Изменить стиль страницы

Троцкий предлагает съезду резолюцию — обвинительный акт против соглашателей: они подготовили пагубное наступление 18 июня; они поддерживали правительство народной измены; они прикрывали обман крестьян в земельном вопросе; они проводили разоружение рабочих; они ответственны за бессмысленное затягивание войны; они позволили буржуазии углубить хозяйственную разруху; потеряв доверие масс, они противодействовали созыву съезда советов; наконец, оказавшись в меньшинстве, они порвали с советами.

Снова внеочередное заявление: поистине терпимость большевистского президиума не имеет пределов. Представитель Исполнительного комитета крестьянских советов прибыл с поручением призвать крестьян покинуть этот «несвоевременный» съезд и отправиться к Зимнему дворцу, "чтобы умереть вместе с теми, кто послан туда творить нашу волю". Призывы умереть под развалинами Зимнего дворца начинают изрядно надоедать своей монотонностью. Только что появившийся на съезде матрос с «Авроры» иронически заявляет, что развалин нет, так как с крейсера стреляли холостым. "Продолжайте спокойно занятия". Съезд отдыхает душой на этом великолепном чернобородом матросе, воплощающем простую и повелительную волю восстания. Мартов с своей мозаикой мыслей и чувств принадлежит другому миру: поэтому он и рвет со съездом.

Еще одно внеочередное заявление, на этот раз полудружественное. "Правые эсеры, — говорит Камков,

— ушли, но мы, левые, остались". Съезд приветствует оставшихся. Однако и они считают необходимым осуществление единого революционного фронта и высказываются против резкой резолюции Троцкого, которая закрывает двери к соглашению с умеренной демократией.

Большевики и тут идут навстречу. Такими уступчивыми их, кажется, еще не видали никогда. Не мудрено: они

— хозяева положения, и им незачем настаивать на словах. На трибуне опять Луначарский. "Тяжесть задачи, выпавшей на нас, — вне всякого сомнения". Объединение всех действительно революционных элементов демократии необходимо. Но разве мы, большевики, сделали какой-либо шаг, отметающий другие группы? Разве не приняли мы единогласно предложение Мартова? Нам ответили на это обвинениями и угрозами. Разве не ясно, что покинувшие съезд "прекращают даже свою соглашательскую ра- большевистской партии убедиться в беспочвенности (так в тексте берлинского издания.).

Большевики не настаивают на немедленном голосовании резолюции Троцкого: они не хотят мешать попыткам достигнуть соглашения на советской основе. Метод наглядного обучения с успехом применяется даже под аккомпанемент артиллерии! Как раньше — принятие предложения Мартова, так теперь уступка Камкову только обнажает бессилие примирительных потуг. Однако, в отличие от левых меньшевиков, левые эсеры не покидают съезда: они слишком непосредственно испытывают на себе давление восставшей деревни.

Взаимное прощупывание произведено. Исходные позиции заняты. В развитии съезда наступает заминка. Принимать основные декреты и создавать советское правительство? Нельзя: еще старое правительство сидит в Зимнем дворце, в полутемном зале, где единственная лампа на столе заставлена газетой. После двух часов ночи президиум объявляет перерыв на полчаса.

Красные маршалы с полным успехом использовали предоставленную им короткую отсрочку. Чем-то новым повеяло в атмосфере съезда, когда заседание возобновилось. Каменев оглашает с трибуны только что полученную от Антонова телефонограмму: Зимний взят войсками Военно-революционного комитета; за исключением Керенского, арестовано все Временное правительство, во главе с диктатором Кишкиным. Хотя все уже успели узнать весть, из уст в уста, но официальное сообщение падает тяжеловеснее, чем пушечный салют. Прыжок через пропасть, отделяющую революционный класс от власти, совершен. Изгнанные в июле из особняка Кшесинской большевики вступили теперь властителями в Зимний дворец. В России нет другой власти, кроме этого съезда. Сложный клубок чувств прорывается в аплодисментах и кликах: торжество, надежда, но и тревога. Новые, все более уверенные раскаты рукоплесканий. Свершилось! Даже и самое благоприятное соотношение сил таит в себе неожиданности. Победа становится бесспорной, когда неприятельский штаб в плену.

