Глава двенадцатая

Улицы поселка медленно погрузились во мглу, и молодой месяц в черном небе не высветлил дорогу. Где-то вдалеке всхлипнул и сразу умолк баян. Поселок Октябрьский отходил ко сну.

В доме подполковника Лазебникова стояла тишина.

Он собрался лечь спать, но во дворе скрипнула калитка, предостерегающе зарычал Туман.

Лазебников нахмурился: с приятными вестями в полночь к начальнику райотдела внутренних дел не пойдут.

— Сидеть, Туман! — скомандовал Лазебников и пригласил: — Кто там, проходите. Собака не тронет.

К Лазебникову быстро подошел высокий мужчина.

— Василий Васильевич? — спросил он. — Я — Эдуард Бочарников, спецкор областной газеты.

— Прошу, прошу. С утра поджидаю вас.

Лазебников с любопытством оглядел гостя. Темные глаза Бочарникова из-под щеточек бровей словно бы приценивались к собеседнику.

— Мы с вами незнакомы, Василий Васильевич. Так что позвольте представиться по всей форме. — Он подал Лазебникову удостоверение в красной обложке.

— С Петровки, значит, Эдуард Борисович, — сказал Лазебников не без ревности. — Прибыли показать нам, грешным, столичный класс работы. Ну-с, какие новости?

— Новости обнадеживающие. Желтов возвратился с Кубы, бандероль из Сибири от Григория Смородина получил. Хотя и не был с ним знаком. Познакомились позднее, когда Смородин — и снова не с пустыми руками — прилетел в отпуск в Москву. Желтов не прикасался ни к бандероли, ни к «гостинцам» из тайги, ожидал, пока явится хозяин. Хозяин — Глеб Карасев, его сосед и в прошлом одноклассник. О том, что пришлет посылки, Карасев предупреждал Желтова перед отъездом.

— Все-таки Карасев! Мы-то думали на Варварина. — Лазебников, давая выход возбуждению, заходил по комнате. — На Карасева, правда, сразу обратили внимание, но отзывы о нем самые лестные, и вообще у нас пока нет доказательств, что он крадет золото…

— Это и сейчас пока не доказано, — подчеркнул Бочарников. — Я случайно видел Карасева на аэродроме. Он производит благоприятное впечатление. Попробую завязать с ним контакты, мы ведь с Карасевым соседи по общежитию. Ваша первая задача найти Смородина.

Лазебников усмехнулся:

— Наш лейтенант Локтев отыскал его на прииске Сосновском. — И не удержался, похвастал:- Это только так говорится скромно — район. А район-то по территории обширнее иной области в Центральной России. Да еще бездорожье и не очень надежная телефонная связь… Но как бы там ни было — нашли. Завтра пошлем Смородину повестку.

— Не надо повестки. Прилетит сюда майор Зубцов, съездит к нему. А пока условимся: для всех, в том числе и для ваших сотрудников, я — корреспондент областной газеты, приехал писать очерки о старателях…

По травянистому взвозу улица спускалась к реке. В зеленоватой воде раскачивались и морщились плоские отражения домиков. А на другом берегу тайга спускалась к реке, будто искала брод. Клинышек неба над котловиной был пустым и бесцветным. Край света…

«Хвастают еще сибирским простором, а ровного места не сыскали для поселка, — подумал Зубцов и вспомнил дорогу в Сосновский — крутые подъемы на взгорья, обвальные спуски в разломы и усмехнулся, — впрочем, где оно тут есть, ровное место?»

Природа словно с умыслом, чтобы взвинтить цену на золото, а может быть, прозорливо, чтобы уберечь людей от соблазнов «желтого дьявола», расшвыряла, рассыпала крупицы драгоценного металла в самых гиблых краях. Захоронила золото в ледяных подземельях Аляски и Колымы, погребла в раскаленном чреве африканских и азиатских песков, утопила на дне гремучих речек, укутала сумраком таежных урочищ.

Но человек, движимый то вдохновением рудознатца, то неуемной алчностью и слепой верою в шальной фарт, пешим и конным, на собаках и на верблюдах дотянулся до заповедных мест…

Смородин вошел без стука, окинул взглядом Зубцова, потом щербатые стены кабинетика участкового инспектора, письменный стол с продранным зеленым сукном, немытый графин на облезлом сейфе и слегка скривил губы.

