К Козьему бугру Сережка с Зямкой подошли уже около полудня.

Возле трансформаторной будки они увидели всех березовцев, которые угрюмо сидели у ее стенки.

— Прогнал? — испугались Сережка и Зямка.

— Почему? Как это он нас прогонит? — сказал Кот. — Мы у него отпросились вроде, как на обеденный перерыв. Вас вот ждем.

— А что?

— А вот этого сейчас будем судить, — Кот ткнул пальцем в грудь Пушкина, сидевшего с совершенно убитым видом.

— За что его судить? — удивился Зямка.

— Сейчас узнаешь! Из моей обвинительной речи, — сказал Кот. — Полезли в трансформатор!

Березовцы забрались на бетонную платформу. Кот открыл дверь и сурово приказал Пушкину:

— Заходи!

Пушкин беспомощно оглянулся на ребят, съежился и вошел внутрь будки. За ним — все остальные. Железная дверь захлопнулась.

— Открываем наш трибунал! — объявил Кот, когда все расселись на полу. — Сережка и Зямка, вы пересядьте вот по бокам подсудимого, охраняйте лучше, чтоб он не убежал…

— Я и так не побегу… — чуть слышно сказал подсудимый. — Я…

— Не твое дело! — оборвал его Кот. — Порядок должен быть, нет? Теперь так: Борис будет судья, я — прокурор, Алик самый добрый, назначаю его защитником. Вы знаете, что этот тип сотворил? Это я для Сережки с Зямкой говорю, остальные все знают… Этот тип украл у старика конфетку! Ты, подсудимый, молчи, лишаю тебя слова! Теперь, как дело было: послал его старик в магазин, чтоб купить хлеб и конфет двести грамм, так он вообще слабосильный и толку от него все равно мало… Приходит он, старик сразу пересчитал — верно! Конфеты поглядел, говорит: «Что-то маловато…» Ну и все… Только, значит, я нюхаю, а от этого конфеткой пахнет! А такие конфеты «Крыжовник» я знаю очень даже хорошо, ошибиться никак не могу! Подсудимый, признаешь себя виновным?

Пушкин заикнулся:

— Так я…

Но Кот его опять перебил:

— Ты не виляй! Ты говори: да или нет. А если всякие подсудимые будут тут еще разглагольствовать, получится не суд, а одна канитель! Значит, признаешь?

— Ну, признаю… Только…

— Говорят тебе — помалкивай! — рассердился Кот. — Я же тебя лишил слова. Вот вынесут тебе приговор, потом дадут последнее слово — тогда разглагольствуй, сколько хочешь!

— А мне когда говорить? — спросил судья.

— Тебе тоже пока помалкивать, — сказал неумолимый прокурор. — Я сам сейчас буду вас допрашивать, как свидетелей. Тихо! Свидетель Алик! Ты видел, как старик дал ему денег?

— Видел!

— Что сделал подсудимый?

— Говорит: «Хорошо, схожу…»

— Больше вопросов не имею. Свидетель Борис! Что сделал подсудимый дальше?

— Взял деньги и пошел!

— А потом?

— А потом пришел. Ну и отдал старику…

— Больше к свидетелям вопросов нет. Дело доказано. Трибуналу ясно, что подсудимый украл конфеты у старика и чуть нас всех не опозорил. Хорошо еще, что старик подумал, наверное, на продавщицу, а там такая продавщица, что вполне может обвесить: не дает пацанам папиросы из автомата покупать! Видели там автомат; сунешь копейку, вылезет папироска «Наша марка». А она: «А ну, мальчики, отойди от автомата», и бутылки тоже от пацанов не берет! Я говорю: дайте жалобную книгу, она не дала! В общем, это является смягчением вины подсудимого.

— Насчет смягчения — я! — сказал Алик. — Хитрый! Хочет все сам.

— Верно, это я и позабыл! — согласился Кот. — Подсудимый, пахло от тебя конфеткой?

— Ну… пахло… Наверно, пахло… раз ты учуял…

— Я учую! — гордо сказал прокурор. — Я чего хочешь учую! В общем, чтоб время зря не терять, приговор ему будет такой…

— А как же я! — возмутился защитник. — Когда же мне выступать?

— Ну, давай! Только короче!

— Я считаю, — начал защитник, — что подсудимому надо дать снисхождение: он же недавно только с ребятами стал водиться — после, как остригся.

