Гнев Нимрихиля мгновенно угас.

— Подойди сюда и возьми у меня факел, — и Амети послушался. Рука у него дрожала.

Альвион наклонился и тихо позвал Арундэля. Тот был далеко, но откликнулся на зов: веки приоткрылись, и отражение огонька в огромных черных зрачках начало медленно уменьшаться.

— Hlaralyen? Vane i lome, Tinwendil, i cal'entulie![1] — услышал Амети слова странного языка, чьи тихие звуки, казалось, заполнили глухую обсидиановую келью. Факел в его руке вспыхнул ярче и ровнее, разгоняя тьму.

— Aire…narо, — шевельнулись спекшиеся губы, и Амети увидел, как засияли собственным светом глаза пленника.

— Я же говорил, бывают чародеи и просто так… без рыболовных крючков… — с трудом произнес он. «Бредит или с ума сошел. Неужто все зря и денег не заплатят?», — с тоской подумал жрец. Но Нимрихиль спокойно кивнул и ответил:

— Я знаю. Мне все рассказали, — с этими словами он покосился на Амети. — Как ты?

— Плохо… — Арундэль бледно улыбнулся. — У меня рана не заживает и, судя по всему, начинается заражение крови.

— Тьма и… — начал было Альвион, но в это момент раздался глухой отдаленный вибрирующий звук.

— Что это опять? — испуганно воскликнул следопыт.

— Это гонг, которым созывают в зал, — встрял Амети. — Наверное, что-то случилось. Пойдемте скорее отсюда.

Пока Альвион припасенными инструментами расклепывал браслет цепи, которой Арундэль был прикован к стене, Амети, светивший следопыту факелом, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Наконец, цепь с лязгом упала на каменный пол, и Альвион поднял Арундэля на ноги:

— Ты идти можешь?

— Кажется, я даже стоять не могу, голова кружится… — и он снова потерял сознание. Альвион еле успел подхватить его.

— Rabi… — явственно выругался следопыт. Он поднял пленника на руки и вынес из темницы. В коридоре по-прежнему стояла тишина, но когда Амети, что-то шепнув, закрыл дверь, снова ударил гонг. На этот раз его было слышно гораздо лучше. Амети подскочил:

— Через пятьсот ударов сердца мне надо быть в зале!

Они бегом припустили по коридору, Нимрихиль, неся пленника на руках, с трудом пролез в дыру:

— Эх, надо бы обратно стену заложить, — сказал он, осторожно подымаясь по лестнице. — Не убегай вперед, Амети, мне плохо видно ступеньки…

Наверху, в келье, Нимрихиль осторожно положил пленника на заранее принесенное одеяло и обратился к жрецу:

— Иди в зал, Амети, я останусь здесь.

Втыкая между костями в углу догорающий факел, Амети краем глаза усмотрел, как следопыт достает из пояса блеснувший при свете драгоценный камень. Нимрихиль сверкнул на жреца глазами не хуже этого камушка, и на сей раз одного этого взгляда хватило, чтобы Амети очень быстро покинул келейку.

В зале царила суматоха, которая не до конца прекратилась и с третьим ударом гонга. Амети поспешно скользнул на свое место, в шеренгу младших жрецов, еще не совсем проснувшихся, но уже живо обсуждающих возможные причины случившегося. Наконец, дальние двери зала распахнулись, и в зал хлынула толпа высших жрецов. К добру или к худу, своего старшего Амети среди них не увидел: тот, скорее всего, дрых без задних ног и ничего не слышал. Четверо старших жрецов несли золоченые носилки, в которых полулежал-полусидел верховный жрец, похожий не то на собственное надгробие, не то на мумию заморившего себя голодом подвижника. Насколько видел Амети, верховный даже не моргал, глядя прямо перед собой неподвижными глазами: должно быть, длившаяся неделю медитация вкупе с молитвой и постом не лучшим образом сказалась на его здоровье. При виде верховного святителя шум в зале усилился, но тут вперед выступил один из высших жрецов, трижды стукнул об пол своим посохом, водворяя тишину, и громко произнес:

— Ныне внемлите все, и не говорите, что не слышали! Ибо Уста Скарабея, Посох Влекущего, Верховный Святитель Храма сего донес до нас слова Совершенного!

