Наступила моя пора. Я любил ночь. Ночь была неотъемлемой частью моей сущности. Она придавала мне необычайную силу.

Я был Помойник.

Мои глаза прекрасно видели в темноте. Они различали даже самый мелкий и незначительный предмет, встречавшийся мне на пути. Мои движения были быстрыми и уверенными. Мое дыхание — легким и глубоким. Мне не было преград.

Я был хозяином этих мусорных просторов!

Я чувствовал в себе неистребимую злость, и не желал ее укрощать. Эта злость мне нравилась. Она грела меня изнутри, доставляя несказанное наслаждение. Она была такой же неотъемлемой частью моей сущности, как и ночь. Охотнее всего я вымещал ее на живых людях. Мне нравилось преследовать их. Настигнув же — мучить и терзать. Пока не начнет коченеть их обезображенная плоть.

Вот и сейчас я гнался за одним жалким человечком, который осмелился оказаться здесь ночью. Моя погоня будет долгой. Она будет изнурительной для человечка, выматывающей все его силы. И в какой-то момент он даже решит, что ему удастся спастись. Что он сумеет перехитрить меня, Помойника. Но напрасно. Просто я любил поиграть с людьми. Участь его была предрешена.

Глава девятая

Утром Татьяна поднялась непривычно рано. Заходила в распахнутом халате и полуспущенных из-за тугой резинки трусиках по квартире. Захлопала дверьми, слила воду в туалете, приняла, вскрикивая, холодный душ в ванной. Включила зажужжавший, как огромный майский жук, фен. Потом загремела пустыми кастрюлями на кухне.

Я полежал в постели, прислушиваясь к этим обычным утренним звукам. Думая о том, что, как справедливо замечено, подлый быт убивает всякие романтические чувства. Затем, отчаянно трясся головой, последовал ее примеру — встал и побрел умываться.

За завтраком Татьяна сказала мне, что хочет съездить сегодня в Москву. Забрать из квартиры бывшего мужа оставшуюся там одежду. В том числе, разумеется, и колготки.

Что ж, ее желание было вполне объяснимым и обоснованным. Потому как пополнить здесь, в поселке, свой личный гардероб ей было решительно негде. Если не считать обносков, найденных на свалке, что продавались в местном магазине. И еще моих и дядиных вещей. Но последние были Татьяне явно не по размеру и болтались бы на ней как на огородном пугале.

В коридоре, возле нашей двери, Марек старательно подметал пол.

— Доброе утро, молодежь! — бодро поздоровался сосед, выпрямляясь. — Далеко ли это вы направляетесь ни свет ни заря?

— Здравствуйте, — произнесла куда-то в сторону Татьяна.

— Доброе утро, Марек! Далеко. Татьяне нужно съездить в Москву, — ответил я.

— Да, полезно бывает иногда отвлечься от домашних дел. Погода мерзкая. Для поездки в столицу в самый раз. А я вот решил прибрать в коридоре. Чтоб не нести грязь в квартиру.

— Марек, прошу, оставьте. Не утруждайте себя. Отдохните лучше. Я сама здесь подмету. Завтра или послезавтра, — заметила Татьяна и перешагнула через кучу наметенного мусора.

— Мне это не сложно. Для меня это вместо утренней зарядки. Не следует позволять расти животу до безобразных размеров, — с улыбкой заметил он, подтягивая слезающие с бедер линялые трико. — У вас вчера, кажется, были гости?

— Да, моя сестра с мужем.

— Я знаю. Перекинулся с Шурой несколькими фразами. Хорошая она женщина. Ты, Володя, прислушивайся к ее словам. Плохого она тебе не посоветует.

— Извините, Марек, но нам некогда. Мы торопимся, — заявила Татьяна, взяла меня под руку и чуть ли не силком повлекла за собой к лестнице.

— Счастливо! — прокричал сосед нам вслед.

— Неприятный же он субчик, — сказала Татьяна, когда мы вышли из подъезда и оказались на сырой полутемной улице.

— Почему неприятный? Не каждый человек будет утром подметать пол в коридоре возле чужой квартиры, — заметил я.

— Ты разве не понимаешь, зачем он это делает?

— Зачем?

— Да чтоб стоять у наших дверей и подслушивать. Нет, Володя, ты обрати внимание, вечно он чего-то там вынюхивает. Ко всему присматривается.

