— Не выходит с микроскопом… Дома он и никуда не пойдет… Хочет на балалайке учиться играть у тетки Федотьевны, балалайку налаживают… На, Глеб, тебе водички, пей маленькими глотками, а я сейчас…
Он опять куда-то юркнул и через минуту откуда-то закричал страшным голосом:
— Спасайся! Свинья!..
Из сарая с грозным ревом вырвалась гигантская, с Братца Кролика ростом, свинья тетки Федотьевны.
Своей огромностью и ужасным видом: лохматой толстой, как иголки, щетиной, длинным носорожьим рылом, отвислыми, как у слона, ушами, горбатой спиной и маленькими злобными глазками — на обыкновенную домашнюю свинью она была мало похожа и нрав имела самый звериный: любила поддеть кого-нибудь под коленки и повалить, а иногда кусалась… Маленькие ребятишки боялись выходить на улицу, когда она там паслась.
Гусиновцы моментально разбежались.
Гусь и Мишаня взлетели на заборчик, наклонившийся под их тяжестью.
Музыкант, забыв на земле трубу, как кошка, вскарабкался по столбу, подпиравшему навес, и жалобно восклицал оттуда:
— Инструмент уберите! Инструмент!..
Лицом к лицу со свиньей остались только Глеб, не знавший, где можно прятаться на чужом дворе, да Лаптяня, который без костылей не мог сразу встать с земли, а на его костылях где-то гулял Комар.
Из них двоих свинья, обежав двор, почему-то облюбовала Лаптяню, вертевшегося на земле, как на сковородке, сковырнула рылом и с хрюканьем начала перевертывать с боку на бок, как бы выбирая место, с которого удобнее всего начинать его есть.
Отчаянно отбиваясь руками и здоровой ногой, Лаптяня взвыл на всю Гусиновку.
И тут Глеб подскочил к свинье и вцепился в ее грязный волосатый хвост, крича девчачьим голосом:
— Пошел! Пошел! Брысь! — потому что не знал, как правильно гоняют свиней.
Он оглянулся в поисках какого-нибудь оружия, схватил Музыкантову трубу и ударил свинью по лбу, причем труба издала такой звонкий приятный звук, какого от нее никогда и не слыхивали.
Тут из сарая выскочил братец Кролик и дополнительно огрел свинью толстой хворостиной по спине.
Свинья, наступив на Лаптяню, перескочила через него и побежала в дальний угол двора, где как ни в чем не бывало принялась рыть землю.
Подоспевшие Гусь и Мишаня подняли Лаптяню, поставили на ноги и начали заботливо осматривать, не нанесла ли ему свинья каких увечий.
Лаптяня, бледный, весь в пыли и курином помете, озирался:
— Куда костыли подевали, гады?..
В это время Комар принес костыли, Лаптяня встал на них, успокоился и набросился на Братца Кролика:
— Это ты нарочно, Кролик, на меня свинью напустил!..
— Как нарочно, когда я только дверцу открыл, она и выскочила, что даже самого меня чуть не сшибла!..
Музыкант, разглядывая свою трубу, недовольно бурчал:
— Придумали, чем бить… Не затем они делаются, чтоб свиней бить…
Лаптяня повернулся к нему:
— Та-ак… Значит, по-твоему, пускай бы меня свинья загрызала, а труба твоя, ржавленая, цела оставалась?..
— «Ржавленая»… — обиделся Музыкант. — Где это она ржавленая?.. А сам ты какой!
На шум вышла тетка федотьевна и хлопнула себя по бокам:
— Ах, демоняты! Это какой же бес свинью пустил?..
— Сама выскочила, — быстро объяснил Братец Кролик. — Даже чуть у нас Лаптяне голову не отъела!..
— Да! — с удовольствием подтвердил Лаптяня. — Как кинется: хрю! хрю! А сама глазом: морг! морг! А ресницы — бе-елые…
Не успела тетка Федотьевна взять у Братца Кролика хворостину, как свинья побежала в свой темный закуток. Тетка Федотьевна закрыла за ней дверь и вернулась к Лаптяне:
— Не порвала она тебя где-нито, спаси бог?
Лаптяня все больше задирал нос:
— Я б ей порвал! Как дал бы здоровой ногой, так она бы и скорчилась… Боялся я какой-то там свиньи… Я в колодец падал — не боялся!
