А рядом из-за занавесок цветных
Невеста с подружками смотрит на них.
С пола встал Моси. Мечет он и рвет;
Крикнул: «Пусть встает! схватимся мы вновь.
Иль жизнью клянусь, он так не уйдет!
Плата за позор – нечестивца кровь!
Он не победил!.. я обманут был!..
Ну – пусть он придет! очистите круг!»
Хохот загремел, хохот оглушил.
Смеются, орут все сразу и вдруг!
«Он не побежден? -
Правду молвил он!
Ха-ха-ха! – упал,
На спине лежал!
У тебя, Моси,
Вся спина в грязи!
Вот он, еще раз
Схватится сейчас!
Пусть-ка наперед
Спину отряхнет!..»
Со свадьбы веселой из дома того
Уходит Моси, тяжело оскорблен:
Кипит омраченное сердце его.
Поспешно, шагами неверными он
Идет, бормоча: «Это ты ли, Моси?
Позор тебе!.. Ты ли валялся в грязи?
Еще ты земли не касался спиной…
Ты вспомни – кто ты? Погорюй над собой!
Как на землю вдруг твое тело легло,
Когда на тебя все глядело село?
Тебе… у Саро под коленом лежать
И женщинам после глаза показать?!
Нет… Горе с тобою случилось! беда!
Посмешищем будешь для всех навсегда…
Умри! Ведь такого стыда не снести!
Сиди со старухами, прялку крути!..»
«Ой, не убивай меня, брат, пощади!
Не буду! не буду любить я его!
Ох, сердце дрожит, как листочек в груди…
Моси, я кинжала боюсь твоего!..» -
Так брата Ануш умоляла, в слезах
Упав на колени, от страха без сил…
Свирепый Моси с исступленьем в глазах
Сестре обнаженным кинжалом грозил.
«Клянись моим именем! – брат ей кричал, -
Клянись, что Саро ты не будешь любить!
Не то – видишь мой обнаженный кинжал? -
Легко мне бесчестное сердце пронзить!»
«Моси-джан! Я – прах под твоею ногой!
Ты клясться рабу заставляешь свою?..
Вот я на коленях, в слезах пред тобой…
Я больше Саро не люблю, говорю!»
«Ты вздумала мне, обманщица, лгать?
Не любишь его?.. А что же тогда,
А что же тогда, как ложимся спать,
В ночной темноте ты плачешь всегда?
А что же тогда, как только уснешь,
«Саро-джан! Саро!..» – его ты зовешь?»
«Моси, джан-Моси! мне за это не мсти!
Сегодня меня пощади, отпусти!
Не хочешь – не буду его я любить
И звать уж не буду его я во сне…
Боюсь я… не надо кинжалом грозить…
Моси-джан, опомнись! не брат ли ты мне?..»
И непримиримой, смертельной враждой
Друзей разделил этот случай пустой.
Родные в дом из дому стали ходить, -
Мирили их, да не могли помирить.
Как мог непреклонный Моси потерпеть,
Что неотомщен он, а рядом с сестрой
Вдруг стал под венец бы обидчик Саро.
Смерть лучше, чем в доме такого иметь…
И жаждою мести горя, может быть,
Он хочет пролить сестры своей кровь,
И грудь ей готов кинжалом пронзить,
Чтоб с жизнью из сердца вырвать любовь…
Быть может, с ночи до восхода луны, -
Настойчивы в злобе, ожесточены, -
Враги друг у друга угонят овец,
Чтоб ярость свою утолить наконец?
Быть может, сегодня же ночью сгорит
Стог хлеба на кровле, – запас годовой,
И хмурые скалы окрест озарит
И вскинется к звездам язык огневой?..
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Рассвета лучом Чатиндаг озарен.
И, как с водопоя верблюды, на склон
Гуськом из ущелья идут облака.
В долине блестит и дымится река…
Что ж полно смятенья селенье в горах?
На кровлях толпится встревоженный люд,
И юноши, ружья сжимая в руках,
Толпою ко входу в ущелье бегут.
К толпе возбужденных событьем людей
Седой, величавый старик подошел
И, пыхнув прокуренной трубкой своей,
Сказал, указавши рукою на дол:
«Я прошлую ночь – этак в полночь – не спал,
И, глаз не смыкая, в постели лежал…
Всего я лишился на старости лет, -
И сна, и здоровья бывалого нет…
Да… помню: был темный полуночный час,
Вдруг пес забрехал за стеною у нас.
«Эй, кто там? Уймись ты!» – я крикнул ему.
Гляжу, – пес, как бешеный, кинулся в тьму!.
«Эх, времечко! – тут про себя я сказал, -
Чем прежде я был, и чем нынче я стал?
Бывало, один возле выгона спишь,
Чуть шорох, – и вскочишь, и в оба глядишь…»
Так вот, говорю, не сомкнул еще глаз;
А помню – был горький, полуночный час…
Две тени мелькнули, пустились бегом
От пса и пропали во мраке ночном…
Туда побежали».
Толпа удальцов
В ущелье сошла и двоих беглецов
Недавние там отыскала следы,
Терявшиеся на песке у воды.
Шло время. Толпа деревенских парней
Все горы обрыскала за сорок дней,
Но только Саро-пастуха не нашла,
Укравшего дерзко Ануш из села.
И парни ни с чем воротились домой.
Про удаль Саро говоря меж собой:
«Эх, вот у кого нам пример надо брать!
Друзья, вот как надо невест умыкать!..»
Но, жаждою мести снедаемый, брат
Беглянки Ануш не вернулся назад.
Дал клятву Моси беглецов проследить,
Убить их на месте и гнев утолить.
В горах он скитался…
Но вот как-то раз
Со жницами женщинами в поздний час
В изодранном платье, понурясь, тайком
Беглянка вернулась в родительский дом.
«Эй, слышишь, Вардишах, коль любишь меня, -
Раскинь-ка на счастье горсть ячменя!
Исчахнуть бы мне, ослепнуть бы мне!
Послушай, что мне приснилось во сне»
…Ущельем иду, где воды шумят,
И овцы Саро в ущелье стоят,
Язык обрели – и песню поют,
Согласно поют, чудесно поют,
Раскинь свой ямчень! Порадуй сестру!
Ой, плох этот сон… Ох, он не к добру…
О боже, врата свои нам открой;
Ты нас сотворил, мы – прах пред тобой!..
Безгласные овцы в ущелье глухом
Так пели, сестрица, как мы не споем;
Бедняги Саро убогая мать
С платочком пошла пред ними плясать…»
«Услышь, Манишак, к несчастью твой сон,
Гляди на ячмень – как падает он:
Вот – зло, вот – добро… А это – гляди:
Саро… он стоит на черном пути.
Господь, молодца Саро пощади!
В дом старой нани беду не пусти!..»
И бродит Саро по горам родным,
Как загнанный зверь, из оврага в овраг.
И рок впереди, и пуля за ним,
Луга ему – ад и друг ему – враг.
Когда ж на горах закат догорит,
И вечер дарит отрадную тьму -
Его баяти печально звучит,
И горы-друзья внимают ему:
«Ночные горы – эгей!
Вас мое горе темней.
Ой, горы, вам я кричу,
Одни вы вторите мне!
С надеждой к вам я бежал,
Я так от мира устал!
О горы, скройте меня
В глухих расселинах скал!
Как к дому друга, иду
К скалистым кручам во льду.
Умру, избавлюсь от мук,
Ночлег спокойный найду.
Умру… но как же она?
Ах, эта мысль мне страшна.
Пусть я избавлюсь от мук -
Она, как будет одна?»