2. Вы предлагаете нам "отвергнуть обвинение в технической подготовке вооруженного восстания, не отрицая того, что СРД способствовал вооружению рабочих масс, по их требованию, для борьбы с черносотенцами".

Мы все отвергаем обвинение в технической подготовке восстания. Но как же быть с политической подготовкой восстания? Почему вы об этом умалчиваете? Ведь вы сами, очевидно, отличаете техническую подготовку от какой-то другой. Или вы рекомендуете нам стать на точку зрения прокуратуры и признать, что раз не было технической подготовки восстания, то значит и никакой подготовки не было? Впрочем, и прокуратура не стоит вполне на этой точке зрения. И она понимает, что агитация в массах, приводящая их к сознанию неизбежности и необходимости восстания, есть подготовка вооруженного восстания. А соответственная агитация в армии именем Совета, прокламации к войскам, Советом изданные?

Мы все стоим на той точке зрения, что 1) Совет, руководя борьбой масс, приводил их на почве этой борьбы к сознанию неизбежности восстания, и что 2) Совет, организуя массы на почве борьбы за восьмичасовой рабочий день и пр. и пр. и пропитывая их идеей неизбежности вооруженного восстания, тем самым подготовлял организационную базу этого будущего восстания. Вокруг этих мыслей группируется много оттенков, разные товарищи будут разно формулировать эти выводы, — но никто из нас не думает, что, отвергнув обвинение в технической подготовке восстания, мы, тем самым, упраздняем самый вопрос о восстании.

3. Вы рекомендуете нам признать, что в качестве отдельных членов Совета — социал-демократов, мы постоянно подчеркивали в своих речах неизбежность вооруженного восстания. Только в речах? Только как отдельные члены? А резолюции, вносившиеся Федеративным Комитетом РСДРП? А речи и заявления официальных представителей партии, запротоколированные в официальных документах Совета и составляющие материал обвинения? Делая ваше предложение, вы, очевидно, забыли сопоставить его с семью NN "Извест. Сов. Раб. Деп.". Выше я уже сказал, что резолюции самого Совета, фабрик и заводов ничем не отличались от резолюций, вносившихся от имени партии.

4. Что касается выяснения роли каждого из нас в отдельности, то такое выяснение, по общему принципу, может иметь место постольку, поскольку оно выясняет политическую физиономию Совета или партии, — или опровергает нелепости и клеветы обвинительного акта. Определение этих пределов ("постольку, поскольку") есть, конечно, дело политического смысла каждого из обвиняемых.

Вот и все по существу ваших предложений и советов.

Сегодня (14 июня) все обвиняемые кратко формулировали свое будущее поведение на суде. Мы получили прекрасный результат — полное единогласие. Это наше единогласие тем более важно, что мы не придем в противоречие с материалом "вещественных доказательств". Остается вопрос о показаниях свидетелей. У нас рождается опасение, что вы вашей постановкой вопроса, вашими резолюциями и прокламациями введете их в заблуждение, и на суде они станут в противоречие с нами и с заявлениями их собственных заводов. Мы просим вас принять это во внимание и сделать все для избежания такого результата. Надеемся, что по этому вопросу у вас с ПК установится совершенно единообразная тактика на основе солидарности с нами, которая есть ничто иное, как «солидарность» с действительной политической деятельностью Совета.

Во избежание недоразумений, считаю нужным прибавить, что все мы со всей энергией намерены подчеркивать: 1) что Совет был учреждением выборным, ответственным, отражавшим взгляды и настроения масс, 2) что деятельность его отнюдь не ограничивалась "подготовкой восстания", наоборот, что такой подготовки, как чего-то самостоятельного, оторванного от всей остальной борьбы пролетариата, не было, что идейно-организационная подготовка восстания была неизбежным выводом и результатом из борьбы рабочих масс (а значит и деятельности Совета) во всем ее объеме.

Я очень тороплюсь, так как хочу, чтобы и другие товарищи успели до прихода Х.[70] прочитать это заявление и присоединиться к нему, либо внести свои поправки.

P.S. От имени нескольких товарищей я написал Петербургскому Комитету письмо, в котором указал общие основы нашего поведения на суде, как они наметились в наших совещаниях. Читали ли вы это письмо?

Подписи присоединившихся:

Хрусталев, Рубен-Петров, Д. Сверчков-Введенский, В. Звездин-Вайнштейн, П. Злыднев.

14 июня 1906 г.

Из архива т. Троцкого (рукопись).

Памяти Арама Тер-Мкрчтянц

Арам Мкртчянц внесен сорок вторым в регистр обвинительного акта. Но в списке павших под топором самодержавного правосудия он должен быть записан первым из числа пятидесяти двух обвиняемых по делу Совета. 3 декабря они захватили его в собрании Совета; 22 июня они выпустили его на поруки до суда; 7 августа они убили его на одном из фортов своей крепости… Тело его они бросили в море.

Арам Мкртчянц, член партии социалистов-революционеров, не был членом Совета. Он пришел на его собрание посетителем, как приходили десятки других лиц, он был арестован случайно, как арестовываются тысячи других лиц… Но они не освободили его. Потому ли, что из его глаз на них слишком ясно глядел беспощадно-ненавидящий враг, потому ли, что им нужен был еще один «инородец» для их полицейской картины Совета, — они держали его полгода в тюрьме, без каких бы то ни было улик, без малейшего юридического основания, и затем поместили его сорок вторым в списке обвинительного акта.

Революционный социалист, Арам Мкртчянц вполне сознательно готов был разделить с нами перед каким угодно трибуналом политическую и нравственную ответственность за деятельность Совета, и он настойчиво просил товарищей по процессу разрешить ему разделить с ними юридическую ответственность пред лицом суда.

Участников Совета политически соединяла с Мкртчянцем не случайность полицейского произвола, но единство революционного дела, тем не менее они сочли себя не вправе, хотя бы только номинально, ввести Мкртчянца в число членов выборной организации. Тогда он решил ограничиться на суде торжественным провозглашением своей солидарности с Советом во всем объеме его революционной работы.

Ему не довелось, однако, прибегнуть к этой манифестации. Судьба слишком скоро доставила ему случай в более прямой форме проявить свою беззаветную преданность делу революции.

Он принял участие в кронштадтском восстании, он был взят в плен после победы слепой солдатчины, он был судим судом военных мстителей, он был приговорен к смерти, ибо в распоряжении его судей не было более тяжкой кары, он был лишен прощального свидания с отцом, он был расстрелян на валу крепости. И тело его они бросили в море.

Случайный участник нашего процесса, но не случайный участник суровой борьбы, сорок второй в регистре судебной расправы, он оказался первым вырезан из регистра живых, — и в этом сборнике — имени и памяти его первое слово!

"История Сов. Раб. Деп." Петербург. 1906 г., изд. Н. Глаголева, стр. 5.