— Поганое ощущение. Вроде и поступаешь правильно, а чувствуешь себя полнейшей сволочью… Ладно. Хватит сидеть. Уже поздно, спать надо. Завтра новый переход.

Он подложил еще полено.

— Идите. Я пока подежурю.

Ной повернулся к Принцессе. Она беззвучно спала, уткнувшись ему в плечо.

— Давай сначала мы.

— Хорошо. Вы так вы. Вот возьми, — Колотун протянул ему механический хронометр. — В два разбудите.

— Ага.

Колотун поднялся и выгнул затекшую спину.

— Сейчас тулуп вам принесу.

Ночь была темная и тихая. Тьма обступила костер, и как ни всматривался Ной, он ничего не мог разобрать за пределами освещенного круга. Холод постепенно пробирался под тулуп, и Ной крепче прижимал к себе Принцессу, чувствуя, как ее тепло гонит прочь ночной озноб. Вокруг них раскинулся черный, пустой и враждебный мир — многие километры стылой земли. Если они не удержатся вместе, эта земля поглотит их, превратив, как и многих других в снег и лед под снегом.

Глава 24. На снегу

Ной стоит посреди разгромленной прихожей. Обвалившаяся часть крыши лежит перед ним грудой заснеженных обломков. Наметенные за много лет сугробы поднимаются в половину человеческого роста, под ними угадываются тумбочки и остатки шкафа. Возле самой двери снега нет. Ной осторожно перебирается через завал и оказывается на кухне. И там все то же самое: провалившаяся крыша; гнилые обои, кусками отстающие от стен; упавшей балкой разломанный надвое обеденный стол; грязный, но неплохо сохранившийся холодильник. Ной не собирается в него заглядывать — ему хватило впечатлений в предыдущем доме.

В Могилках царит полное запустение — мертвые дома, мертвые вещи, ржавые железные кровати, битая посуда, истлевшая, смерзшаяся в ле комья одежда. Принцесса отказывается заходить в дома, ничего не говорит, только мотает головой.

Ной тычет носком ботинка в перевернутый стул и слышит голос Колотуна с улицы.

— Эй, иди-ка сюда!

Колотун ведет их на край поселка. Там, подпертый с одной стороны домами, а с другой замерзшей речкой возвышается пологий холм. На его вершине — черный крест. Они поднимаются и останавливаются возле него.

Крест поставлен недавно. Скорее всего, несколько лет назад. Дерево, из которого он сделан, все еще в относительном порядке. По контрасту с домами, крест кажется живым.

— Сверхдальняя номер девяносто один, — говорит Ной. — Они поставили?

Колотун кивает.

— Все найденные тела надлежит придавать земле, — говорит он. — Немало могил мы выкопали в свое время.

Ной замечает на перекрестии какие-то знаки. Приглядывается, и узнает в них две цифры: «3» и «1».

— А это что?

— Души. Тридцать один человек.

— В общей могиле?

— В общей могиле. Не копать же для каждого.

Они еще несколько минут стоят на холме, оглядывая окрестности. Замерзшая река, плавным изгибом минует Могилки и обширную вырубку и скрывается в заснеженном лесу. Дорога забирает в сторону, на запад, туда, где угадывается за хмурыми небесами заходящее солнце.

Они спускаются с холма и, уговорив упрямую Принцессу, устраиваются на ночь в одном из домов. Он сохранился лучше других: у него еще есть крыша. Ной с Колотуном завешивают окна одеждой и одеялами, и разводят огонь в печи.

Ной открывает глаза и видит Колотуна. Тот сидит за столом на трехногом табурете и что-то пишет на листе бумаги. Морщась от холода, Ной вылезает из-под одеяла и, потирая шею, подходит к нему. За спиной возится Принцесса.

— Что делаешь?

— Отмечаю маршрут.

Перед Колотуном карта. Могилки обведены жирным кружком, от которого поднимается на северо-запад стрелка. Они уже у самого края листа. Еще сантиметр, и все.

— Мы у края.

— Точно.

— Какой смысл рисовать?

— Оставлю карту здесь. На всякий случай.

Колотун не поднимает головы, говоря это. Ною хочется спросить, какой еще может быть случай, когда вокруг на многие десятки километров ни одной человеческой души? Но он сдерживается. Вместо этого идет готовить завтрак.

Стоя у теплой еще печи, Принцесса вытягивает спину.

