Отступление 3 (армейское)

Несколько слов о китайских военных. На меня, прошедшего суровую школу Советской Армии, внешне они произвели потрясающее впечатление. Наши солдаты за пределами части – подтянуты и наглажены, все обмундирование и снаряжение скрипит и сверкает: все заправлено, ремни затянуты, сапоги блестят, стрелочки брюк острее бритвы, китель застегнут на все пуговицы, строгая выправка. Ни пылинки на сапогах, ни морщинки на одежде. Картинка, а не солдат. И все равно встречный патруль найдет к чему придраться. Скажем, фуражка не на два пальца выше бровей, а только на полтора. Да и кокарда смещена на два миллиметра от линии переносицы. Может, вы подумали что и дисциплина в нашей армии на высоте? А вот как бы ни так. На деле наши солдаты очень часто похожи на плохо управляемое стадо, к тому же вооруженное. Офицерам, часто не имеющим ни жилья, ни денег, с трудом удается удерживать их в повиновении. На окрики солдаты просто не реагируют, разве что на матерные. Основной способ заставить солдат выполнять приказы – мордобой. По показухе наша армия на первом месте в мире, и в этом ее не превзойти никому.

А вот китайские военные. Тоже безукоризненно чистые, обмундирование в порядке и обувь начищена. Да только вот… Руки у них хронически в карманах брюк. Попробовали б наши солдаты такое! Китель носится произвольно. Никакого подобия выправки у солдат в увольнении я тоже не заметил. Особенно удивили меня два солдата, которых я встретил в Пекине у самой стены Запретного города (резиденция китайских императоров). Они шли в обнимку(!), х/б-кители расстегнуты, из-под них видны гражданские рубашки. Попробовали б наши солдаты пройти в таком виде по Москве у стен Кремля. Сидеть бы им на губе (гауптвахте) до самого дембеля. Но при этом! Приказы выполняются в китайской армии немедленно и беспрекословно, с радостной улыбкой. Солдату и в голову не приходит ослушаться или пререкаться. По Конфуцию начальник – отец родной, как можно отца ослушаться? Но мне кажется дело не только в Конфуции. Как китайцам удается достичь такой исполнительской дисциплины – для меня загадка. «Запад есть Запад, Восток есть Восток». Бессмертная фраза Киплинга.

На центральной площади, у памятника, нам навстречу попался трехколесный велосипед с огромной копной на грузовой платформе. Маленький китаец усердно, как муравей, крутил педали. Но не было заметно, чтобы он устал или вспотел.

– Как только он везет этот стог сена, с полтонны наверное, – сказал Слава.

– Сам удивляюсь, – ответил я. – Хотя я слышал, вьетнамцы во время войны перевозили по тропе Хо Ши Мина на велосипеде до двух тонн. Кстати, это не сено, а рисовая солома.

– Ну, тебе виднее. Ты у нас в сельском хозяйстве специалист, – шутливо добавил Алексей.

На улицах города мы также часто видели людей, занимающихся китайской гимнастикой. В школу спешили дети с ранцами за плечами. Школьной формой в Китае являются спортивные костюмы, в каждой школе свои. В жару это, наверное, практично. Многие школьники по дороге болтали по мобильным телефонам. Мобильники в китайских городах используются очень широко и повсеместно, уровень «мобилизации» населения в несколько раз выше, чем даже в Москве или Питере, не говоря уж о российской глубинке. А ведь это был небольшой провинциальный город.

(Напомню читателям, что мы были в Китае в 1999 году, когда мобильные телефоны в России были доступны немногим).

Китай вкладывает значительные средства в развитие телекоммуникаций – это государственная политика. Я читал, что 85 процентов китайцев пользуются спутниковым телевидением. Кстати о телекоммуникациях, из окон моего номера в гостинице были видны три радиотелевышки, а всего в Мяньяне их было пять.

До проходной доехали быстро. Город маленький – все рядом. Через проходную люди шли на работу, вооруженные охранники внимательно просеивали толпу взглядом, время от времени прося некоторых предъявить пропуск. Для самых непонятливых перед воротами стоял большой щит с надписью:

Мистер Ли вышел из машины переговорил с охраной, показал им какие-то документы. Потом вернулся, сел, и мы поехали дальше.

