Но тот только отмахнулся.

— На кого я еще буду тратить деньги, как не на свою жену…

— О… Господин имеет вкус, — с уважением сказал продавец. — Не многие бы обратили внимания на эту пару… Но она того стоит! — восторженно намекнул он, предчувствуя немалую прибыль.

— Она или я?! — к своему удивлению вдруг неожиданно капризно спросила я сама.

Купец внимательно поглядел на меня, очевидно на этот раз уже взглядом ювелира, а не портного. На предмет драгоценности… И вдруг сдавленно ахнул, засуетившись.

— Самое лучшее… Самое лучшее… — шептал он, прикладывая руки к груди, и руки его сдавленно тряслись. — Мастер Радом, я не узнал вас… Какая честь,

Господи, какая честь! — приговаривал он и был никак не в силах обуздать дрожь.

— Все конкуренты умрут от зависти, узнав, что вы венчались в платье Райо… У меня же тут столпотворение будет шагу некуда ступить — не мог успокоиться он. — Если до той поры бедный Райо только будет жив…

Не знаю, как Радом расплатился… По-моему, у него был кредит…

Но я очнулась, только когда ювелир внес на отдельном подносе еще какие-то драгоценности. Может, купите как подарок невесте? — немного испуганно спросил он.

Я глянула на них и зашаталась.

Радом взглянул на них и побелел.

Это были мои ожерелье и кольцо. Которые я повесила на Ниру в замке.

— Откуда они у вас? — хрипло выдохнул Радом. — Их должны были похоронить! Их не дали мне!

— Я ничего не знаю! — испуганно зачастил тот. — Их привезли молодому дофину…

Как знак выполненного задания. Но тот не стал их держать у себя. Совесть заест. Побоялся. И отдал любовнице… А та боялась надевать и по уши у меня в долгах… Она и намекнула мне… Да я и сам видел их на ней в Славине, не бойся… Известные бусы, равных нет… Неизвестный мастер, гений гениев, даже аэнец такой не моги. Нет подделки…

Радом немного воровато оглянулся на меня и прочитал в моих глазах неприкрытое желание одеть эти вещи… Руки сами просились к ним, как к магниту… От них на меня тянуло какой-то силой и мощью, точно в них была заключена частица моего я. Нет, никто никогда не поймет психологию потерявшего память…

— Сколько ты заплатил за них? — хладнокровно спросил Радом хозяина.

Сумма, наверно была умопомрачительной. Потому что Радом торговался. Тот и прибыль хотел иметь… Но выкупил все — кольцо, какой-то особый браслет, бусы…

— Совесть тоже надо иметь, — ворчливо сказал Радом.

— Они принадлежат Семье, с нее и спрашивай, — огрызнулся тот. — Я у короля совести не искал…

Я, прикрыв глаза, смотрела на изумительной, нечеловеческой красоты бусы…

Все эти вещи были надеты на мне…

В тот день, когда я умирала…

И все они были мне хорошо знакомы… Хозяин сам поднес их мне.

Я смотрела на них.

Радом смотрел на них.

Хозяин смотрел на них.

Эти вещи нашли меня сами… Радом сам застегнул ожерелье на мне.

— Прими его от меня так же, как вечером примешь меня, как знак нашей близости и руку мужа! — сказал он мне. — Пусть оно будет моим знаком мужа на тебе, символом, что ты часть меня, что ты отдала себя мне, что ты отныне мужняя жена… Что ты отныне не девочка, но Жена, и надлежишь мужу, в той степени, как он принадлежит тебе.

Но, почему-то, когда ожерелье коснулось меня, мне захотелось распрямиться. В них была частица моего мощного я, наслоенная мной сознательно как на терафим.

И я гордо выпрямилась… Наверно я сверкнула, потому что их отнесло в стороны, и они ошарашено и склонившись глядели на меня.

Но я ничего не замечала кроме Радома и его рук, все же бессознательно протянувшихся к моей талии, неотрывно глядя на него.

