— Знаю Стадлера, — коротко сказал Карпенко.

— Предупредите… Что с Льюином? Там стреляли… Кто?

— Не видели мы, — хмуро сказал Карпенко. — Нас и к дому не подпустили. Двое мужиков вытащили вас к воротам. А следом плелся этот репортер. Портер. Он едет сзади. Все. Молчите.

Воронцов закрыл глаза. Тошнота немного уменьшилась. «Кто стрелял? Кажется, охранник, стоявший ближе к Льюину. Человек Роджерса. Почему?»

Воронцов почувствовал, что проваливается куда-то, кровь приливает к затылку, бухает, а перед глазами почему-то женское лицо. Дженни Стоун? Жаклин? Впрочем, он никогда ее не видел… Они должны быть похожи… Господи, это Ирина. Такая, как двадцать три года назад, когда они познакомились. «Я отвечаю за тебя, — подумал он, — и за нашу Лену, и за сына ее. Я точно знаю, что будет сын, а у меня внук… Завтра взорвется бомба. Почему завтра? Она взорвется через много лет… Бомба — это люди. Как глупо. Нужно доказать ему… Не могу, все путается…»

«25 сентября. Вашингтон. ИТАР. Сегодня в посольстве России в США состоялась пресс-конференция, на которой посол

Н. И. Лукашов сделал заявление:

В течение последних суток в США ведется интенсивная антироссийская кампания под предлогом того, что специальный корреспондент газеты «Сегодня» А. А. Воронцов якобы занимался недозволенной деятельностью. Со всей ответственностью заявляю, что эти утверждения не соответствуют действительности. Воронцов по заданию редакции проводил журналистское расследование, ни в коей мере не связанное с каким либо вмешательством во внутренние дела Соединенных Штатов. В настоящее время состояние здоровья Воронцова, раненного неизвестными лицами, убившими также двух американских ученых — физика Льюина и биолога Сточерза — остается тяжелым. Воронцов пока не пришел в сознание. Завтра он будет отправлен в Москву. Мы надеемся, что соответствующие службы проведут беспристрастное расследование случившегося. Ответственность целиком ложится на администрацию США.»

«25 сентября. Вашингтон. Рейтер. В ходе пресс-конференции российский посол Николай Лукашов ответил на ряд вопросов.

Газета «Вашингтон пост»: Есть информация о том, что погибший физик Льюин пришел к идее, что человечество будто бы является разумной бомбой, чем-то вроде разума-камикадзе. Расследование Воронцова было связано с этой проблемой? Не могли бы вы дать комментарий?

Ответ: Я не могу комментировать слухи. Все, что связано с научной стороной расследования, сейчас тщательно изучается. Есть в произошедшей трагедии, однако, гораздо более существенный момент. Будущее всего человечества не может быть предметом кулуарных решений. Льюин и его коллеги пытались сами решить, по какому пути развиваться цивилизации. Нельзя обвинять этих людей в каких-то реакционных побуждениях. Но важны следствия, важны поступки, а не идеи. А поступки совершенно безответственны — достаточно ознакомиться с последними выступлениями Льюина. И это естественно, когда за решение глобальных проблем берется ограниченный круг лиц.

Телекомпания Си-Эн-Эн: Сообщается, что убийцами Льюина и Сточерза являются экстремисты из Северной Ирландии. Вряд ли имеет смысл обвинять американскую администрацию за бандитские действия иностранцев, вы не находите?

Ответ: А кто, в таком случае, несет ответственность за все, что происходит на территории страны? В конце концов, разве не гражданином США был Льюин, имевший, по сообщениям прессы, контакты с экстремистами, стремившимися получить доступ к ядерному оружию? И разве не был весь мир в результате вновь поставлен перед опасностью ядерной войны? Чистая случайность, что устройство не взорвалось…

Газета «Нувель обсервер»: Как по-вашему, почему убили Льюина и Сточерза?

Ответ: Вопрос не по адресу. Могу сослаться лишь на информацию Юнайтед Пресс. Цитирую: «Люди из окружения Стадлера были внедрены в частное сыскное агенство, осуществлявшее наблюдение за группой ученых. Целью экстремистов был контроль над Льюином, связанным с ними общими планами».

Газета «Гардиан»: Был ли Воронцов ранен случайно? Что он рассказал?

Ответ: Я уже говорил, что Воронцов пока не пришел в сознание. Он в госпитале.

