Опиумный бенефис

…Джекки Уилкс открыл глаза. Джонсон стучал подошвой сапога о край столешницы. Возвращению из опиумного путешествия сопутствовали аплодисменты.

«Я открываю глаза и вижу, что надо мной крыша маленькой уютной лачужки и догорает второй огарок свечи, и мужчина в ковбойских сапогах и жилетке сидит, покачиваясь, в кресле, и на глаза ему надвинута шляпа.

Я поднялся. Джонсон, по-видимому, быстрее меня вернулся из своих путешествий. Он спросил, не замерз ли я? Я качаю головой, он бросает мне в руки сверток, состоящий из штанов, домотканой серой рубашки и кожаной жилетки. Я оделся — теперь у меня вид заправского ковбоя. Зеркал в доме нет. Я смотрю на свои босые ноги. Джонсон кряхтит и достает из-под топчана, что стоит за занавеской, новенькие блестящие сапоги — подает мне вместе с тряпками.

Я обматываю ноги, надеваю сапоги — и у меня вид покорителя сердец и прерий.

— Ты, малый, явно собирался куда-то бежать, так что я решил тебя не задерживать рытьем колодца. И денег, я полагаю, у тебя нет, так что даю тебе двадцать долларов, тебе хватит, чтобы добраться в любой конец Штатов. Идем во двор.

Мы выходим. На заднем дворе стоит повозка с запряженной гнедой кобылой.

— Доедешь до Саундтона — это небольшой поселок. Через него проходит железная дорога. Там увидишь кабачок „У Джека“. Лошадь и повозку оставь хозяину, привяжи, где он скажет, и скажи, что это Джонсонова, он за ней непременно заедет.

Я беру под уздцы лошадь, залезаю рукой в задний карман брюк и чувствую тонкий брикет. Достаю. Это табачная жвачка. Я смотрю на Джонсона. Джонсон хитро смотрит, я расплываюсь в улыбке. Честное слово, сейчас роднее, чем Джонсон, я не знаю человека.

— Я этого никогда не забуду, Джонсон!

Я знаю, что нам, может быть, никогда не придется увидеться.

Я кладу в рот табачную жвачку и, хотя мне чрезвычайно противно, начинаю ее жевать и улыбаюсь. Запрыгиваю на козлы и стегаю лошадь. Она взвивается с места, как ковер-самолет.

Джонсон кричит:

— Я тоже тебя не забуду, парень. Будь осторожен и никогда не пробуй в компании незнакомых людей опиумную настойку.

Я машу ему рукой и исчезаю в клубах пыли. Меня ждет пятимильная пыльная дорога.

По дороге к Саундтону никого не встречаю, в самом поселке на меня никто не обращает внимания. Я заезжаю в кабачок „У Джона“, его хозяин — полная противоположность тому, что встретил меня накануне. Он радостно мне улыбается, когда я говорю, что это повозка Джонсона, и за ней надо проследить.

Железная дорога через это селение проходит, я даже могу заказать билет. В город мне нужно безотлагательно, я спрашиваю билеты на ближайший поезд. Он появится через двое суток. Билет мне продает начальник станции, я благодарю его и возвращаюсь в кабачок „У Джона“. Хозяин мне подмигивает, я подхожу и говорю, что хотел бы дождаться Джонсона, нельзя ли меня приютить в местечке поукромнее.

— О-о, ты его друг?

Я киваю. В окно замечаю, что кто-то едет в направлении салуна. Становится страшно.

— Тогда ползи на второй этаж ко мне. Выбери, что хочешь выпить.

Мне стыдно признаться, что спиртного я боюсь, как огня и утопленников, и я выбираю. Точнее, пробую выбрать, потому что кроме виски, джина и бренди нет ничего. Я робко спрашиваю какой-нибудь настойки. Хозяин наливает мне стакан виски и кого-то громко зовет по имени.

— Уотлинг!

Я оглядываюсь, силясь понять, кто из присутствующих здесь мужчин носит столь странное имя.

Таких нет. И тут раздается топот ножек, и со второго этажа спускается нечто в розовом кринолине, слишком неподходящем для такого салуна. Я во все глаза смотрю на странное существо. Эта девушка горбатая. Она улыбается мне одними глазами и приседает в легчайшем реверансе перед хозяином.

— Вы звали меня, отец?

