Глава 37

— Вы за это поплатитесь! — злобно прошипел этот лорд Риберийский. — Вы у меня на коленях будете ползать! — страшно выплевывал он свои угрозы, совершенно не заботясь, слушает ли его кто, или нет. Они тут совсем стали творить беспредел, и делали что хотели. Я увидела, что лицо лекаря почему-то стало суровым и гневным, когда он смотрел на этого аристократа, хотя его это, в принципе, не касалось.

От неожиданности я даже не сразу поняла, что происходит, и все еще улыбалась.

— Вам не уйти от меня… — шипел он. — Вы не захотели стать моей женой, так знайте — вы станете моей подстилкой и наложницей! Я прикажу вас доставить! И никто вас не спасет от моих тэйвонту, — тихо сказал он, и его буквально скрутило от безобразного желания унизить меня. — Я посмотрю, как вы будете плакать… а потом… я сделаю из маленькой девочки-крестьяночки шлюху, — злобно и злорадно прошептал он, уставившись на меня. Ему нравилось упиваться своей властью над беззащитностью девушки. А до меня, наконец, дошло, что он мне сказал.

В голове точно ударил колокол и кровь запульсировала в висках.

— Что? Что ты сказал?!?

Он не договорил, раскрыв рот и отшатнувшись от меня в ужасе, потому что я начала медленно подыматься. Вся моя веселость исчезла в одно мгновение. Что-то страшное захлестнуло меня. Вся моя детскость куда-то испарилась. Как он посмел… я… меня!?!

Люди замерли, как парализованные, шатнувшись, когда я встала. Я забыла про ту девочку хохотушку, которую я играла, и она просто слезла с моего лица, точно маска, но мне было на это наплевать. Я притянула его перекошенное ужасом лицо, приблизив к себе. Во мне проснулась я прежняя, до потери памяти, и то, что он посмел так обратиться ко мне, привело меня в какое-то тихое и суровое, нет — совершенно страшное бешенство. Привычка приказывать и страшная власть словно вернулись ко мне. Я забыла про эту девочку, которой себя считала, и про ту девочку хохотушку, какую играла — я снова была самой собой. И возмущение вспыхнуло ужасным огнем:

— Ты сказал это мне?!? Ты хорошо подумал? — очень тихо и страшно спросила я, взяв его за горло, притягивая этого дрожащего дурня, но от этого моего тихого голоса у окружающих мороз по коже пошел. Клянусь, я не хотела этого делать, но когда я отвела руку с ним от себя, он был уже мертв со сломанной шеей с ужасом на лице, а я все еще была вне себя и не удовлетворена.

Я ужасом посмотрела на труп и брезгливо и презрительно оттолкнула его, и тело медленно рухнуло у моих ног, пока я вытирала руки от пробившего его перед смертью пота и переводила разъяренное лицо с одного на другого. Я увидела в зеркале чей-то яростный и прекрасный властный лик с пылающими серебряным светом глазами. И с трудом поняла, что это суровое точно вычеканенное из титана лицо — это я, и эти громадные пылающие звезды — это мои глаза, искаженные в этом дурацком странном зеркале… и забыла про эту дурацкую игрушку — кривящее зеркало… Вечно аэнцы придумают всякие штуки, я о таких слышала. У них там целые комнаты смеха…

Посягательство на честь женщины всегда каралось смертно независимо от сана и титула.

Окружающие парализовано замерли, настолько видно, было неприятно для них это преображение деревенской хохотушки. Я сама не понимала, что со мной произошло.

Я сейчас видела в их глазах откровенный страх, что я могу убить их всех, всех до одного, но я сейчас была совершенно не в силах себя другую контролировать… Откуда-то неожиданно появились два тэйвонту в черном, точно они прятались среди людей, охраняя этого мерзавца… Время точно замедлилось для меня — я видела все растянуто… Оба они выхватывали оружие, странно пораженные, но даже я не знала, когда я успела выстрелить дважды, и только брезгливо опустила вниз серебряный арбалетик Ании, когда они рухнули со стрелами в сердце. Оба они шлепнулись у моих ног.

Почему-то лекарь уже стоял рядом со мной и с странным ужасом смотрел на арбалетик. Там поперек шла надпись — Аниа. А потом взял два трупа и потащил их на улицу.

Они все стояли смирно, вытянувшись.

Я суровая — с ужасом подумала я краем сознания. Но другая часть моя продолжала смотреть на них с невиданной властью и суровостью во взоре, с детства привыкшей отдавать приказы и умеющей это сделать. Хотя, может быть, это мне и не очень нравилось, но меня никто не спрашивал. Одна часть меня ежилась, из-за того, что делала другая. И мне не понравилось, что она холодно и привычно делала. Я хорошая!

