Растяжка над входом в отель «Уолдорф-Астория» гласит: «Остановка экипажей», хотя уже много лет прошло с тех пор, как по Парк-авеню проехала последняя карета, запряженная лошадьми. Делмарр паркует свой черный «бьюик-седан» (машине, кажется, лет десять, но выглядит она как новая). Один из портье подходит к машине и открывает мою дверь. Я ступаю по залитой светом боковой дорожке. Она блестит так, словно кто-то инкрустировал ее бриллиантами. Делмарр обходит машину и берет меня под руку, пока портье помогает маме выйти с заднего сиденья.
Родители подходят к нам, и я поправляю папин галстук, мой подарок – светло-голубого шелка, немного расширенный книзу – именно таким и должен быть праздничный галстук. Из его нагрудного кармана выглядывает платок. Мне потребовалась куча времени, чтобы подшить шелковые края этого платка, но это того стоило. Папа и мама выглядят впечатляюще.
Мы смешиваемся с толпой. Женщина в роскошном атласном платье самых популярных в этом сезоне цветов – жемчужно-серый, розовый и цвет темного шоколада – плавно входит в дверь в сопровождении красивого мужчины, одетого в смокинг, накрахмаленную рубашку; к лацкану его пиджака приколота маленькая брошь в виде зеленой веточки. В толпе слышен смех. По парадной лестнице мы поднимается в вестибюль, где звуками музыки нас встречает квартет. Именно это страницы светской хроники и называют блеском центра города: каждая деталь продумана и работает на создание общей атмосферы. Кажется, здесь даже воздух какой-то особенный.
– Идемте, кутнем. Давайте встретим новый 1951-й год под звуки знаменитого оркестра и без сожалений распрощаемся со старым 1950-м годом, – провожая меня сквозь позолоченные двери ресторана, восклицает Делмарр.
В зале яблоку негде упасть; вокруг каждого маленького столика с гранитной столешницей собралось более восьми человек В мягком свете и наполненном дымом воздухе я только и вижу, что ярко-красные точки тлеющих сигарет и оголенные плечи дам, увлеченных разговорами. Пока нас ведут к нашему столику, я вдыхаю смесь ароматов гардений, апельсинового цвета и дорогого табака. Столик находится в очень удачном месте.
– Мы в первых рядах! – говорит Делмарр.
Они с папой отодвигают стулья для нас с мамой. Потом садятся сами, и Делмарр наклоняется ко мне и советует:
– Пей, сколько хочешь. Сегодня все за счет заведения – подарок сестер Макгуайр. Они так любезны.
Делмарр так весел – кажется, он и думать забыл, что, когда сестры Макгуайр выйдут на сцену в его платьях, газеты напишут, будто их сделала Хильда Крамер.
На сцену выходит небольшой ансамбль и начинает играть. Стройные темнокожие музыканты так искусно владеют барабанными палочками, что кажется, будто они не играют, а машут крыльями.
– Эти парни играют просто восхитительно, – говорит Делмарр. – Они часто выступают в «Вилледж вангард».
– Это рядом с Коммерческой улицей? – спрашивает отец.
– Да, обязательно загляните туда, – советует ему Делмарр.
Папа обнимает маму. Может быть, он раздумывает преподнести маме новогодний подарок и сводить ее в джазовый клуб, располагающийся по соседству. Официант ставит на наш стол поднос с бокалами, наполняет их шампанским, потом серебряными щипцами кладет в каждый бокал малину, от которой на поверхности желтоватого напитка появляются розовые пузырьки. Папа привлекает к себе маму и целует в ухо. Они до сих пор сохранили чувство влюбленности, что кажется мне просто чудом. Сегодня они так беззаботны. Им не надо думать ни о работе, ни о счетах, ни о детях, которые доставляют столько хлопот. У меня разрывается сердце, когда мне вдруг вспоминается, как они были расстроены из-за расторжения моей помолвки с Данте. Какие хорошие родители не желают своей дочери встретить порядочного мужчину, влюбиться и выйти за него замуж? Моя родители хотят, чтобы у меня было все то, что есть у них.
– Моя девушка просто не имеет права грустить сегодня и портить настроение мне накануне Рождества, – чокается со мной Делмарр.
– Так лучше? – выпрямляю я спину.
