Да и мужик все более и более становится подозрительным. То цельное крестьянское миросозерцание, ось которого составляла идея: "Без этого — нельзя", расползается во все стороны. Мужик развращается.

С какой горечью отмечает этот процесс либерально-православный саратовский помещик в "С.-П. Вед.". "Нет Руси, гибнет Русь! — Ни костюм, ни песни, ни разговор, ни интересы жизни — ничто не напоминает русского характера, русской широкой души… Нелюбовь к земле, тяготение к городу, вечное недовольство жизнью (нечто страшно опасное во всех отношениях, — замечает г. помещик)… — вот думы народные!" Солдатчина не только не воспитывает мужика, наоборот, вносит в деревню разврат. "Солдат, вернувшийся в деревню, — самый недисциплинированный общественный элемент, никого не уважающий, ничем недовольный и, главное, совершенно отвыкнувший от церкви. Потом следует, — жалуется саратовский народоволец, — жизнь на фабрике, совершенно безнадзорная в нравственном отношении; потом бедность, отчасти переселенческое движение, коснувшееся и центра — вот все это вместе и влияет на народную жизнь…" Нет Руси, гибнет Русь!

На ту же совершенно "безнадзорную в нравственном отношении" жизнь крестьянства жаловался недавно в ливенском земстве гл. Епифанов, предлагавший учредить "попечительство о народной религиозно-нравственности". "Крестьянское население с каждым годом и каждым часом выходит из надлежащего своего быта"… Отхожие заработки, "бесконтрольное религиозно-нравственное поведение" — все это вконец «портит» крестьянскую молодежь. "Такая жизнь крестьянства, — прорицает земский Катон, - не поведет к хорошему, и в недалеком будущем образуется массовый пролетариат крестьянства".

Да, и отхожие заработки, и «безнадзорная» жизнь в городе, и даже солдатчина, все это разлагает священную «полусоциалистическую» общину, великий устой азиатской деспотии, разлагает стихийно, фатально — и тем вырывает почву из-под ног царизма… И ни "попечительство о народной религиозно-нравственности", проектируемое темным ливенским земцем, ни "общественная веялка", предлагаемая во спасение Крестьянским Союзом Партии С.-Р., - ничто не остановит этого процесса. Крестьянское население с каждым годом и каждым часом выходит "из надлежащего своего быта…"

Рабочий бунтует, бунтует мужик.

При таких затруднительных условиях помпадуру приходится божьей грозою носиться над "вверенной ему губернией". Вызвать в кои веки сатану для состязаний можно было, в сущности, и с соблюдением уставов и обрядов делопроизводства. Другое дело — стоять и день и ночь лицом к лицу с врагом, который неистощим в формах борьбы, неутомим в нападениях и неистребим по своей численности. Тут закон может только парализовать, обряды делопроизводства могут только тормозить, — и «проблема» децентрализации, т.-е. помпадурской разнузданности, встает, как категорический императив.

"Мне кажется, — писал недавно князь Мещерский, — что теперь в особенности очень нужно, чтобы губернаторы прежде всего бросили переписку, а всецело отдались управлению губерниею на местах… Бумага, идущая от губернатора кверху, и бумага, идущая от губернатора книзу, мало интересует подвластного ему человека, а губернатор, неожиданно появляющийся в двадцати-тридцати местах своей губернии, чтобы лично все увидеть и проверить, может в два-три года сделать счастливою свою губернию, ибо ложь исчезнет из бумаг". Долой волокитную переписку! Да здравствует молниеносный помпадур!

Не так давно (в сентябре) сенат пояснил, что губернатор должен препровождать на обсуждение губернского по земским делам присутствия всякое ходатайство земского собрания, которое он, губернатор, находит «неподлежащим». Князь Мещерский, неистовый Роланд идеи молниеносного помпадурства, тотчас же усмотрел в этом оппозиционное покушение на авторитет губернатора, столь возвышаемый "правительством вообще и, в частности, министром внутр. дел", — и погрозил погрязшему в юридических определениях сенату публицистическим перстом. Невиннейшая правовая схоластика сената — и та оказывается стеснительной и несогласной с "правительственными видами", в которых помпадур, одновременно появляющийся в двадцати местах, занимает центральное место!

В своей прошлогодней «юбилейной» речи, на которую с холопским ликованием и либеральнейшими намерениями ссылалась наша подъяремная печать, г. Плеве сказал: "Усиливая распорядительную власть на местах, необходимо упростить порядок ее действия, дабы интересы и удобства населения получили вящее ограждение".