— Вот видишь, — укоризненно обратился прокурор к понурому подсудимому, — не оправдал ты нашего доверия: тебя остригли, стал похож на человека, а ты…

— А раньше он, — продолжал защитник, — все больше с девчонками, а у них какой порядок? Поэтому нельзя, чтоб ему был такой суровый приговор…

— А какой приговор-то? — спросил судья. — Разве уж вынесли приговор?

— Конечно! — заявил прокурор. — Выгнать его от нас, пусть к своим девочкам идет конфеты есть! Слыхал, подсудимый! Сроком на две недели. Ступай, а когда исправишься — придешь! Старайся лучше!

— А как я узнаю, что исправился? — робко спросил подсудимый.

Прокурор подумал.

— Там видно будет. Устроим тебе какой-нибудь экзамен.

— А как же мне последнее слово?

— Говори. Но не разглагольствуй. Подсудимый откашлялся и начал:

— Я верно — съел конфетку. Но только одну… Надо же разобраться, как это получилось… Я ж ее только хотел попробовать, откусить кусочек, а она взяла да и вся раскусилась… Ну, тогда я ее всю съел. Произошло потому, что конфетка была некрепкая… И тут нужно…

— Ладно, хватит, — махнул рукой Кот. — Все равно тебе уж ничего не поможет, раз приговор уже вынесли!.. Ступай!

Подсудимый направился к двери, но тут спохватился судья:

— Стой! А как же я? Я от себя еще что-нибудь должен добавить… Что бы такое? Ага! Пускай он две недели с этими сиротами коз пасет, помогает им! Вот!

— Да… это я не хочу…

— А может, тебя и вовсе не принимать, если не хочешь, — сказал Кот. — Судья правильно сказал, на то он и судья.

— Ну, ладно, — вздохнул подсудимый и ушел.

После изгнания из своих рядов преступника Пушкина тимуровцы с еще большей энергией взялись за работу и к вечеру покончили-таки с дровами.

Домой возвращались радостные. Кота ждала возле дома сестренка.

— Костя! Тебе письмо! — еще издали закричала она.

— Это из детского вещания! — решил Кот. — Насчет медведя. Манная Каша молодец! Я ему сказал, что письмо написал, а он: «И тебе напишут, и тебе напишут, хорошему человеку всегда напишут…»

Взяв письмо, он взглянул на большую красивую марку с изображением пушистого кота, надписью сверху — «Звери нашей Родины», и внизу — «Дикий кот», разорвал конверт, вынул лист бумаги, торжественно развернул и начал читать вслух:

— «Здравствуйте, уважаемый Котофей Котофеич Царапников! Привет вам из сибирских лесов…» От конопатого! — плюнул он и, не читая дальше, разорвал письмо в клочки, хоть весь лист был исписан сверху донизу, и вообще было видно, что конопатый мальчишка здорово над ним потрудился: лист был кругом разрисован мышами, рыбами и воробьями. Кот ничего этого не оценил, а, тяжело вздохнув, сказал:

— И где он только такую марку достал, крокодил!..

Глава XII

А назавтра березовцев постигла неудача. Идя на работу. Сережка повстречал двух октябрьских тимуровцев.

Отчего-то злорадно ухмыляясь, один спросил:

— Ну, как там ваш старик поживает?

— Да уж получше вашей старушки! — ответил Сережка. — Даже и сравнить нельзя.

— Ну еще бы! — ухмыльнулся и другой. — Потому что наша старушка бывшая революционерка, а ваш — спекулянт. Да он вообще-то и не старик никакой!..

— А борода? — растерялся Сережка.

— Мало ли что! Притворяется!

Оба злорадно захохотали и пошли дальше. Сережка рассказал об этом ребятам, собравшимся возле трансформаторной будки, но Кот его успокоил:

— Зло их берет, вот они и стараются нашего старика захаять. У них — так, значит, революционерка, у нас, — значит, спекулянт. Знаем!

Уже на Козьем бугре навстречу им попался Страшила. Через каждые два шага он высоко подпрыгивал, а за неимением футбольного мяча, бодал головой воздух.

— Привет! — воскликнул Страшила и тотчас задал Коту свой обычный вопрос: — Как там брат?

— А я почем знаю! — отмахнулся Кот. — Я с ним в ссоре.

— Да ну? Через что?

— А так… Вмешивается в мои дела личные… Я ему сказал: «Ты ко мне больше не приставай!» И все.