В сущности все - мои домыслы. Я понятия не имею, что в действительности чувствовал этот образец резьбы Господа по ребру Адама. Я совсем не Настя. Но я бы чувствовала, может быть, именно так. Я люблю прикинуть себя на чужое место под солнцем. Когда мне легко, я воплощаюсь в страждущего - на секундочку. От любой же паршивости сбегаю в автобусные сны о судьбоносных ангажементах. Заглядываю через плечо в книги. Там оказывается: "...в июле Марии Каллас позвонил директор Ла Скала и пригласил ее на роль...вместо заболевшей... но Мария Каллас уже могла себе позволить отказаться..." Вот и я сразу воображаю себя в недосягаемейшем состоянии, когда могу позволить отказаться. Я-то наяву ни от чего не отказываюсь. И самое странное даже тогда, когда могу себе позволить, хоть потенции мои куда как скромнее, чем у сиятельной М.К. Но где наша не пропадала, держу руку козырьком, вперед и только вперед - к неизвестной жизни, с которой совсем не умею управляться. Держу наготове свободный прибор для удачи, как говорил Марсик. Чтобы, как М.К., вовремя и правильно отказаться, дабы получить большее. Страницу вовремя перевернули и уведомили меня, что Каллас не просто из чванства нос воротила, она не желала чужих вакансий, она хотела получить только свою, только для нее. И получила. Вот что случилось дальше - я не в курсе. Но тоже помотало Величайшую. Как и всех величайших. Как и не величайших большей частью. Величие - это очень-очень длинные деньги, часто посмертные. Изредка короткие, но на них рассчитывать не стоит. Быстро и много может быть только однажды, - вот, собственно, и принцип "сингла". Меня-то нелегкая хранила от "перегрева", в любви особенно: всякий раз я готова была "бросить все" - и всякий раз часом-годом позже несказанно радовало меня симпатичное "все", к вящему удовольствию до сих пор присущее мне. Если приходится выбирать - Один Самый Что Ни На Есть и многообразные прочие - я не без колебаний, но склоняюсь к последним. У меня непрекращающийся и разрушительный роман с миром.
Засим дальнейшее. "Пытаясь проникнуть в эту тайну придешь только к тайне"... Это из Лао-Дзы. Я ведь познакомилась с Марсиком, когда по ошибке зашла не не в тот подъезд, и на подоконнике последнего этажа (я решила убедиться в ошибке досконально) неколебимо спал юнец, подложивший под сальную голову редкую даосскую книгу. Тогда, во всяком случае, редкую. И - тогда еще юнец, хотя для меня он являл собой умудренного завлекательным опытом старшего товарища в момент слияния дурной и правильной компаний. То есть в самый-самый зачин, когда булькает пафос "идти другим путем" и в ходу прочие нигилизмы. Марсик был из тех, из первых, которые как феи на крестинах принцесски: какие феи - так и поплывем. Нет, потом тоже случаются любимые персонажи, но вкус у вина будет уже совсем другой.
И у сигарет, и у них! Какими же вкусными раньше были дрянные сигареты! До того вкусными, что Болгария гнездилась в моем плоско-птолемеевском географическом воображении где-то в самлй европейской гуще. По нашим меркам от Солнечного берега до Лазурного рукой подать. Да и без того Болгария - эпоха. Эпоха дружб по переписке. С пионерами из братской республики. Цонка, Иванка, Данко...Пионеры на слова не особо тратились, все больше про погоду да про заслуги родного села. Зато что за красивости высылали, штучки-дрючки всякие, и даже трусы! Это тебе было не суровое до самых подмышек бельишко арамильской фабрики, это была нежность. И прочные до чего, и ноские, и живучие - с десятилетнего возраста и до самой потери девственности, как говорится, от Ильича до Ильича без паралича. И осталось болгарское исподнее для меня талисманом, как ни надену - так приключение. Хотя не факт, что к добру. И не факт, что болгарские одни счастливые: сестра у меня переписывалась с девочкой из ГДР, та тоже ее баловала, а по наследству мне переходило... но с германцами совсем другая история. И совсем-совсем другая: будь моя модельерская воля, я бы выдумала трусы для каждого темперамента и для каждого случая, и для каждого настроения отдельные, - и для приворота, и для бизнеса, и для вечеринки, и для севера и для юга, и для похода в налоговую инспекцию, и для встречи с бывшим мужем, и, разумеется, с будущим, и со старым конем, который борозды не испортит, и для шабаша под названием "тридцать лет со дня окончания школы", и для шизоидов, и для истеричек, и для вечерней прогулки с черным терьером, и для поездки в роддом (там все равно снимут, но чтобы впитать позитив перед процессом). Если уж иные модницы себе на ягодице изображают специальный иероглиф со значением, то на трусах он пройдет на "ура", главное - провести грамотную разъяснительную кампанию. Вот только не надо мне про красивое и дорогое, которое и без меня со времен Клеопатры изобретают! Великий шанс, который, если молиться, то даден будет, - он не столько про красоту и деньги. Он не поддается бухгалтерии и анатомии, он рядом, но не там. Недаром экзамены лучше не сдавать в новых туфлях... само собой - суеверия, суета, бабушкины "первые звоночки", но ведь из того и состоим...
...как в "Безымянной звезде" Казаков вразумляет Вертинскую: "Мона, из чего ты состоишь... из чего я тебя создал... Чуточку духов, море лени, немного фантазии..." И что, разве плохо получилось? И вообще, может, я - маленький Труссарди?