— Ты погоди зарекаться-то, — сказала тетка Федотьевна. — Ты послухай, чего я табе скажу… У нас, у Чачорах, суседского ребятенка свинья было-к до смерти закатала!.. Тады не то что нонче: шакалады табе, да мармалады, да рожна, господи, прости ты мою душу грешную!.. Мать ребятенку хлебушка ломотик дасть, он сабе и гуляеть!.. Однова спякли ему псанишного жаворонка, он сразу исть пожалел, а побег с ним на улицу друзьям-приятелям хвалиться!.. У те поры друзьев-приятелев не окажись, сел он под завалинку, а на грех свинья ихняя и окажись тута: учуяла жаворонка, кинулась отымать… А тот был малый с карахтером: она ево катаеть по пыле, а он визжить, а не даваеть!.. Свинья осерчала, хвать ево за уху! Покуда мы выбегли, отбили, а половинки уха и нету… Так по сю пору карнаухой и ходить…
— А жаворонок кому достался? — спросил Гусь.
— Этого, рябяты, я вам сказать не умею, не до того было, страсть!
Лаптяня ощупал свои целые уши и хлопнул Глеба по спине — в знак благодарности и дружеских чувств:
— Если тебе понадобятся костыли, говори: в любое время отказа не будет!.. Хоть ночью! Можешь на целый день брать!.. А кто тебя тронет, говори мне: я ему сразу костылем!
— Ладно, — сказал Глеб.
— А потешно он на свинью кричал, — завистливо фыркнул Музыкант. — «Пошел, брысь», так только на собак да на кошек кричат…
— Мне с домашними свиньями не приходилось обращаться… — смутился Глеб. — Я больше в тайге с дикими кабанами дело имел…
Гусь вдруг вспомнил про волос:
— Тетка Федотьевна, а волос тот оказался безвредный!.. Я его рукой прямо брал, и ничего!.. Хотел тебе принести показать, да он сдох!
— До чего ж ты рискевый!.. — удивилась тетка Федотьевна. — А ну-ка начал бы он впиваться, чато ты тады принялся бы делать?..
— Он не впивается, во всех научных журналах написано, и я сам проверял лично! — с важностью объяснил Гусь. — А про Галифешкина набрехала ты!.. Га-га-га-га!..
— Э-эх! — покачала головой тетка Федотьевна, осердясь. — Эх ты, бязумнай! Эх ты, бяссовестнай!.. Да как же ты насмелился на старого человека такие слова произнесть? Ведь этой, чай, грех! За такие слова, погоди вот, язык у табе отсохнеть!.. Нешто тому вас учут: людей пересмеивать да норовить в загорбок двинуть кого ни попадя! Табе вон жанить пора, а ты чисто дурачок: «ги-ги-ги» да «га-га-га». Эна какая дубина вымахала, а ума в голове нету…
— Ума хватит… — пробормотал Гусь. — Ума даже больше чем достаточна…
И тут его осенило:
— Мы лучше вот Глеба женим!..
— Чаго ж не жанить, самая время… Небось уж и нявесту на примере держишь?..
— А то нет! Я ему свою одну отдам! У меня их две.
— Гляди-кось, какой богатый! — развеселилась тетка Федотьевна. — А кто ж они такия, дозвольте поинтиресоваться, коль не секрет?
— Никакого секрета: Розка и Лариска.
— Во-она! У табе, малый, губа-то ня дура! Стало быть, ты их уже просватал, а то как же они в нявестах очутились? Их-то спрашивал аи нет?
— А чего мне спрашивать? Буду я еще спрашивать!
— Ловко! Но только я табе скажу, что мечты эти твои напрасные… Они девочки культурненькие, на пианине учатся, не с тобой сравнять!.. Глянь на себе: грязнай да оборватый, чисто Меркушка-разбойник!
— Это так… — оглядел себя Гусь. — А дома у меня такой костюмец имеется, что тебе и во сне не снился!..
— Куды мне… — поджала губы тетка Федотьевна. — Уж твой гардироб известнай!..
В разговор вмешался Глеб:
— Никакая мне невеста не нужна! Зачем она мне?
— Так полагается, — сказал Гусь. — У нас все девчата чьи-нибудь считаются…
— Да у меня уже есть: тунгуска в тайге!
— Ктой-то, ктой-то? — заинтересовалась тетка Федотьевна, собравшаяся было уходить.
— Тунгуска… Народ такой живет в тайге… Одежды у них из шкур, бисером расшиты!.. Белку бьют, соболей! Их тоже две сестры: одна моя невеста, другая — брата Руслана. Косы до пяток!.. На медведей с ножом ходят!..
Тетка Федотьевна не стала слушать, а махнула рукой и пошла, сказав:
— Вижу, парень, бряхать ты здоров!..
— Почему… — Глеб покраснел. — Ничего не брехать, а правда…
— Не обращай внимания, — сказал Гусь. — Говори дальше про медведей, ну и что они?..