…Наверно, я бесстыжая. Я прижала руки мужа к себе. Я провела ими к грудям, и от груди до треугольника у ног, в каждой точке почему-то шепча ему захлебывающейся скороговоркой совершенно нескромные и неприличные вещи, что то, на что он наложил руки только его, и что это всегда отныне только ему и пусть он всегда держит их там, охраняя и никогда не выпуская из рук свое накопление. Я, наверно, выглядела и говорила настолько детски и ребячливо, что даже ювелир меня не упрекнул.

— Боже, бери меня, Радом, зачем ты меня столько мучишь! — взмолилась, не выдержав, я.

Он, не вытерпев, отчаянно застонал. И притянул меня к себе с такой силой, что быть бы мне взятой прямо в этой комнате. Да только ювелир загремел своей посудой и совершенно неодобрительно громко заявил:

— Кахи! Кахи!.. Свои люди сюда идут. И я конечно маленький человек, но почему бы не заниматься этим в закрытой комнате, накрывшись одеялом!?! Что, уже десять минут нельзя подождать, пока обвенчают?!

Радом хотел убить дерзкого негодяя, но я удержала.

И улыбнулась ему.

— Спасибо! Мы и вправду потеряли голову! Но виновата только я! Меня судите.

Радом просто ангел.

— Только не летает, — ворчливо сказал старик. Но уже сам оправдал того: — Тому, кто терпел столько лет, и десять минут действительно покажутся вечностью… Но вам бы надо побыстрей венчаться, потому что до Храма, я чувствую, вы сегодня не дойдете, если промедлите хоть мгновение…

— Идет! Слушаем! — весело воскликнули мы с Радомом и взялись за руки…

— Да, — мечтательно сказал старик. — Мы тоже когда-то были молодые… Тоже не могли никак дойти до церкви, — он тоскливо вздохнул. Мы, смеясь, переглянулись… — Она все сопротивлялась…

Я не выдержала и уткнулась в грудь Радому, умирая от смеха, но так, чтоб старик это не видел и не обиделся…

— Подожди, — отечески сказал старик, — оправь одежду! А то этот бесстыдник ее тебе всю позадирал, помял и растрепал…

Бесстыднику ну хоть бы хны, он только весело улыбнулся, желая потащить меня за собой, а я отчаянно покраснела, взглянув на то, что стало с платьем.

— Ай-яй-яй, — покачал продавец головой, — и как можно было идти венчаться в таком платье, если мое платье так растрепано. Что скажут про бедного Райо?

— Ты сам их создаешь? — удивилась я.

— А как же! — гордо сказал он. И появившись с иголкой, быстро подправил что-то, сделав его еще красивей, чем было. Я охотно поворачивалась из одной стороны в другую, изо всех сил стараясь, чтоб видел Радом.

— Вертихвостка, — ворчливо сказал старик. А глаза его потеплели. — Совсем девчушка! И рождаются ж такие большеглазые на погибель мужского роду.

Радом, видимо, был с этим с ним полностью солидарен, потому что буквально тонул, купаясь во мне взглядом…

— Ну, вот и все… Чем не красавица? Мое платье на тебе посчитают за самое лучшее! — гордо сказал старик.

Радом чуть нетерпеливо фыркнул, и я ощутила всем телом, что я ему лучшая красавица и без платья. Без платья самая лучшая! Жар обдал меня. Я прижала руки к щекам, чувствуя, как они отчаянно заалели.

Радома мое смущение отчего-то развеселило, и я покраснела еще гуще. Чтобы скрыть отчаянное смущение, я обернулась к зеркалу и поправила ожерелье.

Наверно снова во мне что-то отразилось, что-то гордое и недоступное, потому он буквально оробел и растерялся, и я сама, шаловливо смеясь, схватила его за руку и потащила в Храм…

Нет, я сама покончу со всеми этими формальностями, иначе сегодня я так и не увижу небесного венца и неба в алмазах…

Серебряной рекой влившегося в меня вместе с священным безумием моего собственного мужа.

Которого я люблю…