Истории, не ограненные литературой, страдают слабостью композиции. Все идет вроде, идет, вдруг - бух! Обрыв связи. Типа: с тысячу девятьсот...
(далее заполнить) года мы с ним не общаемся. Потерялись. Почему??? Так сложилось. Нет, причины есть, но они не пружинят, ни завязки, ни развязки. Кроме того, про одних вспомнишь за десертом - и вечер уже сложился. Про других - одно расстройство. Есть категория третья, объединяющая - по ним лучше печалиться молча, иначе рискуешь остаться непонятым до резкого охлаждения к тебе в дальнейшем. Даже после смерти Марсика хвалили осторожно. Стыдливо. И с оглядкой. На далекую могилу к нему не ездили, а что касаемо его потомства, рожденного Венерой, так с дочерью модистки никто дружб не водил и вообще мы были не ее круга. После того, как Настя и Вацлав зажили по-семейному, а я случалась у них гостем (можно было бы назвать наши прогулки приятельством, но уж больно слово обтекаемое, корректное, а во мне еще не догорели угольки юношеских максим про либо пан, либо пропал, либо обожаешь людей, либо шли бы они...) - после того Марсик исчез с моего перископа. Ничего из ряда вон, просто он менял кожу. Тогда он и успел заронить свое семя. Тут природный расчет: Венера поменяла много мужей, она ведь старше, кроме того мужья гражданские. Но много. Она из типажа "ни дня без строчки" - постоянно с кем-нибудь, без пауз. На то она и Венера. Смуглая, строгая, татарских кровей. Из тех, кто вечно запряжет тебя на празднике покрошить салат. Но не беременела. А хотела. С Марсом вышло, нежданно-негаданно, хотя и урывками, и при дневном свете. Марсик рассказывал мне, что Венера была уверена всерьез, что зачатье может произойти только ночью. Когда мама ее узнала, что символический голубок уже известил дщерь о скором чуде, то возликовала так, что муж оказался факультативен. Нет - и нет, что ж делать, главное, чтобы наследственность здоровенькая. Все-таки выведала знойная модистка, от кого ей в подоле внук принесен, побубнила, поворчала и успокоилась. Марсик - сын верной клиентки, уважаемой матроны в квартале, к тому же виновная сторона не поскупилась. А нянек в шумной венериной семье хватало.
В разнузданной олимпийской полигамии Марс с Венерой отметились-таки эротическим казусом. Венерин муж Гефест поймал неловких любовником золотой сетью в момент совокупления и, насмехаясь, показывал прочим богам. Своеобразное было у мужика чувство юмора. Ну а насчет потомства никаких аналогий. Дочь Марса и Венеры могла получить единственное в мире имя, ежу ясно. Но как Венера согласилась - ежу не ясно. Наверное, у нее не было стойких предпочтений. Иначе получается, что обрюхатил, бросил, еще и отобрал священную привилегию: ведь папа придумывает для мальчика, мама - для девочки, одна из немногих законных возможностей посамодурствовать - назвать свое дитя... Или мое впечатление с поминок от лукавого. Но хоть убей, а уступчивость я бы в Венере не заподозрила. Если бы мы обе актерствовали, то пригодилось бы клише "я была занята в единственном эпизоде с ней..." Убрать только льстивую тональность ностальгирующей примадонны - и порядок. Камера, мотор. Дубль без номера, просто дубль и все. Многолюдное гудение. Все возбуждены - они ведь Марсика любили, даже если не любили, и всякому здесь найдется брудершафт, содержание притонов и сводничество - предпочитаемое усопшим преступление. Мне объяснили кое-как, кто есть кто и я получаюсь совсем из другой оперы, в основном здесь гости марсова тщеславия. Венера шарится в "челночной" клеенчатой сумке среднего формата, ищет - как я ловлю краем уха - Его побрякушку на память. Ищет для круглолицего парниши, уже снявшего пиджак и ослабившего галстук, словно уже танцы начались и горячее сейчас внесут. Во мне вдруг заплескался дьявол: почему щекастику достанется безделица от Марсика, а мне нет?! У меня ничегошеньки от него, а во мне он поучаствовал куда как основательней, чем в мордатом господине. В несвойственной мне заводке на ломких то ли от гнева, то ли от робости ногах я подошла к Венере. Пока дают - надо брать. Деликатничать нельзя, другого случая не представится, Венера больше не приедет, ничего не повторится, я никогда не встречу Марса на улице, а он это умел - волшебно вырастать из-под земли. Никто более не проведет меня черным ходом через тайны тайн, глотая портвейн, на крышу к теплому дождю, никто более не научит нырять в метро, показывая служительнице вечный жетон, никто не выстрежет мне за полчаса перед свадьбой модную челку. Я невнятно прошу что-нибудь скромное, совсем не нужное, в общем что-нибудь (я не могу произнести "на память" - меня вдруг душит неуместная здесь слезливая лавина). Венера долго смотрит на меня. Сначала непонимающе, ощетиниваясь длинными и изрядно накрашенными ресницами (тушь, видать еще маминой юности и я невольно вспоминаю Эльку, у которой вот-вот должны стечь черные ручейки, а не стекают). Потом смотрит с экспертизой, дескать, кто такая. Потом с явной неохотой. Потом едва устыдясь. Она постаралась одарить меня всей гаммой чувств, порожденных милостыней, но я выстояла. Я и не ждала легкой наживы. Тут она рылась подольше, чем с предыдущим гостем, бормоча "это -нет... это - нет", и, наконец, вытащила тот самый покоцанный молью шарф. На ее взгляд большего я не стоила. И на том спасибо.