Опубликованы в этом году и три перевода АНа. Перевод «Пионового фонаря» Санъютэя Энтё был подписан своим именем. И два рассказа вышли под псевдонимом «С. Бережков»: с японского — Кобо Абэ «Тоталоскоп» и с английского — Айзека Азимова «Как им было весело».

О причинах использования в подписи имени или псевдонима рассказывал БН:

<…> ни АНу, ни мне (я ведь тоже занимался переводами, хотя и на порядок меньше, чем АН) не хотелось «светиться» по пустякам. Ведь большинство переводов делалось исключительно из-за денег, и соответственно рассматривалось нами как халтура — серьезная, честная, без поблажек для себя, но все-таки халтура — работа второго сорта. В тех же (редких) случаях, когда это была не халтура, а Работа, АН подписывался полным именем (см. например, его переводы Акутагавы Рюноскэ).

В январском номере журнала «Знание — сила» выходит рецензия на книгу АБС ДР+ТББ.

Главный герой этой повести сильнее Портоса, знатнее Атоса, хитрее Арамиса и везучее — поначалу — самого д'Артаньяна. А мечом он владеет лучше, чем великий Амадис Галльский — недосягаемый идеал отважного Дон Кихота. И при всем при том благородный дон Румата Эсторский, двадцать второй отпрыск славнейшей дворянской фамилии, герой сотен дуэлей и тысяч попоек, на самом деле просто Антон, Тошка, обыкновенный человек Земли, только посланный на далекую планету в качестве исследователя феодализма. Послал его сюда научно-исследовательский институт экспериментальной истории. Казалось бы, полная аналогия ситуации, изображенной Марком Твеном в «Янки при дворе короля Артура». Но там за янки стоит вся наука и техника его XIX века. Помните, как он на турнире выхватывает револьвер и бац — одного, бац — другого рыцаря… А дальше появляются и пушки и даже провода под током высокого напряжения. Знание здесь оказывается не просто силой, но и грубой силой. Кто же сомневается, что один-единственный пулемет решил бы судьбу любой средневековой армии?!

А для Антона — дона Руматы знание часто оборачивается другой своей стороной. Нельзя единым махом изменить жизнь бесконечно далекой от нас, темной эпохи, «не проливая крови тысяч замученных, одурманенных, слепых, не знающих сомнения людей». Антон хорошо знает, что одними пулеметами историю не исправишь. И все-таки только наблюдателем быть не может. Техника для него — лишь подручное средство. На вертолете похищает он из темницы вождя крестьянского восстания, с помощью телевизионного передатчика информирует Землю обо всем, что видит и слышит, но когда надо защищать себя — к его услугам только собственный меч. И к тому же — человек будущего, он не может не жалеть людей, в которых, по существу, видит собственных предков, тоже переживших всё это. Ни один дуэлянт не пал от его руки. Даже в минуту смертельной опасности он не убивает ни одного вражеского солдата. Он всемогущ, как бог, по тому, что он может сделать. Но до чего же беспомощен! Он даже и не один на планете. Еще двести пятьдесят историков живут здесь. Они — купцы и монахи, рыцари и судьи. Специалист по истории первобытных культур «работает» шаманом в первобытном племени. Им всем очень трудно быть богами.

Стефан Орловский, он же дон Капада, командир роты арбалетчиков его императорского величества, кидается на палачей во время публичной пытки восемнадцати «ведьм» и гибнет на копьях дворцовой охраны. Специалист по истории крестьянских войн в Германии и Франции пытается встать во главе крестьянской армии в инопланетной империи. И гибнет от рук своих же товарищей по восстанию…

Трудно быть богом — недаром так и назвали свою повесть Аркадий и Борис Стругацкие.

