Впрочем, ей не удалось этим особенно огорчить супруга. Сразу по возвращении в родной город Кирилл без труда определил телефон и адрес Светланы Альбертовны Кукуровской, так как не слишком-то много Светлан Кукуровских проживало в районе Черной речки, особенно года рождения где-то в районе 1980. Там же, в справочной службе, даже дату подсказали точную: 18 апреля, стало быть, Овен. И сердце Кирилла сладко заныло. Уже несколько раз ему доводилось слышать, что наиболее близки по духу люди, рожденные под одним знаком Зодиака, а ведь он и сам Овен, только рожденный 27 марта, но все-таки Овен…

Установить место ее работы оказалось несколько сложнее. Движимый все тем же навязчивым опасением не оказаться рядом в нужную минуту, Кирилл несколько дней следил за Светой с самого утра. Не весь день, а только утром и вечером, словно бы провожая ее на работу и встречая обратно, вот только подойти никак не осмеливался. Недели три терзался вопросом, насколько корректно будет женатому мужчине навязывать свое общество подруге жены. Или бывшей подруге? Или нынешней, но тайной? Потому что по странному поведению и Тамариному отношению к Свете никак невозможно было определить степень их близости.

Этим вопросом Кирилл терзался днем и ночью, на работе и дома. Никак не мог разобраться в собственных чувствах. Что же его, в конце концов, гложет? Что так беспокоит, что не дает покоя?! Женился вроде бы по любви, по крайней мере, был уверен в этом вплоть до того самого мгновения, как впервые увидел Светлану. А потом? Что потом? Разлюбил жену? Полюбил Светлану?

Нет, не полюбил. Кажется, не полюбил. Нет, определенно не полюбил, совершенно точно! Но почему-то уже перестал быть уверен в свой любви к Тамаре. Почему, если не полюбил в первую же минуту Светлану? Куда же в таком случае делась любовь к жене?! Ведь по закону сохранения энергии ничто не приходит ниоткуда и не девается никуда. Стало быть, если любовь к жене пропала, значит, что-то другое должно было ее заменить, выместить, изгнать из его сердца. Где она, та любовь, из-за которой он, собственно, и отважился на такой ответственный шаг, как женитьба?

И вдруг поразился. А была ли она, любовь?! Разве он любил когда-нибудь Тамару? Или кого-то другого, вернее, другую?! Любил?!! Да нет же, не любил. Никогда никого не любил. Всю жизнь боялся любви, закрывался в себе, как раковинка, ревностно оберегающая драгоценную жемчужину. Вернее, не всю жизнь, а лишь последние годы, но так уж совпало, что именно те годы, когда нормальные люди влюбляются, у Кирилла выпали на период, когда у Андриановых завелся какой-никакой капиталец. И именно тогда отец все чаще стал напутствовать сына словами, что жену ему следует выбирать из еще более финансово благополучной семьи, нежели их собственная. Потому что любая другая жена может оказаться не любящей женщиной, не той единственной и неповторимой, о которой, пожалуй, мечтает любой нормальный мужчина, а охотницей за богатым мужем.

Да, именно так. И, пожалуй, не столько самой любви боялся Кирилл, сколько тех пресловутых охотниц, о которых неустанно напоминал ему отец. Хотелось найти такую, как мама, Ирина Станиславовна, которая всегда рядом, и в горе и в радости, и в нищете и в богатстве. Не потому, что ей что-то нужно от отца, а просто потому что любит, потому что ей нужен он сам, именно он, а не блага, за ним стоящие! А найти такую, по словам отца, можно было только в стане еще более состоятельных людей, только тогда он окажется в положении, максимально напоминающем положение отца к моменту женитьбы, когда тот был, по его словам, гол как сокол. Ведь тогда-то, в их если не нищие, то весьма постные годы, отец и имел возможность убедиться, что не ошибся в выборе, что мать, то есть Ирина — именно та единственная, посланная ему небесами.

И подсознательно Кирилл даже радовался, что практически постоянно испытывает некоторый недостаток наличности. Как ни хотелось порой шикануть перед Тамарой, а средства не позволяли. Вот и получалось, что он рядом с нею выглядел человеком с куда более скромным достатком, нежели она сама. И на сердце заранее разливалась медовая радость, буквально авансом, ведь еще не была ничем оправдана: он нашел, нашел такую, о которой говорил отец! И вот эту радость и принял за любовь?!

А чем же это было на самом деле? Ведь ему действительно было хорошо с Тамарой, порой даже очень хорошо. На душе спокойно, как-то даже уютно. И так приятно было показаться с нею на людях: смотрите все, это моя женщина! Вот эта красавица с хищным оскалом — моя, именно я целую эти восхитительно-странные губы, я ласкаю это тело, мое имя срывается с ее уст в самую сладострастную минуту!