Территория НИИ застроена обычными для таких учреждений современными зданиями. Только вот нигде не видно грязных закопченных стен, как у нас. До сих пор не привыкну к чистоте у китайцев. На территории много деревьев, кустарников, красивых цветов, видно, что за всем этим тщательно ухаживают.

Кстати, на территории НИИ я ничего не снимал, и даже не брал с собой камеру. Китайцы ничего не говорили нам на этот счет, но я и сам с понятием. Как говорил Варлам в фильме «Покаяние»: «Режим есть режим». Мы вышли из машины, прошли через небольшой двор и вошли в корпус лаборатории, где нам предстоит работать две недели. По въевшейся в меня привычке я хотел не упоминать здесь ее название, или назвать как-нибудь иносказательно. Но какого черта! Наша продукция рекламируется на весь мир, а я буду тут огород городить. Мы работали в лаборатории высоких энергий. Вам это что-нибудь сказало? То-то и оно. Как говорил Кузьма Прутков, некоторые вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы, а потому что эти вещи не входят в круг наших понятий.

Отступление 4 (профессиональное)

Для меня всегда очень затруднительно ответить, когда спрашивают, чем я занимаюсь. Просто не ответишь, мы простыми вещами не занимаемся. А когда начинаю объяснять подробно, то люди или начинают зевать, или усиленно кивают головой, поддакивают, говорят, что им все очень понятно и спешат скорей перевести разговор на другие темы. Поэтому на подобные вопросы я часто отвечаю туманно и многозначительно: «Да так, делаем кое-что…»

В шестидесятых годах один поэт (если не ошибаюсь, Евтушенко) написал в стихотворении: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне». И в обществе началась бурная дискуссия «физики-лирики». Физики тогда ходили в героях, их успехи были действительно огромны и революционны. У всех на слуху были слова: атомная энергия, синхрофазотрон, термоядерный синтез, элементарные частицы, протон, мезон, аннигиляция. От физиков все ждали каких-нибудь чудес, вроде управляемого термоядерного синтеза, который даст человечеству безбрежный океан энергии, то-то заживем (понятно, тут же наступит коммунизм). Восторги поутихли, управляемого термоядерного синтеза для промышленного применения пока не получили, а потом на страну обрушились такие потрясения, что стало не до науки. Физики уже не герои, а так – жалкие неудачники, не сумевшие устроиться в жизни. Или опасные маньяки, которые своими экспериментами того и гляди сожгут всю планету, как это вполне могло случиться после термоядерного взрыва на Новой Земле в 1962 году (интересующиеся могут прочитать об этом в книге М. Веллера «Самовар»).

Зато лирики в почете. Стало престижно заниматься чем-нибудь «этаким», гуманитарным, околоискусствоведческим, прибогемным. Насмотрелся я на таких снобов в Эрмитаже. Как сказала там мне одна дама, брезгливо поджав накрашенные бантиком губки: «Мне трудно говорить с человеком, не имеющим эстетического образования». Эта фраза потом в нашем кругу стала крылатой. К чести Эрмитажа, большинство научных сотрудников в нем вовсе не являются такими напыщенными снобами; тактичные, деликатные, простые в общении люди. Но снобы там все же есть, они очень заметны, создают определенную атмосферу. Я прозвал их псевдоинтеллигентами. В моем понятии интеллигент – это жизненная позиция, а не просто наличие высшего образования и занятие определенной деятельностью. Жизненная позиция интеллигента, по-моему, базируется на двух постулатах:

Чувство собственного достоинства.

Чувство чужого достоинства.

Интеллигент безусловно уважает другого человека, никогда не оскорбит его, не станет насмехаться над ним, не станет кичиться своей образованностью, принадлежностью к «избранным». Так вот псевдоинтеллигент от настоящего отличается как раз вторым пунктом. Себя подобный субъект уважает, да еще как. А вот других – не всех, и не очень, и не всегда. Он хвастается своей образованностью, точно так же как некоторые хвастают своим богатством, вешая на шею толстую золотую цепь. Как там Шариков говорил: «Чо, мы хуже людей? Глянь на Кузнецком: все в лаковых ходят!»