Картер Деверо привез меня в сырой темноте раннего утра на плантацию „Королевский дуб" на ежегодную пэмбертонскую охоту, которую устраивали Клэй и Чип Дэбни. Привез меня встревоженную и протестующую. Я не хотела ехать и сказала Картеру об этом так вежливо, как только могла. Мы с ним были в обществе вдвоем только один раз с того дня на беговых дорожках, и я не хотела, чтобы он считал меня неблагодарной или высокомерной.

Мне нравился Картер, и я получала удовольствие от общения с ним, когда мы спокойно обедали в середине недели в Гостинице. С ним было так легко, что мне казалось, будто знаю его много лет, и это было так уютно и успокаивающе. Но тем не менее я не думала, что захочу выходить в свет с кем бы то ни было, даже с успокаивающим и легким в общении Картером Деверо. И была уверена, что не захочу знать больше того, что знаю, о втором великом помешательстве Пэмбертона — об охоте.

— Вы непременно должны поехать, — уговаривал меня Картер. — Это в общем-то и не охота, а больше похоже на вечеринку в доме. Хотя некоторые, возможно, и займутся делом. Наступает единственное время в году, когда Клэй открывает двери „Королевского дуба" для всех нас. В остальное время там проходят закрытые приемы для охотничьих и рыболовных клубов джентри,[28] а также для важных европейских и арабских „шишек". Сейчас, наверно, единственное время в году, когда женщины ступают на земли „Королевского дуба". Практически здесь начинается осенний светский сезон. Клэй устраивает охотничье барбекю[29] каждый сентябрь с тех пор, как я себя помню. Все, с кем бы вы хотели познакомиться в Пэмбертоне, будут там. На это действительно стоит посмотреть. Теперь на Юге осталось не так уж много больших частных плантаций. А в мире есть немало людей, которые променяли бы своих детей на приглашение в „Королевский дуб".

Я сочла необходимым разрешить вопрос об охоте и других кровавых видах спорта раз и навсегда.

— Картер, — сказала я, — на меня напрасно потратят силы и время. Я ненавижу охоту и любой другой способ убийства животных. Не ношу мех и не могу смотреть „Дикое царство" без слез. Не ем дичи, если знаю, что это дичь. Но, к сожалению, обычно не знаю. Я не думаю, что есть какое-нибудь оправдание для охоты, и не вижу в ней ничего спортивного. Возможно, я и мне подобные люди выглядят ужасными занудами. Поэтому самое лучшее для меня — так это оставаться в стороне от подобных развлечений, хотя обещаю, что сниму наклейки „Гринпис" с бампера моего автомобиля, дабы не задеть чувств любого охотника, который попадется мне по дороге. Но дальше этого я не пойду. Я, конечно, ценю приглашение Клэя, но не думаю, что кто-либо в Пэмбертоне считает знакомство со мной светским триумфом. Может быть, я смогу познакомиться со всеми каким-нибудь другим способом.

— Ну конечно, — ответил Картер ровным голосом. — Вскоре я приглашу гостей к себе на обед в честь вашего приезда, если не возражаете. Как? Подходит?

Я взглянула на приятное, розовое от солнца лицо, улыбающиеся голубые глаза, отступающую линию волос песочного цвета, и улыбнулась, сдаваясь. Я поняла, что подошла опасно близко к той черте, когда мои слова могли звучать грубо.

— Мне бы это очень понравилось, — произнесла я. — Вы относитесь ко мне лучше, чем я того заслуживаю.

— Такое отношение к вам доставляет мне радость. Я могу уважать ваши взгляды насчет охоты, Энди, но все не так просто, как вы думаете. Есть еще другая сторона, ведь важно не только убийство. Это традиция, ритуал. По-своему очень красивый. И все это можно увидеть в „Королевском дубе". Если вы передумаете, дайте мне знать.

И я передумала. По той простой причине, что Тиш налетела на меня, как утка на июньского жука, когда узнала, что я не приняла приглашение Картера.

— Бога ради, ты что, не можешь хоть на немного отступить от своих принципов? — раздраженно проговорила она. — Отказываться от охоты в „Королевском дубе" равносильно отказу от обеда в Белом доме! Это праздник, праздник не по поводу убийства оленя. Так Клэй Дэбни выражает уважение своему родному городу. Это его подарок всем нам. Одним словом — традиция. „Королевский дуб" — одна из крупнейших охотничьих плантаций на свете, особый образ жизни, какой ты не найдешь нигде в мире. Клэй не приглашает тех, кого не ценит, и он просил Картера привезти именно тебя! Мне сам Картер сказал обо всем. Это будет пощечиной хозяину и всему Пэмбертону, если ты откажешься от приглашения только потому, что тебе не нравится охота. Да половина из тех, кто будет там, терпеть не могут этого занятия, но они любят Клэя! Я очень хочу, чтобы ты передумала. Это будет любезно с твоей стороны.

