Эти два акта отпора, подсказанные рабочими и матросами и проведенные, благодаря сочувствию гарнизона, совершенно безнаказанно, стали политическими событиями первостепенной важности. Последние остатки фетишизма власти рассыпались прахом. "Сразу стало ясно, — говорит один из участников, — что дело уже окончено". Если и не окончено, то оказалось, во всяком случае, гораздо проще, чем представлялось накануне.

Покушение на закрытие газет, постановление о предании суду Военно-революционного комитета, приказ об отстранении комиссаров, выключение телефонов Смольного — этих булавочных уколов как раз достаточно, чтобы обвинить правительство в подготовке контрреволюционного переворота. Хотя восстание может победить лишь как наступление, но оно развертывается тем успешнее, чем более похоже на оборону. Кусочек казенного сургуча на дверях большевистской редакции — в качестве военной меры это немного. Но какой превосходный сигнал к бою! Телефонограмма по всем районам и частям гарнизона оповещает о случившемся. "Враги народа ночью перешли в наступление… Военно-революционный комитет руководит отпором натиску заговорщиков". Заговорщики — это органы официальной власти. Под пером революционных заговорщиков это определение звучит неожиданно, но оно вполне отвечает обстановке и самочувствию масс. Вытесняемое из всех позиций, вынужденное встать на путь запоздалой обороны, неспособное мобилизовать необходимые для этого силы, ни даже проверить, имеются ли они в наличности, правительство совершает разрозненные, необдуманные и несогласованные действия, которые в глазах масс неизбежно выглядят как злонамеренные покушения. Телефонограмма комитета предписывает: "привести полк в состояние боевой готовности и ждать дальнейших распоряжений". Это голос власти. Подлежащие устранению комиссары комитета продолжают с двойной уверенностью отстранять тех, кого находят нужным.

"Аврора" на Неве означала не только превосходную боевую единицу на службе восстания, но и готовую к услугам радиостанцию. Неоценимое преимущество! Матрос Курков вспоминает: "Мы получили от Троцкого передать по радио… что контрреволюция перешла в наступление". Оборонительная форма прикрывала и здесь призыв к восстанию, обращенный на этот раз ко всей стране. Гарнизонам, охраняющим подступы к Петрограду, приказано, по радио «Авроры», задерживать контрреволюционные эшелоны и в случае недостаточности увещаний применять силу. Всем революционным организациям вменено в обязанность "заседать непрерывно, сосредоточивая в своих руках все сведения о планах и действиях заговорщиков". Недостатка в воззваниях не было, как видим, и со стороны Военно-революционного комитета. Но у него слово не расходилось с делом, а комментировало его.

Не без запоздания приступлено к более серьезному укреплению самого Смольного. Покидая здание в 3 часа ночи на 24-е, Джон Рид обратил внимание на пулеметы у входных дверей и на сильные патрули, охранявшие ворота и прилегающие перекрестки: караулы были уже накануне подкреплены ротой Литовского полка и ротой пулеметчиков с 24 пулеметами. В течение дня охрана непрерывно возрастала. "В районе Смольного, — пишет Шляпников, — наблюдались знакомые мне картины, напоминавшие первые дни Февральской революции около Таврического дворца": то же обилие солдат, рабочих и всякого рода оружия. Бесчисленные штабеля дров, сосредоточенные во дворе, могут как нельзя лучше послужить в качестве прикрытия от ружейного огня. Грузовые автомобили подвозят продовольственные и боевые запасы. "Весь Смольный, — рассказывает Раскольников, — был превращен в боевой лагерь. Снаружи у колоннады — пушки, стоящие на позициях. Возле них — пулеметы… Почти на каждой площадке все те же «максимы», похожие на игрушечные пушки. И по всем коридорам… быстрая громкая, веселая поступь солдат и рабочих, матросов и агитаторов". Суханов, не без основания обвиняющий организаторов переворота в недостаточной военной распорядительности, пишет: "Только теперь, днем и вечером 24-го, к Смольному стали стягиваться вооруженные отряды красногвардейцев и солдат для охраны штаба восстания… К вечеру 24-го охрана Смольного стала на что-то похожа".