– Ты здесь единственная девушка в платье из золотого ламе[23].
– В прошлом году все были в таких, – говорю ему я.
Когда мы с Рут увидели эту ткань, то я решила сделать из нее платье модели прошлого года.
– Но ты определенно выделяешься из всех. Мне кажется, словно я пришел сюда с самой Батшебой[24]. Ты словно кукла из витрины «Мэйси», и все фонари смотрят только на тебя.
– Прошу прощения, – говорит за моей спиной знакомый голос. – Делмарр, как поживаешь?
Я поднимаю глаза, но мне тяжело смотреть, потому что джентльмен стоит в ярком свете прожекторов, укрепленных над сценой. Я прикрываю глаза рукой. Это незнакомец моей мечты из «Украшений для дома». Он! Не верю своим глазам! Я так много о нем сегодня думала, что, наверное, внушила ему появиться здесь.
– Лучше всех, если не считать Кларка Гейбла, – встает Делмарр и пожимает ему руку. – Мистер Тальбот. Джон, позвольте мне представить мою спутницу Лючию Сартори. А это ее родители, мистер и миссис Сартори.
– Рад знакомству с вами, – протягивает руку Джон Тальбот, сначала моей маме, потом папе и, наконец, мне. Когда он дотрагивается до меня, я чувствую то же головокружение и слабость, что и при первой встрече с ним. Надо обязательно рассказать Рут, что дело тут вовсе не в сливочном мороженом с орехами.
Джон кладет руку на плечо Делмарра:
– Ладно, я подошел только поздороваться и пожелать вам счастья и здоровья в Новом году, – улыбается он и растворяется в толпе.
– Какой красивый мужчина, – замечает мама.
– Откуда вы его знаете? – спрашивает папа Делмарра. Так-так, папа почувствовал что-то неладное. Он словно радар, безошибочно улавливающий все мои чувства.
– Он занимается торговлей. Привозил как-то для меня шелк с фабрики «Саламандра». С ним приятно иметь дело, – серьезно говорит папе Делмарр.
Родители продолжают беседу друг с другом. Делмарр наклоняется ко мне и поднимает брови:
– Ты с ним знакома?
– Встречались в магазине.
– Он положил на тебя глаз.
– Думаешь?
Если бы только Делмарр знал, насколько это важно для меня. Джон Тальбот. Наконец-то я узнала, как его зовут. Прекрасное имя. Звучит так, словно оно выгравировано на медной табличке или корешке книги. Это важное имя, дерзкое, как имена девушек с Верхней Ист-Сайд, которые шьют новое платье всякий раз, как собираются сходить на премьеру в филармонию.
– Разве ты не заметила? Он довольно известный человек. Я частенько встречаю его в лучших заведениях города с самыми красивыми девушками.
– Но…
– Лючия, независимость совсем не подразумевает одиночество.
В зале приглушают свет, и ансамбль начинает играть увертюру. Барабаны словно переговариваются друг с другом. В черных как ночь платьях, сестры Макгуайр выходят на сцену и занимают свои места перед микрофонами. Их серебряные украшения мерцают в мягком свете, и они начинают петь спокойную песню в таком согласии друг с другом, что зрители ахают от восторга. Свет становится ярче. Делмарр говорит, что сестры Макгуайр день ото дня становятся все популярнее; их пластинки продаются в огромных количествах. Но в этом нет ничего удивительного. В свете рампы их волосы кажутся огненно-красными; их лица с большими карими глазами прекрасны. И какие великолепные фигуры!
Мои родители в восторге наблюдают за происходящим на сцене действом. Невероятно, что еще прошлым вечером они, надев очки, сидели за кухонным столом, разбирали счета и спорили, какой из них оплатить в первую очередь. Они очень редко позволяют себе отдохнуть. Мама пожертвовала всем ради детей. Если бы я не принесла ей модные туфли и это платье, то она надела бы старое, потому что всегда отказывалась, если я предлагала свое участие в расходах, хотя мне платят приличные деньги. Она всегда отвечала: «Лучше положи их в банк». Мне никогда не стать и на треть такой же хозяйственной, как она. Я закрываю глаза и понимаю, что навсегда хочу запомнить их такими, как сегодня, 31 декабря 1950-го года.