— Возможно. Но к Мареку требуется относиться снисходительнее. Он одинокий пожилой человек. Чем, спрашивается, ему еще заниматься? Ему ведь необходимы свежие впечатления, — заступился я за Марека. Как-никак мы иногда вместе с ним пили его самогон. Говорили по душам. Такими соседями грех было разбрасываться.

— Но его страсть к свежим впечатлениям переходит все допустимые границы, — возразила Татьяна. — Разве ты не понимаешь, что он за нами откровенно шпионит?

— Не преувеличивай, пожалуйста. Мы с тобой не секретные агенты ЦРУ или важные персоны из Кремля, чтоб за нами следить. По большому счету, мы никому не нужны и не интересны. Мареку — тоже.

— Ну, не скажи, — не согласилась она. — Некоторым мы очень даже нужны и интересны.

Я проводил Татьяну к автобусной остановке. Говорить, собственно, нам было больше не о чем. Не обсуждать же до посинения поведение Марека? На остановке она принялась изучать график движения автобусов на жестяной табличке, висевшей на столбе. Я же стал смотреть на руины церкви на фоне быстро плывущих по небу низких фиолетовых облаков. Впрочем, казалось, что облака как раз никуда и не плыли — это руины церкви вместе с самим поселком Вихляево уносились неизвестно куда. В какой-то другой мир.

С отчаянным громыханием подъехал автобус, грозивший вот-вот рассыпаться на отдельные части. Поддерживая за талию, я помог Татьяне подняться в него. И послал ей воздушный поцелуй, когда она бочком пробиралась вглубь салона.

Отправив Татьяну, я решил не возвращаться домой, а прогуляться по поселку. Мне хотелось развеяться от кошмарного ночного сна. Признаться, он произвел на меня сильное впечатление. Не каждый же день снится, что ты Помойник и словно угорелый гоняешься на мусорном полигоне за людьми.

В общем, мне нужно было немного погулять.

Пройдя по кривой улочке с бревенчатыми домами, я остановился у пожарного пруда, обрамленного старыми плакучими ивами. Пруд еще крепко сковывал лед. Но ближе к берегу лед уже начал чернеть и подтаивать.

На базарчик перед магазином с котомками торопилась тетка Ульяна, мать Юли. Правда, слово «тетка» к ней не очень подходило. Это была невысокая поджарая женщина. Понятно, что с нелегкой жизнью, но с такими же веселыми и задорными глазами, как в пору своей молодости.

Возле меня она замедлила шаг и, широко улыбаясь, поздоровалась. Я ответил ей такой же улыбкой и пожеланием здоровья. Именно у тетки Ульяны я недавно купил мешок картошки и другие овощи. И она вполне обоснованно считала, что обрела в моем лице надежного и постоянного клиента.

Почти сразу за ней возникла местная львица — Лариска, с которой я нередко встречался в поселковом магазине. Она обладала крупным мясистым носом и роскошным розовым пальто с воротником-чернобуркой. Впрочем, сейчас на ней была ее повседневная верхняя одежда — короткая куртка сизого цвета, с испорченной молнией. Но если пальто Лариски и отсутствовало, то, во всяком случае, ее нос оставался на месте.

Она не без кокетства поприветствовала меня. На что я отвесил ей изящный поклон.

Нет, в поселке Вихляево прямо-таки бурлила жизнь!

— Чего размечтался, Володя? — спросил через минуту проходивший мимо Пахом Максимыч. Тот самый мужик, что в первый день моего приезда в поселок растолковывал мне, как найти улицу Механизаторов.

Пахом Максимыч — сутулый узкоплечий человек, в толстых очках и вечно приоткрытым ртом — работал в поселковой администрации. Имел важную и ответственную должность. Конкретно же занимался он тем, что перекладывал деловые бумаги из одной стопки в другую. По крайней мере, именно это он делал, когда я по просьбе Татьяны приходил в поселковую администрацию жаловаться на частое отключение подачи воды в своем доме.

— В настоящий момент вода у вас идет исправно? — поинтересовался Пахом Максимыч.

Кстати, у него была любопытная манера расхаживать по своему кабинету, держа одну руку во внутреннем кармане пиджака, вторую — в кармане брюк. Наверное, одна его рука не давала потеряться деньгам, вторая — брюкам. Еще Пахом Максимыч, по слухам, имел любовницу. Естественно, что ей являлась Лариска. Но не думаю, что у них на сегодняшнее утро намечалось романтическое свидание. Оба они были не при параде.