Почему кадеты взорвали коалицию именно 2 июля, сейчас трудно сказать с полной определенностью. Украинский вопрос являлся только предлогом. Весьма вероятно, что кадеты получили от американских биржевиков (миссия сенатора Рута!) обязательство не давать денег чисто советскому министерству и с этими козырями в руках решили шантажировать "революционную демократию". Возможно также, что кадеты, главные провокаторы наступления на фронте, спешили покинуть правительственные ряды в тот час, когда навязанное ими и через них наступление начало превращаться в трагическое отступление… Окончательно раскрыв таким путем свой облик контрреволюционных вымогателей, кадеты вместе с тем обнажили противонародный характер той правительственной коалиции, в которой меньшевики и эсеры предлагали трудящимся массам видеть единственное спасение революции.

Когда мы писали и говорили, что коалиционное правительство обречено на бесплодие внутренней борьбой противоположных классовых сил, нас обвиняли в демагогии. Когда мы утверждали, что нельзя серьезно покушаться не только на 100, но и на 50% прибыли путем сотрудничества с Коноваловым и Шингаревым, что невозможно руководить аграрной революцией рука об руку с кн. Львовым, нас обвиняли в пробуждении "темных инстинктов" массы, в демагогии и травле. А когда кадеты вышли из правительства, хлопнув дверью, меньшевики и эсеры, защищаясь от кадетов и изобличая их, оказались вынуждены подтвердить все то, что мы неустанно повторяли с самого возникновения коалиционного министерства. Возьмем для примера "Рабочую Газету", как издание, ведшее наиболее ожесточенную борьбу с большевизмом.

"После того, — писал орган меньшевиков 13 июля, — как 2 месяца Временное Правительство отказывалось приступить к борьбе с ужасающим экономическим развалом, Коновалов счел нужным уйти сейчас же, когда новое Правительство объявило о необходимости регулирования экономической жизни. И что же, нужно было удержать Коновалова, нужно было ради него отказаться от единственного средства борьбы с экономической разрухой?"

Разумеется, не нужно было. Это мы и доказывали в свое время.

"Товарищи г. Милюкова по министерству из партии народной свободы, — продолжает "Рабочая Газета", — всецело поддерживали его внешнюю политику и те же представители министерства всеми своими действиями свидетельствовали о солидарности с г. Коноваловым".

Совершенно верно: именно это мы и говорили.

"Г. Шингарев оставался глух ко всем заявлениям делегации Совета в общегосударственном продовольственном комитете о необходимости регулирования экономической жизни, — продолжает орган меньшевиков. — А министерство промышленности и торговли, во главе с кадетом г. Степановым, продолжало оставаться после ухода г. Коновалова оплотом капиталистов в их борьбе и против рабочих, и против регулирования экономической жизни".

Совершенно правильно: именно так мы характеризовали роль "министров-капиталистов" в составе коалиционного министерства.

"А затем, — говорит "Рабочая Газета", — революция встретила у этих же элементов противодействие ее попыткам уладить острые национальные противоречия — в вопросе об Украине, а также попыткам остановить анархическое расхватывание помещичьей земли крестьянами усилением власти земельных комитетов в распоряжении землей и регулировании земельных отношений.

"Могла ли она тут уступить кадетам и г. Львову? Должна ли она была вместо уступок украинцам усмирять их оружием или вступить в вооруженную борьбу с крестьянской массой вместо того, чтобы немедленно, хоть отчасти (!), пойти навстречу ее стремлениям?"

Таким образом, "Рабочая Газета" откровенно признает, что «министры-социалисты» не могли хоть отчасти (!!) пойти навстречу стремлениям крестьянства, потому что им не позволяли этого «министры-капиталисты». Но ведь именно это мы и говорили рабочим массам, и именно за это нас обвиняла в демагогии вся пресса «порядка»: от "Нового Времени" до "Рабочей Газеты".