Каменев внушительно оглашает перечень арестованных. Наиболее известные имена исторгают у съезда враждебные или иронические возгласы. С особым ожесточением встречают имя Терещенко, руководителя внешних судеб России. А Керенский? Керенский? Известно, что в 10 часов утра он ораторствовал, без большого успеха, перед гарнизоном Гатчины. "Куда отправился дальше, точно не известно: по слухам — на фронт".

Попутчикам переворота не по себе. Они предчувствуют, что отныне поступь большевиков станет тверже. Кто-то из левых эсеров возражает против ареста социалистических министров. Представитель объединенных интернационалистов предостерегает: как бы министр земледелия Маслов не оказался в той же камере, в какой сидел при монархии. "Политический арест, — отвечает Троцкий, сидевший при министре Маслове в тех же «Крестах», что и при Николае, — не есть дело мести; он продиктован… соображениями целесообразности. Правительство… должно быть отдано под суд, прежде всего за свою несомненную связь с Корниловым… Министры-социалисты будут находиться только под домашним арестом". Проще и точнее было бы сказать, что захват старого правительства диктовался потребностями еще не завершенной борьбы. Дело шло о политическом обезглавлении вражеского лагеря, а не о каре за прошлые грехи.

Но парламентский запрос по поводу арестов сейчас же оттесняется другим, неизмеримо более значительным эпизодом: 3-й батальон самокатчиков, двинутый Керенским на Петроград, перешел на сторону революционного народа! Слишком благоприятное известие кажется невероятным; но дело обстоит именно так: отборная воинская часть, первой выделенная из всей действующей армии, еще не дойдя до столицы, примкнула к восстанию. Если в радости по поводу ареста министров был оттенок сдержанности, то сейчас съездом овладевает беспримесный и безудержный восторг.

На трибуне — большевистский комиссар Царского Села рядом с делегатом батальона самокатчиков: оба только что прибыли для доклада съезду: "Царскосельский гарнизон охраняет подступы к Петрограду". Оборонцы ушли из Совета. "Вся работа легла на нас одних". Узнав о приближении самокатчиков, Совет Царского Села готовился к отпору. Но тревога оказалась, к счастью, напрасной: "среди самокатчиков нет врагов съезда советов". Скоро в Царское прибудет другой батальон: ему уже готовят там дружескую встречу. Съезд пьет этот доклад глоток за глотком.

Представителя самокатчиков встречают бурей, вихрем, циклоном. С Юго-Западного фронта 3-й батальон внезапно отправили на север по телеграфному распоряжению: "защищать Петроград". Самокатчики двигались "с завязанными глазами", лишь смутно догадываясь, в чем дело. На Передольской наткнулись на эшелон 5-го батальона самокатчиков, также брошенного на столицу. На совместном митинге, тут же на станции, выяснилось, что "среди всех самокатчиков не найдется ни одного человека, который согласился бы выступить против братьев". Сообща решено: не подчиняться правительству. "Я заявляю вам конкретно, — говорит самокатчик, — мы не дадим власть правительству, во главе которого стоят буржуи и помещики!" Слово «конкретно», введенное в народный обиход революцией, хорошо звучит в эту минуту.

Давно ли с этой же трибуны грозили съезду карами фронта? Теперь сам фронт сказал свое «конкретное» слово. Пусть армейские комитеты саботируют съезд. Пусть рядовой солдатской массе удалось прислать своих делегатов скорее в виде исключения. Пусть во многих полках и дивизиях не научились еще различать большевика и эсера. Все равно! Голос с Передольской есть подлинный, безошибочный, неопровержимый голос армии. Против этого вердикта апелляции нет. Большевики и только они одни своевременно поняли, что кашевар батальона самокатчиков неизмеримо лучше представляет фронт, чем все Хараши и Кучины с их истлевшими мандатами. В настроениях делегатов происходит многозначительный перелом. "Начинают чувствовать, — пишет Суханов, — что дело идет гладко и благополучно, что обещанные справа ужасы как будто оказываются не столь страшными и что вожди могут оказаться правы и во всем остальном".