Журнал «Тайм»: Группа ученых, о которых здесь говорилось, — это группа маньяков и преступников. Сегодня опубликованы сведения о прошлом Льюина и Сточерза. Льюин — убийца, Сточерз — растлитель. Разве можно верить тому, что они говорили? Ответ: Обратитесь в редакции газет, опубликовавших информацию.»

«25 сентября. Нью-Йорк. Рейтер. Покончил с собой, выбросившись из окна, писатель-фантаст Генри Прескотт, автор романов „Змея в облаке“ и „Забытая галактика“. Полиция обнаружила предсмертную записку самоубийцы: „Если не мы, то кто же? Если не сейчас, то когда же?“ Как стало известно нашему корреспонденту, сутки назад Прескотт передал своему литературному агенту рукопись нового произведения. Однако, по словам агента, рукопись исчезла.»

— А Рейндерса и Пановски я не нашел, — сказал Портер, выключая компьютер. — И Жаклин тоже. Такие пироги, граф.

Воронцов полулежал в постели, затылок ныл, все еще поташнивало, хотя посольский врач сказал, что сотрясение мозга довольно легкое. Ударился он крепко, но было бы хуже, если бы он получил пулю.

— А Дженни? — спросил он.

— Проф был прав, ее приняли за Жаклин. Дженни сейчас у меня дома. Ей дали выпить какую-то гадость, и она все время плачет. Черт бы их всех побрал, Алекс, черт бы побрал их всех и этот мир впридачу!

— Ну, Дэви, — запротестовал Воронцов.

— Алекс, я попробую что-нибудь опубликовать. Но совершенно не представляю, что делать потом. Как жить? У меня чешутся руки от желания набить морду какому-нибудь парню из Бюро, и всем этим идиотам вроде Стадлера, и ученым тоже, хотя они, может, меньше всего виноваты. И понимаю ведь, что желание это навязано мне запирающим геном Скроча, а вовсе не разумом.

— Разумом, Дэви, — сказал Воронцов, — разумом, уверяю вас.

— Господь с вами, — вздохнул Портер. — Все-таки нам трудно понять друг друга, даже когда мы хотим одного и того же.

— Парадокс? — усмехнулся Воронцов. — А чего, собственно, вы хотите, Дэви?

— Знаете, Алекс, — сказал Портер медленно, — за три дня я стал другим… Правда. Неделю назад я бы ответил… Сейчас не могу. Я… Только не смейтесь. Я хочу, чтобы была эта наша Вселенная. И чтобы мы, люди, были тоже. Алекс, я решил жениться на Дженни. Но сначала опубликую материал. Чтобы если со мной, как с Крафтом… Чтобы Дженни была в стороне. Вот о чем я думаю, Алекс. Льюин этот… он стал, в сущности, жертвой совести.

— Скорее непонимания, — возразил Воронцов. — Он рассуждал как…

— Нет, Алекс, совести. Если есть ген агрессивности, то непременно должен быть и ген совести. Это тоже закон природы, потому что без гена совести тоже невозможна разумная жизнь. Часто агрессивность сильнее совести. Может, это нужно для развития вида? Но ведь если совесть уступает, то и развитие идет наперекосяк. Но и другое плохо — когда совесть не дает жить, когда чувствуешь себя в ответе за каждую букашку на Земле, и за каждую песчинку на Марсе, и за каждый вздох какой-нибудь шестикрылой красавицы в созвездии Антареса…

— Нет такого созвездия, — механически поправил Воронцов.

— А, черт, какая разница… Когда на весь наш род смотришь с этих позиций, тогда и понимаешь смысл жизни. Не нашей, потому что наша, человеческая жизнь, Алекс, не имеет смысла без всего этого… Искать смысл нужно не в себе, не в нас, а гораздо шире. Человечество — бомба? Мы мчались вперед, ничего не понимая, а когда поняли…

— Что поняли? — сказал Воронцов. — Что все войны и революции были из-за этого запирающего гена? Ну и каша у вас в голове, Дэви!

— Не будем спорить, — торопливо согласился Портер. — Взгляды на историю у нас могут быть разными, но совесть — она везде едина, и она-то спасет мир.

— Один совестливый уже попытался спасти мир, — хмуро сказал Воронцов. — Не нужно, Дэви, теоретизировать, это не ваша область.