Они долго не решаются продолжить путь. Стоя посреди реки возле нагруженных нарт, они смотрят на черный крест. Ной не знает, о чем думает Колотун. Сам он борется с навязчивым чувством, очень похожим на тоску. Такое бывает, когда что-то теряется навсегда. Знать бы только — что это?

Колотун отворачивается первым. Он впрягается в упряжь и тянет нарты прочь. Ной идет за ним, время от времени, бросая через плечо взгляды на холм и поселок, пока они не скрываются за поворотом.

Ной тащит нарты. Теперь это не так тяжело, как раньше — не мешают больше снегоступы, нужный ритм удается поймать почти сразу. Он больше не отключатся, как это было в первый день. Он все видит и слышит, он может думать о чем-нибудь, но не думает ни о чем, просто крутит головой по сторонам, оглядывая пологие берега реки, мертвый молчаливый лес и слушает, как скрипит под ногами снег.

Сзади раздается восклицание Колотуна:

— Эй, ты что?

Следует короткая пауза, а потом яростно шипит Принцесса. Ной сбрасывает упряжь и быстро оборачивается.

— Что такое?

Он замирает на месте, открыв от удивления рот.

Принцесса раздевается.

Перед ней стоит Колотун, держа в руках ее куртку, а она стягивает свитер.

— Что происходит? — спрашивает Ной.

— А пес знает! — раздраженно отвечает Колотун. — Шла-шла, а потом вдруг скинула куртку и швырнула ее на нарты. Я ей обратно сую, а она шипит.

Ной подходит к Принцессе. Улыбаясь, она протягивает ему свитер. На ней только серая футболка, тонкую ткань топорщат твердые соски.

— Зачем ты снимаешь одежду? — спрашивает Ной.

Он мотает головой, показывая, что не возьмет свитер.

— Ты замерзнешь.

— Одежда тепло охотиться плохо, — скороговоркой отвечает Принцесса.

Она пихает скомканным свитером его в грудь, заставляя отступить на шаг. Ной автоматически подхватывает его, не давая упасть в снег. Забросив руки за спину, Принцесса тянет футболку наверх.

— Ну дает, — говорит Колотун. — Психованная девка!

Непроизвольно Ной отмечает, как девушка похорошела. Ее тело немного округлилось, ребра и ключицы уже не так выступают, как раньше. И грудь, вроде, стала больше.

Принцесса кидает в него футболку. Это приводит Ноя в чувство.

— Стой! Если тебе неудобно в куртке, оставь хоть свитер!

— Кровь одежда плохо! — заявляет Принцесса. — Ной говорит.

Она поводит плечами, улыбается, а потом срывается с места и несется в сторону леса. Через минуту ее голая спина уже мелькает между покрытых снегом еловых лап, а потом скрывается из вида.

— Да… — говорит Колотун, бросая куртку в нарты. — Тебе над ней еще работать и работать.

— Простудится, — тоскливо замечает Ной. — Она отвыкла от холода.

— Хочешь догнать и одеть?

— Ее догонишь…

— Будем надеяться, что обойдется. С этой полоумной ничего другого не остается. Ладно, идем. Нечего стоять.

Они складывают одежду Принцессы под ворохом одеял, затем Ной снова впрягается в нарты.

Ной с Принцессой сидят на берегу возле костра. Колотун роется в поклаже — проводит инвентаризацию припасов. Еда расходуется пугающе быстро, а в ловушки, которые он исправно расставляет каждую ночь, почти ничего не попадается. Пара тощих белок и заяц — вот вся недельная добыча.

Принцесса продолжает свои охотничьи вылазки, и дела у нее идут гораздо лучше, чем у Колотуна. Она возвращается довольная, почти всегда вымазанная в крови, и Ною приходится тратить часть растопленной воды на то, чтобы отмыть ее. Эти процедуры смущают его и злят. Он сам не понимает, почему злится на нее — сидящую в темноте, как статуя, пока он обтирает ее мокрой тряпкой; на Колотуна, который ожидает снаружи, пока Ной не позовет его и не скажет, что кончил. Особенно на Колотуна. Каждый раз, когда тот спускается к ним после этого, Ной чувствует смущение, будто делал что-то постыдное. Ему хочется оправдываться, хочется напомнить Колотуну, как умерла Лайла, объяснить, как неприятно ему самому то, что он вынужден делать.