Граждане, представители земств и дум! Требования, которые прежде всего должны быть написаны на знамени врагов самодержавия: немедленное прекращение войны и созыв Учредительного Собрания. Мы, рабочие, не потерпим никакого ценза — ни сословного, ни имущественного, ни образовательного, ни национального, ни ценза оседлости,[34] - потому что всякий ценз направлен прежде всего против нас. Мы не потерпим двухстепенных или трехстепенных выборов, потому что они дают возможность влиять на выборщиков посредством подкупов и застращиваний. Мы требуем выборов прямых. Мы не потерпим открытого голосования, потому что оно лишает свободы действий всех неимущих, угнетенных и зависимых граждан. Мы требуем тайной подачи голосов. Выборы в Учредительное Собрание могут происходить правильно только при полном восстановлении в правах всех пострадавших за политическую деятельность или религиозные убеждения и при полной свободе агитации, т.-е. при свободе печати, собраний, союзов и стачек. Но ни царское обещание о правильности выборов, ни царское предписание не могут дать таких условий. Эти последние могут быть созданы и обеспечены лишь вооруженной рукой самих граждан. Мы, рабочие, считаем, что только создание народной милиции, т.-е. вооружение граждан, может действительно обеспечить правильность выборов и охранить народное представительство от неизбежных на первых порах попыток реакции повернуть все на старый лад. Только милиция может обеспечить неприкосновенность граждан от разбойничьих нападений полиции, войск и состоящих в ведении полиции черных сотен. Обязанность земств и дум провозгласить немедленно необходимость вооружения граждан и приступить к созданию городской и земской милиции.

Это вопрос жизни и смерти, — и он должен быть решен. Милиция должна быть организована на демократических началах. Всякий желающий получает оружие на общественный счет. Оружие хранится каждым на дому. Вооруженных граждан обучают и или руководят выборные лица. И мы, рабочие, первые протянем руку за оружием. Ни народной милиции, ни Учредительного Собрания царское правительство не даст, — ибо это значило бы для него добровольно отказаться от своих державных прав в пользу народа. Поэтому, стать на сторону этих требований значит для вас, земцы и думцы, стать на путь борьбы. Это значит порвать все связи с царским правительством и объявить ему непримиримую войну. Написав на своем знамени демократические лозунги, вы должны поставить земства и думы, которые являются вашей опорой, на службу народной борьбе с царским правительством. Вы немедленно должны отказаться от поддержки царской полиции и приняться за создание народной милиции. Вы должны отдать ваши силы и средства делу организации и вооружения народа. Что касается нас, рабочих, то мы ясно и отчетливо знаем нашу дорогу. Январские дни в Петербурге, революционная стачка, которая носится из конца в конец России, события в Лодзи и Варшаве и, наконец, великие одесские события, как вехи, обозначают тот путь, которым мы идем. Это путь всенародного восстания, которое сметет с корнем царское правительство и очистит поле для борьбы за достойное человеческое существование. Другого пути для нас, рабочих, и для всех вообще народных масс нет и не может быть — и, обращаясь к вам, граждане земцы и думцы, с нашими заявлениями, требуя у вас ясных и определенных ответов на ясные и определенные вопросы, мы тем самым говорим вам пред лицом всего народа. С кем вы? С царским правительством, которое собирает и пускает в дело все силы для подавления народного движения, или с народом, который готовится призвать царское правительство к беспощадному суду? Помните, граждане, кто не с народом, тот враг его.

Долой войну! Долой переговоры с царем! Долой Государственную Думу! Да здравствует Учредительное Собрание! Да здравствует всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право! Да здравствует народная милиция! Да здравствует революция![35]

"Социал-демократ" N 9, 7 июля 1905 г.

Открытое письмо профессору П. Н. Милюкову[36]

В день опубликования написанной с соизволения Константина Петровича Победоносцева конституции вы, господин профессор, нашли необходимым выступить пред лицом русского «общества». Газета, которая обслуживает часть русской оппозиционной интеллигенции, доставила вам трибуну. Я не считаю "Сын Отечества", несмотря на его популярность, политически влиятельной газетой, за которую ответственна какая-либо реальная политическая сила. Я отнюдь не думаю также, что вы являетесь официальным выразителем какой-нибудь партии или что вы можете давлением вашего голоса повернуть либеральную партию на угодный вам путь. Другими словами, я не считаю вас вождем. Если, тем не менее, я нахожу необходимым обратиться к вам с этим открытым письмом, то по той единственной причине, что ваша мысль, движущаяся по линии наименьшего сопротивления, формулирует политические предрассудки, которые у вас нет права считать вашей личной собственностью. Если бы не выступили вы, выступил бы другой. Ибо — и с этим вы не станете спорить — раз в обществе широко распространен какой-нибудь предрассудок, всегда отыщется профессор, способный его авторитетно формулировать, и всегда найдется либеральная редакция, готовая свою коллективную беспринципность укрыть за индивидуальный авторитет. Это в порядке вещей, г. профессор!

В начале вашего письма вы разрешаете разно оценивать акт 6 августа,[37] преуменьшать и преувеличивать его значение, но не разрешаете одного: отрицать, что этим актом "перейдена какая-то грань, что сегодня мы по другой стороне того перевала, по которому шли вчера" — и что "назад, на ту сторону исторического ската, на вчерашнюю, уже возврата быть не может".

Вся либеральная и полулиберальная пресса вместе с вами утверждает, что "Рубикон перейден". — "Свершилось!" — Что же собственно «свершилось»? Кто перешел и какой Рубикон? Возвращение к прошлому невозможно, говорите вы. Почему невозможно? — И для кого невозможно?

Невозможен ли для реакции возврат на путь чистого абсолютизма? И если невозможен, то почему? По общим ли причинам: — нужны деньги, нарастает революционная стихия, — или же потому, что отныне у нас есть высочайшая бумага 6 августа? Если вы имеете в виду общие причины, то они существовали и до 6 августа, — и уж, разумеется, мы не станем спорить против того, что абсолютизм неизбежно должен пойти на слом. Но когда и как? Общие причины этого не предрешают. Они предоставляют практическое решение этого вопроса инициативе, смыслу и отваге живых организованных и сознательных политических сил. Думаете ли вы, что сам манифест делает невозможным возврат к прошлому? Но каким образом? Что изменяет он в соотношении сил реакции и революции? Передает ли он народу какую-либо материальную власть, которой он не владел бы раньше? Нет, не передает. Связывает он руки бюрократии? Нет, не связывает. Вы обнаруживаете лишь дурной умственный навык, г. профессор, когда полагаете, что можно установить между двумя социально-историческими эпохами водораздел из папье-маше. Абсолютизм опирается сегодня, как и до 6 августа, на бюрократический аппарат, на суды, на жандармерию, на армию. Пусть ему суждено погибнуть, но пока у него в руках эти орудия господства, — он хозяин. Он может призвать и отослать, позволить высказаться и запретить.

Исторический Рубикон бывает действительно перейден лишь в тот момент, когда материальные орудия господства переходят из рук абсолютизма в руки народа. Но такие вещи, г. профессор, никогда не совершаются посредством подписания пергамента. Такие вещи происходят на улицах. Они осуществляются в бою. Они разрешаются путем победы в столкновении народа с бронированной реакцией.