Если определить политическую физиономию Сталина одним словом, то он всегда был «центристом» в большевизме, т. е. органически стремился занять промежуточное положение между марксизмом и оппортунизмом. Но это был центрист, боявшийся Ленина. Каждый отрезок сталинской орбиты до 1924 года можно всегда разложить на эти две силы: собственную центристскую природу и революционное давление Ленина. Несостоятельность центризма полнее всего должна обнаруживаться на испытании великих исторических событий. "Наше положение противоречиво", — говорил Сталин 20 октября в оправдание Зиновьева и Каменева. На самом деле противоречивая природа центризма не позволяла Сталину занять в революции сколько-нибудь самостоятельное место. Наоборот, те же черты, которые парализовали его на больших перекрестках истории, — выжидательность и эмпирическое лавирование, — должны были обеспечить ему серьезные преимущества, когда массовое движение стало входить в берега, а на передний план выдвигался чиновник, стремившийся закрепить достигнутое, т. е. прежде всего застраховать свое собственное положение от новых потрясений. Чиновник, правящий именем революции, нуждается в революционном авторитете. В качестве "старого большевика" Сталин явился как нельзя более подходящим воплощением этого авторитета. Оттеснив массы, коллективный чиновник говорит им: "Это мы все для вас сделали". Он начинает распоряжаться не только настоящим, но и прошлым. Чиновник-историк переделывает историю, ремонтирует биографии, создает репутации. Понадобилось бюрократизировать революцию, прежде чем Сталин смог увенчать ее.

В личной судьбе Сталина, представляющей для марксистского анализа выдающийся интерес, мы имеем новое преломление закона всех революций: развитие режима, созданного переворотом, неизбежно проходит через приливы и отливы, измеряемые годами, причем периоды идейной реакции выдвигают на передний план те фигуры, которые по всем своим основным качествам не играют и не могли играть руководящей роли во время подъема.

Бюрократическим пересмотром истории партии и революции непосредственно руководит Сталин. Вехи этой работы ярко отмечают этапы в развитии и советского аппарата. 6 ноября (нового стиля) 1918 года Сталин писал в юбилейной статье «Правды»: "Вдохновителем переворота с начала до конца был ЦК партии во главе с тов. Лениным. Владимир Ильич жил тогда в Петрограде, на Выборгской стороне, на конспиративной квартире. 24 октября, вечером, он был вызван в Смольный для общего руководства движением. Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета тов. Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и главным образом тов. Троцкому. Товарищи Антонов и Подвойский были главными помощниками тов. Троцкого".

Ни автор этой книги, ни, надо думать, Ленин, оправлявшийся от эсеровских пуль, не обратили в те дни внимания на это ретроспективное распределение ролей и заслуг. Статья осветилась новым светом лишь несколько лет спустя, обнаружив, что Сталин уже в тяжкие осенние месяцы 1918 года подготовлял, пока еще с чрезвычайной осторожностью, новое изображение партийного руководства в октябре. "Вдохновителем переворота с начала до конца был ЦК партии во главе с тов. Лениным". Эта фраза есть полемика против тех, кто считал, и вполне правильно, что действительным вдохновителем восстания был Ленин, в значительной мере в борьбе против ЦК. В этот период Сталин не мог еще прикрывать свои октябрьские колебания иначе как безличным псевдонимом ЦК. Дальнейшие две фразы — о том, что Ленин жил в Петрограде на конспиративной квартире и был вызван вечером 24-го в Смольный для общего руководства движением, — имеют целью ослабить господствовавшее в партии представление, что руководителем переворота был Троцкий. Следующие затем фразы, посвященные Троцкому, звучат в сегодняшней политической акустике, как панегирик; на самом деле это было наименьшее из того, что Сталин был вынужден сказать, чтобы замаскировать свои полемические намеки. Сложность конструкции и тщательная покровительственная окраска этой «юбилейной» статьи сами по себе дают недурное представление о тогдашнем общественном мнении партии.

В статье, к слову сказать, совершенно не упоминается о "практическом центре". Наоборот, Сталин категорически заявляет: "вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством… Троцкого". Но Троцкий не входил в практический центр; от Ярославского же мы слышали, будто именно "этот орган (а никто другой) руководил всеми организациями, принимавшими участие в восстании". Разгадка противоречия проста: в 1918 году события были еще слишком свежи в памяти у всех, и попытка извлечь из протоколов постановление о никогда не существовавшем «центре» не могла рассчитывать на успех.

В 1924 году, когда многое уже было позабыто, Сталин следующим образом объяснял, почему Троцкий не входил в "практический центр": "Должен сказать, что никакой особой роли в октябрьском восстании Троцкий не играл и играть не мог". Сталин прямо провозгласил в этом году задачей историков разрушение "легенды об особой роли Троцкого в октябрьском восстании". Как примиряет, однако, Сталин эту новую версию со своей собственной статьей 1918 года? Очень просто: он запретил цитировать свою старую статью. Историки, пытающиеся взять среднюю линию между Сталиным 1918-го и Сталиным 1924 годов, немедленно исключаются из партии.

Существуют, однако, более авторитетные свидетельства, чем первая юбилейная статья Сталина. В примечаниях к официальному изданию Сочинений Ленина под словом Троцкий значится: "после того как Петербургский Совет перешел в руки большевиков, был избран его председателем, в качестве которого организовал и руководил восстанием 25 октября". Таким образом, "легенда об особой роли" прочно утвердилась в Собрании сочинений Ленина при жизни их автора.

По официальным справочникам можно из года в год проследить процесс переработки исторического материала. Так, в 1925 году, когда кампания против Троцкого была уже в полном разгаре, официальный ежегодник "Календарь коммуниста" писал еще: "В Октябрьской революции Троцкий принимает самое деятельное, руководящее участие. В октябре 1917 года его избирают Председателем Петроградского Революционного Комитета, который организовал вооруженное восстание". В издании 1926 года это место заменяется короткой нейтральной фразой: "В октябре 1917 г. — председатель Ленинградского ревкома". С 1927 года школой Сталина выдвинута новая версия, вошедшая во все советские учебники: будучи противником "социализма в одной стране", Троцкий не мог, по существу, не являться противником октябрьского переворота. К счастью, существовал "практический центр", который довел дело до счастливого конца! Находчивые историки упускают лишь объяснить, почему большевистский Совет выбрал Троцкого председателем и почему тот же Совет, руководимый партией, поставил Троцкого во главе Военно-революционного комитета.

Ленин не был доверчив, особенно в таком вопросе, где дело шло о судьбе революции. Словесными заверениями его успокоить нельзя было. На расстоянии он склонен был каждый признак истолковывать в худшую сторону. Он окончательно поверил, что дело ведется правильно, когда увидел собственными глазами, т. е. когда появился в Смольном. Троцкий рассказывает об этом в своих воспоминаниях 1924 года: "Помню, огромное впечатление произвело на Ленина сообщение о том, как я вызвал письменным приказом роту Литовского полка, чтобы обеспечить выход нашей партийной и советской газеты… Ленин был в восторге, выражавшемся в восклицаниях, смехе, потираний рук. Потом он стал молчаливее, подумал и сказал: "Что ж, можно и так. Лишь бы взять власть". Я понял, что он только в этот момент окончательно примирился с тем, что мы отказались от захвата власти путем конспиративного заговора. Он до последнего часа опасался, что враг пойдет наперерез и застигнет нас врасплох. Только теперь… он успокоился и окончательно санкционировал тот путь, каким пошли события".