Непонятно почему я попыталась улыбнуться и снова стать хохотушкой. И смыться отсюда побыстрее. Похоже, я совсем забылась.

Я даже не поняла, какую глупость делаю. "Женихи" с ужасом смотрели на меня из углов. Захотеть погладить очаровательную деревенскую девочку-простушку и коснуться вместо этого настоящей тэйвонтуэ. Представляю, какой у них шок, — с юмором подумала я, весело глядя на них. Почему-то я не могла не улыбаться их виду.

Я тряхнула кудрями. Это была ошибка. Пятеро франтов, пришедших с этим Лордом, пришли в себя и окружили меня с циничными ухмылками на лице. Похоже, они ничего не поняли. Или у них тоже были здесь охранники, или я вела себя как дура.

Я пыталась успокоиться и не убить их, поскольку я настоящая леди, но "Я" настоящая никуда не ушла, и была тут, под тонким слоем. И занятая этой внутренней борьбой, лишь теперь сообразила, по моему из-за еще недавнего сумасшествия, что глупо было возвращаться в состояние деревенской хохотушки…

Но голова, видно, моя не слишком хорошо работала.

Представляю, как это выглядело в их глазах, и какой я стала растерянной.

Настоящая деревенская простушку, откуда-то нахватавшаяся приемов, что было не редко в этом мире тэйвонту. Мне всегда говорили, что моя игра гипнотизирует, так что при контакте мало кто сомневается… Как бы ни было нелепо… Но тут, похоже, я переиграла. Да и, наверное, они знали всех тэйвонтуэ… Да и сами, возможно, были воспитанниками тэйвонту.

— Маленькая сучонка, — сказал один из них, самый отвратительный, выступив вперед. — Неужели ты думаешь, что это сойдет тебе с рук? Ты думаешь, что вернешься к своему жениху целенькой, надеясь на дурацкие древние правила? О чести возомнила? — спросил он вкрадчиво.

— Что?!? — тихо произнесла я. Начисто забыв окружающее. Хохотушка исчезла быстрей, чем я успела это понять, как и благие намерения. Для меня это были больше не люди. Как всегда, когда нарушались законы Древней чести и преклонения перед женщиной, это оставались только смердящие звери, которых надо было побыстрей уничтожить самой ужасной смертью… Я видела как всегда лишь оскаленные хари животных псевдочеловеков, этих оборотней… И моя страшная и грязная работа была освобождать и хранить общество от них, пока они не причинили горя невинным детям, девочкам, женщинам… никаких сомнений и колебаний никогда не возникало… Достаточно было хоть раз увидеть жертв их насилий и глумлений, сломанных и оскверненных нечеловеческими унижениями, чтобы рука никогда не колебалась… Большого труда стоило воздерживаться от страшной черной ненависти к ним и их вдохновителям этой "свободы" Зверя…

— Что ты сказал? — вкрадчиво, чтоб не спугнуть, спросила я. Мне надо было, чтоб он лучше раскрыл свою сущность, хоть я ее и так видела, но меня всегда обвиняли в излишней и неоправданной беспощадности, и не хотела упреков от отца, что опять убила сравнительно хорошего служащего лишь за болтливый язык…

Но я только хмуро улыбалась. Честь — это было реальное и объективное качество.

Это не была отвлеченность. Это был тот уровень развития — нет, выявления духа — когда некоторые поступки были просто невозможны. Человек просто не мог этого даже представить, а не то что совершить или сказать. От того, чтоб не изнасиловать или соблазнить прекрасную девочку, оказавшуюся полностью в его власти, он сдерживался не моралью и не стыдом — он просто не знал этого. Он не мог ударить или оскорбить ребенка, обидеть женщину, унизить кого-нибудь, издеваться или глумиться над слабым. Более того — он не просто не мог — он был защитником. Это был просто объективный уровень духовного развития, светимости сердца, который назывался "кольцо чести". Просто уже никакие вещи не могли пробить свет его сердца. Точно так же, как фиолетовый цвет может состоять из сочетаний других цветов — красного, зеленого и т. д., хотя мы видим синий оттенок, — так я безошибочно с детства видела Честь как уровень духа. Хоть она складывалась из разных частей… У такого человека даже не может быть тех мелких грязных мыслей и страстей, которые делают зло возможным. И, по моему мнению с раннего детства, люди, объективно лишенные Чести, как бы они не боялись закона, не имели право на существование…