Из рассказа Коли Затевахина

То ли оттого, что оба мы были на взводе, то ли потому что подсознательно чувствовали, что нам нужно торопиться, до квартиры Бормана мы домчались едва ли не быстрее, чем на велосипедах. Ключ, к счастью, лежал на месте. Никого, значит, в квартире не было.

Мы заперлись на замок и тут же принялись сочинять послание нашему героическому дядьке.

Значит, так, — наморщил лоб Толька. — Нам нужно, чтобы он понял, что в его отделении милиции сидят предатели и за ним охотятся.

И еще, что нашу квартиру разгромили, и все это из-за "стина", — добавил я. — Только нельзя же все это открытым текстом писать. Этот Сивуха все равно докопается до настоящего адреса Бормана и может записку перехватить.

Шифр, — кивнул Толька. — Что-нибудь не очень сложное, но надежное. Шифр по книжке!

Мы иногда развлекались с Борманом таким образом. Этот способ при кажущейся простоте был довольно надежным — не даром им пользовались еще во время второй мировой войны. Чтобы зашифровать сообщение, разведчикам нужно было всего-навсего иметь две одинаковые книжки. Тогда секретное сообщение содержало в себе только цифры: первая, как правило, обозначала номер страницы, вторая — номер строки, а третья — непосредственно слово (по счету от начала строки).

Конечно, любой толковый криминалист, увидев характерные колонки цифр, сразу бы заподозрил, в чем тут дело. Но вскрыть такой шифр, когда не знаешь, какая именно книга использовалась, практически невозможно, особенно если сообщение короткое. Тут целый аналитический отдел может неделю ломать голову, пока что-то путное найдет. Я это в одной книжке по теории вероятности узнал.

К счастью, Борман читать любил. По всей его жилплощади были рассеяны трактаты о Конфуции, монографии судмедэкспертов и адвокатов, потрепанные детективы в мягких обложках, учебники по компьютерным программам, ноты (он еще у нас на пианино джаз шпарит будь здоров), энциклопедии стрелкового оружия…

Но мы, естественно, выбрали нашего любимого Артура Конан Дойля.

Через полчаса работы у нас получилось вот что:

Правда, мы ужасно торопились, и поэтому согласование падежей да и вообще вся стилистика записки в дешифрованном виде была несколько диковатой:

Дело ужас плох готовится крупное преступление Угроза от полиция сивое ухо в нашей квартире тщательный осмотр Нас преследует сильный противник Опасность от стена Ройлотта".

Теперь нужно было каким-то образом указать Борману дешифровальную книгу. Конечно, он и сам мог бы догадаться, какой именно том мы чаще всего читали у него, но подстраховаться тоже не мешало. Но как? Я долго ломал голову и, наконец, сообразил…

Из рассказа Толи Затевахина

После того, значит, как мы поколдовали над дешифровальной книгой, нужно было каким-то образом Борману на нее указать. Конечно, он и сам мог бы догадаться, какой именно том мы чаще всего читали у него, но подстраховаться тоже не мешало. Но как? Я долго ломал голову и, наконец, сообразил:

— Колька, ты у нас ботаник. Ну-ка быстро, на вскидку: как по-химическому ртуть называется?

Колька аж позеленел и даже слова стал от возмущения путать:

— Я тебе не болтаник! Сам ты…

И тут он сказал такое… Вообще-то Колька у нас воспитанный. Даже мясо всегда с ножом ест. Но иногда такое сказанет. Как в тот раз… Нет, не могу даже повторить, а то потом от папани по шее достанется и мне, и Кольке.

Ладно, — успокоил я. — Я ботаник, я, не кипятись. Так как же все-таки со ртутью?

Зачем это тебе?

Очень просто, — пояснил я. — Ртуть, Артур. Улавливаешь?

Понял! — хлопнул себя по лбу Колька. — Маленький такой ребус!