— Займи мистера, — бурчит он, уже не глядя в мою сторону и заинтересованно поглядывая на двух громил, входящих в салун. Я без особого восторга смотрю на них, потом перевожу взгляд на мисс:

— Добрый день, ваш отец пригласил меня куда-то на второй этаж.

— Что? Очень приятно, мистер… Она, наверное, глухая. Я почти ору.

— Меня зовут Джекки. Ведите меня на второй этаж.

Двое верзил с подозрением оборачиваются ко мне.

— Сэм, — вставляю я, — она меня не слышит!

— Пройдемте со мной, — наконец произносит девушка.

Я поднимаюсь и чувствую, как вслед мне упираются два тупых сальных взгляда. У меня нехорошее предчувствие.

— Кто этот молокосос, приятель? — бурчит чей-то голос.

— Сын моей сестры, — отвечает хозяин, причем это слышит и его дочь. Но, видно, ей не привыкать к подобным гостям своего отца.

— А телега чья? — спрашивает голос, гораздо ниже и гаже предыдущего. Тучи над моей головой сгущаются.

— Вы хотите сказать, повозка с гнедой кобылой, джентльмены?

— Примерно так, малый.

— Мистера Джонсона.

— Ого. Значит, он и сюда добрался, а мы вроде думали, что он обитает сейчас далеко от наших мест.

— Это ваши дела, что вы о нем думаете, — недружелюбно говорит хозяин. — Где бы он ни был, не советую вам пользоваться телегой Джонсона. Он попросил ее очень приберечь. Или вы мне не верите?

Ковбои молчат.

Я понимаю, что Джонсон — человек, который оказал мне гостеприимство, пользуется в здешних краях чуть ли не славой легендарного Робин Гуда, и по-моему его имя спасает меня снова…»

…В пассажирском поезде Милуоки — Саванна Филипп пробрался в головной локомотив к машинистам. Трижды он срывался с переходных мостков вниз. Если бы не чудо, у него бы не было ног. Бабушка Робийяр была в истерике.

Машинисты встретили Филиппа недружелюбно. Филиппу пришлось прибегнуть к мзде. Несчастный влюбленный пообещал озолотить машинистов, если они сумеют догнать поезд, что идет впереди их. Машинисты сомневались. Старший из них спросил:

— Там впереди почтовый вагон в составе, вы что, хотите его ограбить?

— У меня там девушка, любимая. Мне нужно срочно с ней встретиться.

— Так дождитесь Саванны.

Филипп посмотрел на двух крепких машинистов, внимательно глядевших на грудь Филиппа, и решился на крайний шаг.

Он снял с груди крестик с алмазом в центре, что повесила ему на шею Кэролайн при крещении, и отдал машинистам. Те молча переглянулись. Старший из них подержал крестик в руках и кивнул головой.

— Оставайтесь с нами, мистер. Мы прицепимся к хвосту беглеца.

Филипп вздохнул. Машинисты дали страшный гудок, и поезд Милуоки — Саванна пустился вдогонку за поездом, в котором ехала Эллин…

…Джекки-поэт поднимался к Уотлинг. В ее комнате он почувствовал себя спокойнее. И мог обратить внимание на то, чего не замечал раньше. Он не был знаком с уловками девушек, и ему не показалось странным, что в его присутствии у них горят глаза и раскрывается ротик. Он сидел на стуле и смотрел как мисс Уотлинг гладила белье и напевала песенку. Джекки повернулся к зеркалу и оглядел себя. Молодой ковбой. Шляпа на глазах, кожаные штаны, не хватает гребенки, на которой можно насвистеть мелодию.

— Может, вы хотите чаю?

— Премного благодарен, не пью.

— Вы боитесь вспотеть?

— Даже наоборот, боюсь замерзнуть, но все равно — ничего жидкого.

— Вы таинственный.

— О-о, это так кажется.

— Все мужчины говорят «это так кажется». А потом начинают творить такие странности, что только диву даешься.

— Когда мужчина творит странности, то обычно дает дуба. Вскорости.

— Каламбуры, мистер… Как вас звать?

— Вы сами сейчас назвали очень хорошее имя: мистер Как Вас Звать.

— У меня есть сладкое, хотите к чаю?

— Я же сказал, что не хочу чаю.

— Это вы притворяетесь, вы же замерзли. Снимите сапоги, я их высушу.

— Спасибо, они сухие.

— Ну, как знаете. Вы милый воспитанный джентльмен. Подержите вазу, я налью воды и поставлю эти замечательные бегонии. О-о, я пролила воду вам на бриджи. Позвольте, я высушу.