Вопрос этот не лишен значения. В Смольном, откуда соглашательский Исполнительный комитет успел украдкой перебраться в помещение правительственного штаба, сосредоточены ныне головки всех революционных организаций, руководимых большевиками. Здесь же собирается в этот день заседание Центрального Комитета партии для принятия последних решений перед ударом. Присутствует 11 членов. Ленин еще не появлялся из своего убежища в Выборгском районе. Отсутствует Зиновьев, который, по темпераментному выражению Дзержинского, "скрывается и в партийной работе участия не принимает". Наоборот, Каменев, единомышленник Зиновьева, очень активен в штабе восстания. Нет Сталина: он вообще не появляется в Смольном, проводя время в редакции центрального органа. Заседание, как всегда, идет под председательством Свердлова. Официальный протокол скуп; но он отмечает все основное. Для характеристики руководящих участников переворота и распределения между ними функций он незаменим.

Дело идет о том, чтобы в течение ближайших 24 часов окончательно завладеть Петроградом. Это значит: захватить те политические и технические учреждения, которые еще остаются в руках правительства. Съезд советов должен заседать под советской властью. Практические меры ночного штурма разработаны или разрабатываются Военно-революционным комитетом и Военной организацией большевиков. ЦК должен подвести последнюю черту.

Принято прежде всего предложение Каменева: "Сегодня без особого постановления ни один член ЦК не может уйти из Смольного". Решено, сверх того, усилить в Смольном дежурства членов Петроградского комитета партии. Протокол гласит далее: "Троцкий предлагает отпустить в распоряжение Военно-революционного комитета двух членов ЦК для налаживания связи с почтово-телеграфистами и железнодорожниками; третьего члена — для наблюдения за Временным правительством". Постановляется: на почту и телеграф делегировать Дзержинского, на железные дороги — Бубнова. Сперва, очевидно, по инициативе Свердлова, предположено поручить наблюдение за Временным правительством Подвойскому. Протокол отмечает: "Возражения против Подвойского; поручается Свердлову". На Милютина, который считается экономистом, возложено продовольственное дело. Переговоры с левыми эсерами доверяются Каменеву, который имеет репутацию умелого, хотя и слишком уступчивого парламентера: уступчивого, разумеется, на большевистский масштаб. "Троцкий предлагает, — читаем далее, — устроить запасный штаб в Петропавловской крепости и назначить туда с этой целью одного члена ЦК". Постановлено: "общее наблюдение поручить Лашевичу и Благонравову; поддерживать постоянную связь с крепостью поручить Свердлову". Кроме того: "всех членов ЦК снабдить пропусками в крепость".

По партийной линии все нити сходились в руках Свердлова, который знал большевистские кадры, как никто. Он связывал Смольный с аппаратом партии, снабжал необходимыми работниками Военно-революционный комитет и вызывался туда для совещания во все критические моменты. Так как Комитет имел слишком широкий, отчасти текучий состав, то наиболее конспиративные мероприятия проводились через верхушку Военной организации большевиков или лично через Свердлова, который был неофициальным, но тем более действительным "генеральным секретарем" Октябрьского переворота.

Приезжавшие на съезд советов делегаты-большевики попадали прежде всего в руки Свердлова и ни одного лишнего часа не оставались без дела. 24-го в Петрограде насчитывалось уже две-три сотни провинциалов, и большинство их так или иначе включилось в механику восстания. К 2 часам дня они собрались в Смольном на фракционное заседание, чтобы заслушать докладчика от ЦК партии. Среди них были колеблющиеся, которые предпочли бы, подобно Зиновьеву и Каменеву, выжидательную политику; были и просто недостаточно надежные новобранцы. Об изложении пред фракцией плана восстания не могло быть и речи: что говорится в многолюдном собрании, хотя бы и закрытом, неизбежно выйдет наружу. Нельзя еще даже разрывать оборонительную оболочку наступления, не рискуя вызвать замешательство в сознании отдельных частей гарнизона. Но необходимо в то же время дать понять, что решающая борьба уже началась и что съезду останется только увенчать ее.