Общими усилиями на обороте бумажки мы намалевали слово "гидраргиум" и уже собирались бежать на электричку, как я, значит, подумал, что неплохо было бы предупредить обо всех этих событиях профессора из института и нашего Мензурку…

Из рассказа Коли Затевахина

Общими усилиями на обороте бумажки мы намалевали слово "гидраргиум" и уже собирались бежать на электричку, как я подумал, что неплохо было бы предупредить обо всех этих событиях профессора из института и нашего Мензурку…

Память у меня хорошая (наверное, потому, что рыбы много ем, как в одной кулинарной книге советовали). Но в этот момент мозги мои словно заклинило. Ведь Мензурка при нас набирал из бюро пропусков телефон профессора! И у меня этот номер в голове вертелся все время на манер надоедливой песенки. Что-то там вроде "два-три-три-семь-восемь — очень просим" или "три-три-восемь-два — закружилась голова"…

От умственного напряжения у меня аж в ушах зазвенело и лицо покраснело, как у пятиклассника, который ночью наткнулся на телеканал "Эротические шоу мира".

Толька на меня смотрит:

Ты чего — заболел?

Да нет, — морщусь я. — Надо бы профессора предупредить. Да телефон никак вспомнить не могу.

А-а-а, — протянул Толька. — Записывай. 332–784.

Я аж обалдел. Ну Толька, ну гигант! И вроде рыбы совсем не ест. Соврали что ли в той кулинарной книжке?

В общем, подгреб я к себе телефон и стал профессору названивать. Вначале никто к аппарату не подходил. Но я трезвонил настойчиво — пока линия не начинала выдавать гудки "занято". Наконец кто-то поднял трубку.

Алло, Порфирий Петрович? — побасовитей стараюсь сказать я.

Нет, — отвечают с той стороны провода. — Порфирий Петрович заболел.

А кто это говорит? — нагло так интересуюсь я.

Некоторое время в трубке слышится только чье-то шипение и придыхание, пробивающееся с радиорелейной линии. Наконец микрофон оживает:

А я с кем имею честь?

Секретарь-референт академика Лескова, — нагло лгу я. — По поводу симпозиума.

Лаборант Катышевич, — откликается мой собеседник. — Только вряд ли Порфирий Петрович сможет участвовать. Он очень-очень болен.

Очень жаль, — выдавливаю из себя я и, чувствуя, что сейчас, от несвойственной мне манеры говорить баском, раскашляюсь, вешаю трубку.

Вот это да! Профессор, оказывается, болен! Причем настолько, что не оставил никого дежурить на своем телефоне. А ведь мы ему должны были сегодня звонить по поводу украденной из института "пластмассы"!

— Надо спасать Мензурку! — сорвался с места Толька. — Быстрее в школу!

Мы уже не думали о том, что можем встретить Вермишель и нам, естественно, вклеют по первое число на педсовете за злостные прогулы. Но, увы, другого выхода не было. Речь-то шла о жизни и смерти. А мы вовсе не хотели, чтобы Сергей Антонович "заболел", тем более что именно мы вовлекли его во всю эту историю.

Уж не знаю чего в тот день было больше — тотального невезения или, наоборот, везения, но к школе мы подошли тютелька в тютельку, когда зазвенел звонок с урока. Нам это было вовсе не с руки. В коридоре вполне можно было наткнуться на кого-нибудь из учителей.

И тут вдруг я вспомнил: сегодня же во вторую смену как раз факультатив по химии! Так что получается — мы как раз идем на свои занятия!

Как я и предчувствовал, на лестнице между первым и вторым этажом мы столкнулись нос к носу с Вермишелью.

Чем-то она была очень сильно рассержена.

Затевахины! — сразу накинулась она на нас, как голодный крокодил на жирных туристов. — Немедленно ко мне в кабинет! Вас милиция разыскивает!

Мы сейчас, Вера Михайловна, учиться идем, — гордо так отвечает Толька. — Вы что нас — с химии снимете?

Вермишель позеленела, покраснела, побурела. Было такое ощущение, что сейчас она классным журналом, который в руках держит, нас кэ-эк шарахнет! Но, надо признать, она быстро взяла себя в руки. И выдала такое, отчего мы чуть не упали.