ПОДМОСКОВЬЕ, РУЗСКИЙ РАЙОН. ОСОБНЯК ВАХИ СУЛТАНОВА.

На разнеженном лице Вахи было написано такое блаженство, что ему можно было позавидовать.

Облаченный в один только небрежно запахнутый короткий махровый халат, оставляющий открытой смуглую мускулистую грудь, он полулежал в низком кресле, вытянув мохнатые ноги и устроив их на еще более низкой мягкой скамеечке. Перед ним на подушечке на коленях пристроилась едва одетая пухлая блондинка и массировала ему распаренные ступни. У нее под рукой находился раскрытый футлярчик с принадлежностями для педикюра.

— Вах, великий Аллах свидетель, если бы мне в детстве кто-то сказал, что я буду жить рядом с Москвой в таком вот доме и мне ногти на ногах будет обрезать красивая русская блондинка, я бы в такую сказку никогда не поверил, — разглагольствовал Ваха с заметным кавказским акцентом. — Хорошее время пришло, спасибо Горбачеву и остальным, которые это новое время создали… Я ведь когда-то срочную службу служил в этих местах, в стройбате, подмосковный пансионат космонавтов строили… Офицеры и прапора почти все были русаки и хохлы, а рядовые почти все чурки из Средней Азии. Только несколько человек нечурок, в том числе и мы… Сначала нас, кавказцев, командиры попытались зажать, а потом поняли, что мы в части порядок наведем лучше, чем все их уставы и политработы… Как-то, помню, против нас чурки толпой поднялись, а их человек сто или двести — хрен их кто, обезьян, пересчитает. А нас всего-то одиннадцать человек, и старший был у нас Сараби Варитлов, ох и сильный был, помню… Мы встали на плацу в круг, спина к спине, и стоим. Эти обезьяны вокруг нас прыгают, визжат, ругаются, плюются, а подойти к нам кто-нибудь не может — боятся. Не то что подойти — за камнем наклониться боялись, мартышки… Тут бежит наш замполит — молодой парнишка был, лейтенантик, старательный, верил, дурак, в дружбу народов и во всякое такое другое. Чурки его увидели — и сразу врассыпную… Как же давно это было!.. Сейчас мы русских вот где держим, — мгновенно переключившись на другую тему, он показал своим слушателям крепкий смуглый кулак. — Теперь они у нас служат, а их блондинки нам ногти на ногах обрезают…

Присутствовавшие слушали Ваху с разным чувством. Его двоюродный племянник Иса, только недавно приехавший сюда с Кавказа, с откровенным удовольствием. В самом деле, как представишь только, что такая вот белая женщина и его будет обслуживать… С ней ведь можно делать все, что захочешь… А он, Иса, уже хочет… Нужно будет попросить ее у Вахи. Или не ее — какая разница, в самом деле! Главное — чтобы русская! И чтобы блондинка! Смуглые мужчины любят белых женщин, и пользуются взаимностью. Не зря же кавказские женщины слово «блондинка» произносят через букву «я». А впрочем, смуглых и богатых согласна любить любая — во всяком случае в этом Иса убежден.

По окаменело-невозмутимому лицу Боксера невозможно было понять, какие чувства бушуют у него в груди. Он, заслуженный мастер спорта, в не столь уж далеком прошлом член сборной Советского Союза, призер Олимпийских игр, в свое время выступавший на ринге в полутяжелом весе, всегда испытывавший гордость и волнение, когда после соревнований на флагштоке поднималось алое полотнище, привыкший в слове «русский», произносимом иностранцами, в том числе кубинцами и американцами, слышать уважение к своей нации и к своим кулакам, — он вынужден был сейчас молча сидеть и слушать разглагольствования этого зарвавшегося, зажравшегося, заворовавшегося, обнаглевшего от обладания несметными богатствами и ощущения собственной всесильности чернозадого нацмена! Боксер его ненавидел, Боксер презирал себя — и от этого ненавидел Ваху еще больше. После нелепой гибели его прежнего начальника, Самойлова [1]управление банком фактически перешло в руки Султанова. Ну а тот начальника охраны фирмы решил не менять. Во всяком случае, до поры до времени… Боксер и сам рад был бы уйти, да только куда? Здесь он знал всех и вся, его тоже знали и ему верили, так чего же менять шило неизвестно на что. Платят-то тут очень неплохо, а как с этим делом будет в другом месте?..