"Гражданин", для которого не существует законов стыдливости и который, поэтому, играет первую скрипку в публицистическом оркестре мин. внутр. дел, комментирует мысль об усилении местной власти и «упрощении» ее действий таким выразительным примером. В г. N. предвиделись уличные беспорядки. Губернатор дал конфиденциальное поручение, без шума, купить несколько возов розог ("без шума — чтобы не поднять цен на розги", мило шутит князь). На каждом возу была крупно начертана надпись: «розги». Возчики, проезжая с розгами по городу, объясняли любопытным: это заготовлено для такой-то площади, для такого-то часа. И разумеется, что демонстрацию как рукою сняло. Отсюда «Гражданин» выводит такую программную мораль: "Там, где все думают про представителя власти: "он посмеет высечь", там есть и подчинение власти и спокойствие: беспорядков совершенно не будет"… Отсюда ясно, что «упростить» порядок губернаторских действий — значит создать для "представителя власти" такую обстановку, чтобы он смел «посметь». Тогда задача будет решена.

Для создания условий, превращающих губернатора в ничем не стесненного и все смеющего административного экспериментатора, и создана комиссия, которую наша легальная печать с совершенно бессознательным и тем более глубоким юмором называет "комиссией о децентрализации".

Целый ряд дел, восходивших до сего времени на «усмотрение» одного или нескольких министров и даже на «благовоззрение» самого «монарха», предположено передать в непосредственное ведение начальников губерний. Сюда отнесены: дела по отчуждению крестьянских надельных земель, утверждение уставов разных обществ — ученого, благотворительного и экономического характера, открытие библиотек, разрешение съездов, открытие выставок и пр. и пр. — вплоть до устроения бракоразводных дел.

Расширение губернаторской власти предположено не только за счет центральных инстанций, но и за счет местных учреждений "постороннего ведомства". Усиливается опека губернаторов над самоуправлением; так, им предположено предоставить распоряжение земскими и городскими сметными назначениями. Далее, по словам "Нов. Вр.", проектируется предоставить губернаторам надзор над деятельностью суда и над системами преподавания в гимназиях, институтах и университетах.

Дальше идти некуда. Губернатор, контролирующий университетскую науку, губернатор, направляющий правосудие, губернатор, устрояющий бракоразводные дела.

"Может ли быть порядок в губернии, — спрашивает «Гражданин», — при действии предрассудков независимости ведомств?" И мужественно отвечает: "Очевидно, не может".

Этот ответ не простой «абсурд», как думает наша умеренно умная либеральная пресса, — это нечто гораздо большее: это пароль, навязываемый в настоящий момент самодержавию его судьбою.

Самодержавие сегодня совершенно не способно удержаться на почве сколько-нибудь устойчивых и постоянных норм — хотя бы эти нормы только вчера были созданы для охраны самодержавия. Стихийно-коварная жизнь, которая цепляется за все, которая выражает противоречие между собой и самодержавием в том, что сшибает лбами два служащих самодержавию ведомства, эта жизнь превращает в опасный предрассудок — независимость бюрократических ведомств.

И на этом самодержавие должно сломить голову. Ибо обыватель, даже совершенно чуждый конституционалистических платформ, обыватель, интересующийся политикой только по воскресеньям, словом, тот самый обыватель, которому имя легион — как он ни прост, как ни добродушен, — но он твердо хочет жить. У него есть свои неотъемлемые потребности — и он хочет их удовлетворять. А делать это он может лишь при некоторой минимальной устойчивости гражданских отношений. Ему нужна полиция — для охраны, железная дорога — для езды, школа — для учения, суд — для торжества справедливости. И самодержавие в своих собственных интересах должно ему гарантировать эти блага сколько-нибудь устойчивыми нормами, — иначе легион начнет шевелиться. Независимость ведомств и клок самоуправления — эти реформы правительство Александра II выдвинуло для удержания самодержавных позиций. Но "независимость ведомств" придает слишком не эластичную структуру губернскому бюрократическому аппарату и потому, при нынешних нервных условиях, все меньше способна охранять "порядок в губернии"; а самоуправление, как уже давно разъяснил Мещерский, служит лишь школой будущих российских Мирабо, воспитывает дворян "самой чистой санкюлотной воды". И перед царизмом вырастает задача — задача жизни — отменить все нормы, обеспечивающие минимальнейшую свободу естественных обывательских телодвижений, — и на место этих «предрассудков» поставить молниеносного губернатора, ничем не стесненного, не наталкивающегося на междуведомственные стены, издающего законы, творящего суд, поощряющего науки и насаждающего искусства, одновременно появляющегося в двадцати местах, — вообще нарушающего во имя «порядка» законы времени и пространства…