не «unmöglich», — возразила она. — Это очень важная поездка — для нас обоих.

— Для меня нет ничего важнее работы. Когда я закончу… я освобожусь, — сказал он, и голос его дрогнул на последнем слове: вряд ли Карл и сам верил, что будет когда-нибудь свободен.

— Ты отказываешься от моего подарка?

Затравила-таки зверя.

26 июня они вылетели в Лиссабон. Фосс страшно мучился на протяжении всего полета: как же, два с половиной часа без курева! Чтобы отвлечься, он сворачивал впрок самокрутки, целую сотню успел заготовить, пока долетели. Такси повезло их в город через Салданья, через площадь Маркеш-де-Помбал, Ларгу-ду-Рату и дальше по Авенида-Алвареш-Кабрал до Садов Эштрела.

Андреа был виден лишь изуродованный профиль Карла, но и этого ей хватило: глаз в паутине обожженной и стянутой шрамами кожи заметался, ожил, вспоминая, вбирая в себя каждую деталь. Когда они проезжали мимо Базилики Ла Эштрела, Карл резко повернул голову, чтобы разглядеть обветшалое здание на улице де-Жуан-де-Деуш, где он жил когда-то. Дом стоял все на том же месте, почти не тронутый временем, разве что трещин по фасаду прибавилось. Только сейчас Андреа вполне убедилась, насколько удачен ее подарок: эти кварталы Лиссабона практически не изменились за полвека, многие сохранились в неприкосновенности с самого землетрясения 1755 года.

Они свернули в Лапа. Такси кружило по лабиринту улочек, пробираясь на улицу Жанелаш-Вердеш, к гостинице «Йорк Хаус». Карл и Андреа вышли, поднялись по каменным ступеням, по которым монахи всходили в XVII веке, когда здесь находился монастырь. Фосс постоял в старинном дворике под разлапистой тенью высокой пальмы, припоминая всех этих людишек, ютившихся в различных «пансионах» Лиссабона, прятавшихся за непрочитанными газетами и подкарауливавших информацию — не ту, печатную, а изустную, которая помогла бы им заработать на пропитание.

Отдохнув с дороги и дождавшись вечерней прохлады, парочка вернулась в Сады Эштрела. Оба по очереди прикоснулись пальцами к плитке, облицовывавшей фасад старого дома. Фосс приласкал изогнутые шеи лебедей на заброшенном киоске, где он некогда покупал утреннюю газету и пачку сигарет. Они пришли на то самое место, где он полвека тому назад остановился и поднял руки, сдаваясь, и Фосс, как тогда, уставился на окно верхнего этажа, распахнутое в надежде впустить вечернюю прохладу.

Они повторили ту прогулку, что погубила их тогда — по Калсада-да-Эштрела до Сан-Бенту и Национальной ассамблеи, к преддверию Байру-Алту, а затем вокруг церкви, вверх по улице ду-Секулу и направо в плетение переулков Байру-Алту. В ресторане «Minhote» Андреа угостилась кубиками приправленной тмином свинины, а Фосс, почти не поделившись с ней, выпил бутылку винью верде, белого вина из Понте-де-Лима. В подсвеченном фонарями сумраке ночи они двинулись в обратный путь мимо баров, ресторанов, каких-то подозрительных личностей, зазывавших на исполнение фаду, как на порношоу. Добравшись до Сан-Педру-де-Алкантара, они пошли в горку между серебряными полосками трамвайных линий, а затем перешли улицу и поднялись на смотровую площадку. Они стояли у самого ограждения и видели отсюда весь город, до самого Каштелу-де-Сан-Жорже. Стояли на том же месте, где сорок семь лет тому назад, но не прикасались друг к другу.

Фосс все еще молчал, как и у Андреа в коттедже, но это было уже не то жесткое, угрюмое, маниакальное молчание, в котором они прожили последний месяц. Он наполнялся чувствами, как старый глиняный сосуд, наполняясь водой, темнеет от влаги, забившей из давно забытого ключа. Андреа прислонилась спиной к ограждению, обернулась лицом к Карлу, ухватила его за отвороты пиджака и подтянула к себе, всмотрелась в сохранившуюся половину его лица.

— Это нормально? — спросила она.

Он смутился, взгляд его неуверенно скользил по бровям, по щекам Андреа.

— Я не… не помню правильных слов, — пробормотал он.

— Ты все помнишь, — возразила она. — Ведь это ты сказал мне эти слова.

— Я забыл.

— Это нормально? — повторила она, крепче ухватившись за лацканы пиджака, слегка встряхивая своего непослушного кавалера.

— Не… не знаю, — ответил он. — Я был влюблен только однажды.

— В кого?

— В тебя… дурочка.

Он сказал то, что от него требовалось, но прежней убежденности не прозвучало в его голосе. Не то что сорок семь лет тому назад.

— В таком случае, — смягчилась она, — я разрешаю тебе лечь со мной в постель — в гостиничную постель.

И он пришел к ней в ту ночь, и она спала, прижавшись к нему спиной, они делили одну подушку на двоих, и руки их, переплетенные пальцы покоились на ее животе.

Утром Андреа ненадолго отлучилась, наведалась в контору адвоката в Шиаду. Юрист передал ей деревянную шкатулку и попросил расписаться. Андреа купила оберточную бумагу, надежно упаковала ящичек, а на обратном пути зашла на автобусную станцию и купила два билета до Эштремуша — на завтра.

В тот день они еще успели съездить на поезде в Эштурил вдоль мерцающей Тежу. Когда поезд делал очередной поворот на ослепительно блестевших рельсах, можно было разглядеть серебряные передние вагоны. Посреди залива волны бились о маяк Бужиу, а сзади отдыхающим китом громоздилась отмель.

Казино превратилось в заведение совсем уж сомнительного пошиба: голые девчонки в страусовых перьях. Проход наверх, в сад возле виллы Кинта-да-Агия, исчез, гору сплошь застроили домами. Они перекусили на набережной, Карл больше ковырял сардины, чем ел их. Издали Андреа показала ему тот дом, где жила с Луишем, а во второй половине дня они вернулись в город.

На следующий день в Эштремуше их встретила палящая жара. Они доехали на такси до здания внутри стен крепости и там отдохнули с часок. Спустились в город на ланч, отыскали темную прохладную ташка, где вдоль стен стояли глиняные белые кувшины ростом со взрослого мужчину. Здесь было полно португальцев и туристов, все сидели на деревянных скамьях и с аппетитом уплетали щедрые порции.

— Видишь этих людей? — обернулась к Фоссу Андреа.

— Вижу, конечно, — сдержанно ответил он.

— И что ты о них думаешь?

— Боюсь, как бы они не растолстели, — съязвил он. Ему-то эта опасность в жизни не грозила.

— Я думаю, им на все наплевать, была бы еда в тарелке и доброе вино в стакане и побольше народу вокруг. И это — неплохая жизнь, мне кажется.

Он кивнул и соизволил скушать кусочек жаренной на гриле рыбки с листочком латука.