На Всероссийском Съезде Церетели брал на себя ответственность за все правительство в целом. Официальные докладчики внушали делегатам, что ни одна мера, предлагавшаяся "министрами-социалистами", не отклонялась буржуазным большинством. Пешехонов сообщал, что "сопротивление буржуазии сломлено". Скобелев заверял Съезд, что отставка Коновалова вызвана «личными» мотивами и отнюдь не означает противодействия со стороны организованного капитала экономической политике демократии. Все это было неправдой. Делегатов, как и весь народ, вводили в заблуждение. А когда мы пытались раскрыть действительное положение вещей и говорили то, что теперь вынуждены говорить "Рабочая Газета" или "Дело Народа", нас обвиняли в демагогии и подрыве авторитета революционного правительства.

Если под демагогией понимать сообщение массам неверных сведений и заведомое укрывание от них важнейших фактов, с целью создать в массах такими искусственными средствами настроение, благоприятное для политических планов определенных партий и групп, то демагогией была политика центров руководящих групп советского большинства.

И если полагать, вместе с Лассалем, что революционная политика начинается с высказывания "того, что есть", то наша политика была революционной.

Петроградские массы стучались в двери Совета неоднократно с требованием более решительной внутренней и внешней политики. Они встречали полное невнимание и враждебность. Им отвечали, что они служат делу контрреволюции. А между тем массы не могли же не знать, что все органы контрреволюции ведут самую ожесточенную травлю против большевиков, петроградских рабочих и кронштадтцев. "Новое Время", "Русская Воля", "Петроградский Листок", "Маленькая Газета", «Речь» подхватывали каждое слово меньшевиков и эсеров против большевиков, печатали портрет Церетели, как "сокрушителя ленинцев", плели из столбца в столбец паутину отвратительной клеветы против революционных интернационалистов, систематически прикрываясь авторитетом Совета и социалистических министров.

Весьма вероятно, что крайние черносотенные авантюристы примазывались к большевистской организации, чтоб «использовать» ее выступление в том же смысле, в каком царские громилы в старые годы не раз пытались превращать наши революционные манифестации в черносотенные погромы. Но этим еще не создавалось никакой идейной связи между большевизмом и реакцией. Наоборот: одной из задач наемников контрреволюции являлось скомпрометировать крайний левый фланг, как наиболее серьезное препятствие на пути реставрации.[17] И эти авантюристские покушения в подполье дополнялись не формальным, но тем более действительным политическим блоком всей реакции с меньшевиками и с.-р. — против большевиков. Нельзя же в самом деле закрывать глаза на то, что каждая антибольшевистская статья "Рабочей Газеты" или "Дела Народа" немедленно перепечатывалась всей черной и желтой печатью, и что "Маленькая Газета", задолго до «разоблачений» Алексинского и других шантажистов, требовала в каждом номере ареста т. Ленина. Попытки свалить большевиков в одну кучу с "темными силами" тем более возмутительны, что именно большевики, в лице своих официальных представителей, настойчиво указывали центрам демократии на растущую контрреволюционную опасность и неутомимо требовали радикальной чистки всех черносотенных гнезд. В этом именно духе рабочая секция Петроградского Совета приняла резолюцию в трагический день 3 июля.

Выход кадет из правительства и немедленно же прорвавшиеся наружу разоблачения о внутренней природе «коалиционного» министерства показали петроградским рабочим и солдатам, что они были правы в своем понимании того, что происходило на верхах. Ничего не было предпринято против анархии в производстве, потому что представители локаутчиков в правительстве этого не позволяли. Ничего не было сделано в аграрном вопросе, потому что не позволял Львов. Ничего серьезного не удалось предпринять в деле борьбы за мир, потому что вся внешняя политика революционной России удерживалась на старых империалистических рельсах. Все это подтвердилось 2 июля целиком. Два месяца коалиционного правления стояли перед глазами массы, как черная дыра. Сколько неоценимого времени было упущено, израсходовано на парадное многословие, на скрывание от масс того, что есть, и… на травлю большевиков…