— О Господи, — произнесла я, зная, что побита. Слово „любезно" достигло цели. Тиш всегда точно знала, на какую кнопку нужно нажать. Я не могла „быть нелюбезной", платить за доброту резкостью. Уж слишком хорошо я помнила свои первые дни в мире Криса.

Я позвонила Картеру и неуверенно спросила, действительно ли еще приглашение.

— Конечно, — обрадовался он, — и я спорю с вами на пять долларов, что после охоты вы перемените, ну хоть немножко, ваше мнение об этом занятии.

— Принимаю пари. Я никогда не делаю скидок простакам!

И вот сегодня я поставила будильник на три часа утра, Картер заехал за мной на своем „ягуаре" — темно-голубом близнеце „ягуара" Чарли, мы завезли сонную Хилари к Тиш, где она проведет день и вечер у бассейна вместе с детьми сестры Чарли под присмотром девочки-подростка.

В предрассветной темноте мы проехали несколько миль по федеральному шоссе в направлении реки Биг Сильвер и плантации „Королевский дуб". Картер взял с собой в термосе кофе, и во время езды я потягивала напиток маленькими глотками и смотрела на спутника, незнакомого теперь в новой хрустящей рабочей одежде и тяжелых ботинках со шнуровкой. Его лицо под камуфляжной кепкой было чужим, с монгольскими тенями в зеленом свете приборной доски.

Меня охватило глубокое чувство неизвестности и потерянности. Что делала я здесь, сидя в бесшумном роскошном авто темной сентябрьской ночью на незнакомой дороге, направляясь к месту, которое не могла даже вообразить, с мужчиной, которого знала только десять дней, по пути к большому и древнему зрелищу ритуального убийства.

Одиночество и опустошенность разлились внутри меня. Я ощутила простую, одноклеточную, детскую тоску по дому или по жизни, оставленной мной в Атланте, да, даже по той жизни… Даже по матери. Даже почти… по Крису. Я почувствовала, как слезы слабости и потери собираются под веками, и… сделала большой глоток кофе.

— Расскажите мне о Клэе Дэбни и „Королевском дубе", — попросила я бодро, желая в то же время запрокинуть голову и завыть, как брошенная собака.

— Думаю, его можно назвать помещиком, — начал Картер. Очевидно, он не заметил фальши в моем голосе. — Клэй самый крупный землевладелец в этой части штата. У него есть и другие деловые интересы, но люди, когда думают о семье Дэбни, вспоминают именно о земле и плантации. Его — дайте подумать — да, его дед, Джон Томас, мне кажется, прибыл сюда после того, как окончил Вирджинский университет и провел еще год в университете в Гейдельберге. Он скупил около двадцати тысяч акров земли вокруг болота Биг Сильвер. Тогда многие думали, что он свихнулся. Но Джон Томас много охотился и рыбачил в Германии и постиг своего рода науку жизни в лесу, какой их там обучили. Он построил большой белый особняк с колоннами на одной стороне реки и большой бревенчатый охотничий дом — на другой, пригласил нескольких богатых янки и европейцев, с которыми познакомился раньше, поохотиться в его угодьях, и вскоре „Королевский дуб" стал знаменит в среде богатых серьезных людей, имеющих сделанные на заказ ружья тысяч за тридцать пять, но не среди шарлатанов с ружьишками, годными только на белок. Без сомнения, у старого Джона Томаса были причудливые идеи по поводу жизни в трудных условиях.

— Так вот. В соответствующее время, — рассказывал Картер, — земля перешла к сыну, Томасу, и он продолжал традиции отца. У Томаса было двое детей — Клод и Клэй. Он оставил Клоду землю на восточной стороне реки Биг Сильвер вместе с белым особняком, а Клэю — участок на западной стороне реки с охотничьим домом. Да! И дерево — большой старый дуб, в честь которого названо это место — „Королевский дуб", — получил Клэй, хотя оно и растет на острове посреди ручья, разделяющего владения. Существует легенда о древнем короле, который жил в дубе, или что-то в этом роде. Старый Джон Томас читал об этом в Гейдельберге. Клод умер от воспаления легких где-то в девятьсот шестидесятом году, а его вдова Каролина — Каролина Пинкни из рода чарльстонских Пинкни, понимаете? — продала поместье, наверно, раньше, чем труп ее мужа был предан земле. Продала Комиссии по атомной энергии для использования под строительство завода „Биг Сильвер". Сама же переехала в город и построила себе миниатюрный Версаль около тренировочных дорожек, она и сейчас живет там со своей дочерью Мигги, то есть Маргарет. Мигги осталась в девицах. Когда вы познакомитесь с миссис Каролиной, вы поймете почему. Сын Клода и Каролины — Том Дэбни — был женат на Пэт. Сложные переплетения. Не думаю, что вы уже познакомились с Томом, если только не столкнулись с ним в колледже. Он не появляется в местах, где часто бывает Пэт, и почти не наведывается в „Королевский дуб". Он не разговаривает со своей матерью и не разговаривал бы, если бы это зависело только от него, с тех пор как она продала землю и дом. Он любил эту усадьбу — ведь Том настоящий „Житель леса", как его отец, дед и прадед.