«А ведь прав он, черт возьми, — с досадой подумал Зубцов. — Когда только покончим с таким убожеством? Уважение к милиции — понятие многозначное».

— Смородин Григорий Кириллович?

— Да, — парень наклонил голову. — Участковый сказал, что меня приглашает офицер из военкомата.

Говор у него был певучий, с мягкими протяжными «а». Говор потомственного москвича.

— Да, я поджидаю вас. Садитесь, пожалуйста.

Смородин расстегнул клетчатый пиджак, не спеша сел. Теплым глянцем отливали его желтые летние туфли и медные пуговицы на пиджаке.

«Силой ты не отличаешься, — глядя на его запавшую грудь и узкие плечи, отметил Зубцов. — Но, конечно же, слывешь среди сосновской молодежи законодателем мод. И пиджак-то у тебя в „оксфордскую клетку“, и в парикмахерскую ты не считаешь за труд съездить за сто километров в Октябрьский. Здешний цирюльник тебе так локоны не накрутит. А может быть, парикмахерская, ателье, магазин — всего лишь повод?»

— Вы, кажется, москвич? Не скучаете по Москве? Край здесь довольно суровый.

— Скучаю? — переспросил Смородин небрежно. — Я мечтал о такой жизни. Суровая природа, здоровый труд на свежем воздухе. Простые, естественные отношения.

— Разве естественность отношений — это географический фактор?

— Но, согласитесь, в Москве — тьма условностей. Прав был старик Руссо, когда призывал к простоте, к чистоте и ясности нравов. — Он сделал паузу, давая возможность оценить оригинальность и благородство своих суждений. — А что вы агитируете за Москву? Предложите поступить в одно из московских военных училищ?

— Я не из райвоенкомата. Я — старший инспектор министерства внутренних дел майор Зубцов Анатолий Владимирович. Приехал из Москвы для того, чтобы встретиться с вами.

Смородин сел прямее, скривил губы, как тогда, когда осматривал комнату, и сказал с колючей усмешкой:

— Чем же это я так знаменит, что для встречи со мной надо лететь двумя самолетами и выдавать себя за работника военкомата?

— Вы тоже летали в Москву двумя самолетами…

— А что здесь криминального? Домой ведь. А не за тридевять земель… Летал навестить больную мать.

Зубцов вздохнул и сказал:

— Правильно, мать болела. Но ведь вы не только ухаживали за ней, вы встречались с приятелями, заводили новые знакомства.

— Следили, что ли, за мной? Или кто из моих друзей привлек ваше внимание?..

— Человек, которому вы позвонили с аэродрома, назначили свидание и условились, что он узнает вас по цветной косынке на шее. А за три недели до встречи, когда он и не подозревал о вашем существовании, вы отправили ему посылку с довольно ценным подарком…

— Ах, вы о Желтове. А я-то слушаю, слушаю… — Смородин засмеялся и, нанизывая подробности, стал рассказывать, как еще в школе мечтал о мотоцикле с коляской. Но не было денег. А теперь, когда появились, не вдруг достанешь мотоцикл. В прошлом году в Сосновской чайной он познакомился со студентом Павлом из строительного отряда, тот вызвался помочь. В Москве у Павла есть друг, Михаил Желтов, который может достать мотоцикл. Павел собирался в Москву, однако у него на Дальнем Востоке умер отец. Павел улетел на похороны и не успел отправить Желтову купленный для него транзистор. А Григорий как раз ехал в Октябрьский к зубному врачу, вот и вызвался отправить приемник. Вскоре Григорию сообщили о болезни матери, и пришлось срочно вылететь в Москву. Он позвонил из Домодедово Желтову, договорился о свидании. При встрече подарил Желтову кедровые шишки. Потом посидели в ресторане, обмыли знакомство…

— Фамилию и адрес Павла позабыли, конечно?

— Не знал никогда. Я ему — Гриша, он мне — Павел, и точка. Не заполнять же анкеты. Не принято это в нашем возрасте. Верим в человека и ценим таким, каков он есть…

— Очень похвальное качество. — Зубцов усмехнулся. — Мне, к сожалению, придется выяснять у Желтова, есть ли у него приятель Павел. Если окажется, что действительно есть, искать Павла, который в прошлом году вылетел из строительного отряда на похороны отца на Дальний Восток. Искать и проверять ваши показания…