Дети коммунистического общества, посланцы Земли ненавидят феодалов и жалеют угнетенных. Им грустно сознавать, что на всей планете есть только один человек, которого нельзя ни жалеть, ни ненавидеть — неукротимый Арата, вождь бесчисленных восстаний, кочующий из конца в конец империи после очередного поражения. Дон Румата спасает его и помогает ему деньгами и оружием… и завидует ему — потому что Арата может действовать без оглядки на теории и инструкции…

Человек не годится на роль бога, он не может без конца мириться с несправедливостью, происходящей на его глазах, — и, держа по мечу в каждой руке, Антон выходит на площадь перед своим домом. На этот раз он убивает тех, кого должно убить. Гуманизм действия побеждает гуманизм бездействия. Закрывая книгу, веришь — пройдет совсем немного времени и помогут далекой планете стать счастливой полпреды коммунистической Земли.

Под той же обложкой поместило издательство «Молодая гвардия» еще одну повесть, давшую имя всей книге, — «Далекая радуга».

Повесть о том, как над осколком земного человечества, живущим на далекой планете, нависает смертельная опасность… Дальше я ничего не буду рассказывать, потому что уверен: вы прочтете эту книгу.

Дорогой Борик.

Посылаю ответ Альтову. Отправляй скорее. Копия у меня есть.

Ничего особенно нового. Сегодня обработал ХВВ, работал без перерыва пять часов подряд, зато рукопись такая, что смотреть приятно.

Дирекция Мол. Гв. пока ничего не предпринимает, но уже сейчас ясно, что сборники в таком виде не пойдут. Особенно пострадали критический отдел и Емцев с Парновым (полетела их повесть).

Звонили из «Искусства кино», просили написать статью. Я отнекивался. Вот и всё пока.

Привет всем. Целую. Арк.

А Брускин здесь и пьянствует.

Дорогой Арк!

Письмо Альтову отослал в тот же день. Ничего не исправлял, кроме как заменил слово «применем» на «преминем».

Написал письмо Володьке, чтобы он с тобой связался насчет предисловия.

Был на отчетно-перевыборном собрании в нашем ССП. Провалили Прокофьева. Интересное было собрание, приедешь — расскажу.

Когда поедешь, захвати для Адки обещанную пьесу. Вообще ничего особенного не делал. Дал на радио ПНвС — выбрал кусок с Витькой-дублем. Отовсюду продолжают поступать восхищенные отзывы о СВД. А Илье понравилось и ПНвС — всё время цитирует. Экземпляр попал к нему от Кана и содержит массу замечаний. Я пока не видел — посмотрим вместе. В частности (Илья сказал): Ойра-Ойра, оказывается, из Арцыбашева, а Бен Бецалель — не Бен Бецалель, а как-то по-другому. Ох уж этот Кан! Ты бы привез ему все-таки что-нибудь почитать. Он же нас любит и ценит.

Пытался править ПНвС. Ничего не получилось: нравится! Всё нравится. Черт знает что.

Вот пока и всё, жму и жду, твой [подпись]

Р. S. Ленке привет.

В начале года в письмах появляются тревожные нотки.

Дорогой Борик.

Пишу тебе по совершенно особенному случаю.

Ты знаешь, что 22-го мы с тобой должны выступить в Доме Деткниги с докладом «Фантастика как метод». Я уже получил пригласительный билет и извещение, что мне выписана командировка. Я думал выехать 21-го, чтобы заранее договориться с тобой и подготовиться. Но получается так, что выехать именно в эти дни я не могу.

Положение в «Молодой Гвардии» катастрофическое. Ленке тайком передали верстку первого и рукопись второго выпуска «Фантастик» с пометками и замечаниями директора, главного редактора и замглавного. Полный разгром. Истребили Нудельмана за попытку подменить социалистический реализм фантастикой. Истребили статью Громовой. Истребили рассказ Севера Гансовского. На ниточке висит «В круге света» Громовой, решительно выбрасывается поэма Парнова и Парново-Емцевская повесть. Видимо, дело идет о самом существовании альманаха — да это бы еще полбеды! — и о всем курсе фантастики в «Молодой Гвардии». Ленка плачет — ведь за альманах отвечать ей, как редактору. Бела дрожит за ХВВ (хотя не знаю, за что там теперь дрожать). Настроение у всех крайне подавленное.