С этими словами жрец поклонился верховному, который продолжал безучастно смотреть перед собой, и продолжил:

— Внемлите, облеченные в красное, носящие Златого Скарабея! Слово государя — закон для земли его, но не властен он над подвластными сильнейшему. Нет на служителях Ослепительной Колесницы вины перед Владетелем Юга, а потому не склонится чело наше под руку его, ибо склоняемся мы лишь перед Совершенным. И вот слово Могучего: надлежит нам остаться стойкими в грядущих испытаниях, чтобы ни послала нам судьба и Сверкающий. И Государь Золотого Города не принудит нас поступиться достоинством и отдать то, что не желает ему отдавать Влекущий.

Амети чуть было не подпрыгнул: либо он понял абсолютно неверно, либо слова эти могли относиться только к пленнику, которого он сам только что освободил из каменной темницы. Стоявшие рядом с Амети младшие жрецы недоуменно переглядывались: они, похоже, и понятия не имели, на что намекает старший жрец.

— Но возможно — таковы слова Златого — что попытается проникнуть в Храм злой чародей, лазутчик с севера.

Амети мысленно проклял Морской Народ в целом и Нимрихиля — в частности.

— Посему надлежит нам быть во всеоружии и бодрствовать. Вот слова Совершенного, что молвил Уста Скарабея и Посох Влекущего! Внимали вы, и не говорите, что не слышали!

Договорив, старший жрец снова поклонился верховному и отступил обратно, к остальным высшим жрецам. Вперед вышел другой — тот, что совершал жертвоприношение. Он поднял руку и заговорил:

— Ныне, согласно изреченному, подтверждаем то, что было сказано вчера: Обитель не откроется владетелю юга, пока не уйдут от Врат Скарабея воины его. До тех пор будем же считать себя осажденными. Напомню вам и о том, что через две луны настанет срок бросать жребий, дабы узнать, кто из младших жрецов взойдет на золотой алтарь.

В зале наступила мертвая тишина.

— А дабы недостойные не помыслили избежать высокой судьбы, да встанет стража у всех выходов из Храма.

По рядам младших жрецов пронесся полный ужаса тихий стон.

— Посему пусть ныне младшие жрецы отправятся в свои кельи и не покинут их до удара гонга, что призывает всех к утренней службе.

Пока притихшие, с вытянутыми лицами, младшие жрецы расходились из зала, Амети протиснулся вперед, поближе к алтарю, и, низко поклонившись, поймал за рукав старшего жреца, который все еще стоял впереди всех остальных:

— О Внимающей Величию, снизойди до своего раба! Я ничтожный Амети, переписчик имущества. По воле старшего надо мной, да продлятся его дни, я получил ключи почти от всех помещений Храма и знаю все переходы, входы, выходы и помещения, кроме священного лабиринта. Что прикажешь, то будет исполнено, если даруешь ты ничтожному право беспрепятственно выполнять обязанности и ходить по Храму…

Старший жрец уже собирался что-то ответить Амети, как в боковую дверь, сквозь которую входили высшие жрецы, вбежал человек в красных одеждах, расшитых золотыми скарабеями. На боку у него висел в изукрашенных камнями ножнах изогнутый меч. Амети обеспокоено моргнул: раньше он никогда не видел начальника храмовой стражи таким перепуганным и бледным, даже после достопамятной переделки.

— Пленника нет в темнице! — выдохнул тот, приблизившись к высшему, рядом с которым стоял Амети, стараясь сделаться как можно более незаметным. — Он исчез!

Начальника стражи тотчас обступили высшие жрецы:

— Но как? Неужели этот кудесник открыл волшебную дверь?

— Невозможно! Это же каменные темницы!

— Это лазутчик, лазутчик, говорю вам!

— Когда это произошло?

Начальник стражи отдышался и начал отвечать:

— Я не знаю ни когда это произошло, ни каким образом. В камеры последний раз заглядывали тогда, когда его запирали. А было это больше двух недель назад… Когда я спустился туда, дверь была закрыта. Никаких следов.

Амети облизнул пересохшие губы: если бы этот толстый боров не поленился заглянуть за угол, то он непременно увидел бы разобранную стену. Нельзя было оставлять их в этой келье, но уйти, не разузнав, сейчас тоже было невозможно.