О, да! Страстно шептать Тамара умела! От ее жаркого шепота тело Кирилла наливалось небывалой мужской силой, а разум осознанием того, что он и в самом деле самый-самый, просто таки гениально-умелый мужчина на всем белом свете! И уже от одного этого сама Тамара казалась не обычной женщиной, которых у него и до нее было очень даже немало, а царицей Тамарой, самой волнительной и восхитительной соблазнительницей во вселенной.

Вот эти две ее отдельные и независимые друг от друга черты в сочетании и дали Кириллу ложное чувство если и не любви, то небывалой доселе привязанности. Именно это и посчитал вполне достаточным основанием для женитьбы. И был абсолютно уверен в своей правоте.

Так что же изменилось за то недолгое время, что прошло после свадьбы? Без конца анализируя свои чувства и ощущения, Кирилл пришел к выводу, что Светлану он определенно не любит, больше того, он ее любить даже не может. Потому что Света — это совсем другое, совсем-совсем, это к любви не может относиться никоим образом. А стало быть, и винить ее в том, что он другими глазами стал смотреть на жену, было бы нечестно. Тогда что не давало ему покоя? Если только тот случай на озере, то почему гораздо больше самокопаний приходилось на долю отношений с Тамарой, нежели непосредственно связанных со Светой или происшествием на пляже?

И неожиданно для себя самого Кирилл понял: все его чувства к Тамаре не имеют ни малейшего отношения к Свете. Как и сама Света — к нему. И даже толчком к размышлениям и переменам в его настроении она не может быть причастна. Потому что перемены произошли не столько в душе Кирилла, сколько в поведении Тамары.

Потому что после свадьбы он вдруг обнаружил рядом с собою чужую незнакомую женщину. Потому что та, что носила нынче на безымянном пальце правой руки его подарок, очаровательное колечко из белого золота с платиновыми вставками и двухкаратным бриллиантом чистой воды, оказалась лишь внешне похожа на его Тамару, на ту, с которой так уютно было ужинать в ресторане, с которой так сладко было чувствовать себя сексуальным гигантом.

Потому что нынче рядом с ним была лишь бледная копия той шикарной женщины, которой была на самом деле или же лишь представлялась ему Тамара. Внешне, кажется, никаких изменений не произошло, все та же шикарная рыжеволосая красавица. Да вот только как-то все было неправильно, не так, как бы хотелось, как представлялось Кириллу в мечтах о счастливой семейной жизни. Один сплошной миссерабль, как говорят те же англичане. Всё не так, всё не так.

Умом он понимал, что супруге вовсе не обязательно подскакивать с постели ни свет, ни заря, если ей не нужно спешить на работу. Тамаре никуда спешить как раз не было необходимости, ведь окончив институт, работать она уже не пошла, потому что считала зазорным для дочери богатого папеньки заниматься чем бы то ни было, кроме собственной внешности и удовольствий.

Хорошо, пусть так, Кирилл не возражал. Однако некоторую обиду испытывал. Потому что прекрасно помнил, как мама каждое утро провожала отца на работу. Правда, она всю жизнь работала не меньше отца, и даже когда у нее появилась возможность не работать, она все равно не позволяла себе сидеть дома. С завода она, конечно, ушла, но стала работать вместе с отцом, стала помогать ему в бизнесе. Бывало, что подолгу, по нескольку месяцев, занималась на каких-нибудь курсах: то английского языка, то ведения бизнеса, то маркетинга, то изучала основы менеджмента. Потому что Александр Никанорович учился еще в советские времена, пусть почти на закате социализма, но все же еще при нем, а потому такие науки, как маркетинг и ведение бизнеса в институте не преподавались, тогда, кажется, даже этих слов еще никто не знал. Самому Андрианову некогда было подолгу сиживать за учебниками, нужно было бороться с рутиной, зарабатывать деньги. А вот Ирина Станиславовна с удовольствием училась, не считая для себя зазорным в зрелом возрасте вновь засесть за учебники. А между курсами с нескрываемым удовольствием работала плечо к плечу с мужем, помогая и с бумагами, и с переговорами, потому как отец по-английски знал лишь thank you, please, good morning да excuse me. Ах, да, еще одно словечко, его любимое: sorry! И лишь в редкие дни, когда болел маленький Кирюша, или же матери самой нездоровилось и она оставалась дома, Ирина Станиславовна непременно вставала, чтобы проводить отца на работу. Именно чтобы проводить: нежно поцеловать у дверей, перекрестить на дорожку, передав таким образом словно бы под опеку Всевышнего, под его надежнейшую охрану. Не ради пресловутого завтрака вставала: никогда бы Александр Никанорович не позволил ей подскакивать только ради того, чтобы соорудить ему парочку пресловутых бутербродов — что он, сам безрукий, что ли, не справится? Нет, отец и сейчас, став скромным миллионером, не считал зазорным выскочить с утреца в магазин по соседству, купить яиц, колбасы, молока, яблочного сока и собственными руками приготовить себе и дражайшей Ирине Станиславовне любимую яичницу на колбасе.