Ну а Самурай — он и есть Самурай. Сейчас он особенно и не вслушивался в то, что вещал Ваха. Просто вожделенно глядел на присутствующую женщину, которая никак на происходящее не реагировала и только аккуратно, тщательно занималась желтыми корявыми ногтями на ногах хозяина. Самураю было совершенно наплевать на ее формы, на цвет ее волос и на оттенок кожи — лишь бы у нее была самая главная женская принадлежность… Сколько у него уже было женщин, он не мог сказать даже приблизительно — чаще всего он их просто покупал на ночь, изредка они ему сами отдавались, а нередко он и насиловал — причем, очень любил это дело. Во всяком случае, когда возникала такая возможность, он ею никогда не пренебрегал; а возможности для насилия у старшего группы костоломов бывали регулярно. Правда, была у него Людмила, к которой он иногда заваливался на некоторое время, ну да только это совсем другая история…

— Ну да ладно, хватит воспоминаний, — прервал сам себя Ваха. — Давайте о деле… Итак, что мы с вами имеем на данный момент?

Вопрос был слишком неопределенным, чтобы на него можно было тут же ответить. И хотя Боксер сразу понял, что именно имеет в виду Султанов, и что вопрос, соответственно, адресован ему, он, сделав вид, что задумался, промолчал. Ваха какое-то время выжидательно смотрел на него; он приблизительно представлял, что творится в душе этого русского здоровяка и осознание своей власти над ним ему очень нравилось — видеть, как человек, который физически сильнее тебя, который тебя всей душой ненавидит, но тем не менее тебе же покоряется, всегда приятно… Иса на начальника охраны особняка скосился с откровенной неприязнью: чего он молчит-то, этот наш прислужник? Таких, как он, сейчас только свистни — толпой соберутся и будут клянчить-унижаться, чтобы только к ним на работу за такие деньги устроиться!..

Самурай, в отличие от хозяев, отреагировал на зависшую паузу чуть с опозданием, что неудивительно с его толстокожестью.

— Боря! — окликнул он негромко. — К тебе обращаются…

Делать было нечего. Фигу в кармане показал, пора вспомнить, кто в доме хозяин.

— Что? — переспросил Боксер. — Извините, отвлекся.

Ваха понимающе ухмыльнулся.

— Я спрашиваю, как у нас дела, — счел нужным повторить он свой вопрос.

— Нормально, — отозвался Боксер. — А что вас беспокоит?

"Вас"… Они так и обращались: старший по возрасту Боксер к Вахе на «вы», а тот ему демонстративно небрежно-фамильярно "тыкал".

— Меня ничего не беспокоит, — слегка прищурился Султанов, глядя на него. — Меня вообще ничего не беспокоит, кроме вероятности заболеть триппером… Просто я не исключаю, что девчонку будут искать. И мне бы очень не хотелось, чтобы ее нашли у нас.

И снова Боксер не удержался, слегка показал коготки.

— А это уж от меня не слишком-то и зависит.

— Что ты этим хочешь сказать? — взгляд гангстера стал еще острее. — Ты же начальник охраны…

— Совершенно верно, — сдержанно подтвердил Боксер. — Я — начальник охраны банка и его филиалов, а также нескольких загородных объектов, которые являются собственностью банка и его руководства, — четко сформулировал он. — Охраны!.. Я гарантирую, что никто посторонний на территорию без ведома охраны не попадет. Равно как и покинуть ее никто не сможет… Но при этом я уже не первый раз заявляю, что сопротивляться официальным властям мы не имеем права. И своих людей подставлять под суд и под дубинки ОМОНа и СОБРа я не буду.

— Что ж, ты, наверное, в чем-то прав, — задумчиво склонил голову Ваха. — В общем, давай, Боксер, занимайся своими делами, а мы тут еще немного поговорим.

Было видно, что ему в голову пришла какая-то мысль, которая очень понравилась самому, но которая могла вызвать протест у Боксера, удаляемого по этой причине. Начальник охраны поднялся с кресла, обвел тяжелым взглядом остающихся и вышел, провожаемый гнетущей тишиной.