— Насколько я вижу, единственной причиной этого торжища на Садо является то, что здесь никто не желает зарабатывать себе на жизнь, — злобно проговорил даймё. — Вы все слишком заняты добычей золота и серебра, чтобы производить что-нибудь полезное для самих себя. Все привозится из Сферы Ямато. Разве не так, Курита-сан?

Адмирал рассеянно кивнул. Он наблюдал, как даймё машинально стирает с блестящего шелкового рукава пятнышко крови — оно случайно попало на него во время сэппуку. «Нисима, почему тебя послали сюда? — думал адмирал. — Неужели для того, чтобы, как ты говоришь, выполнить приказы императора и защитить Сферу Процветания от американских торговцев? Да, эти контрабандисты надругались над богами Ямато, но вряд ли они угрожают устоям империи. Неужели император послал тебя воевать с американцами? Или, быть может, была другая причина для твоего назначения? Вероятно, император просто хотел, чтобы ты держался подальше от двора. Нетрудно предположить, почему он отправил тебя в ссылку на далекую Садо. Ты — фанатик, Нисима-сан, ты непревзойденный рекордсмен по проигранным партиям и именно поэтому опасен для императора, несмотря на свою преданность».

Губернатор, по-прежнему стоя на коленях, воспользовался возникшей паузой:

— Умоляю, господин. Я занимаю слишком скромное положение, чтобы решать такие задачи. И пришел я к вам по другому поводу. Не могли бы вы дать разрешение освободить американцев за выкуп?

— Вероятно, мне следует разъяснить тебе мою позицию. До тех пор, пока я даймё, я не потерплю нарушения законов Его Императорского Величества.

— Конечно, господин. Но могу ли я узнать, что вы намереваетесь сделать с американцами в ближайшем будущем?

— Я еще не решил. Я собираюсь остаться здесь еще на несколько недель, у тебя нет причины для беспокойства.

Огорченный губернатор поднял голову.

— В эти дни город наводняют бродяги и преступники. Нам требуется много места для задержанных.

— Не тревожьте меня по пустякам. Не ждите, что я буду заниматься вашими ничтожными проблемами, — раздраженно ответил даймё.

— Конечно, господин. Но если бы у нас было чуть больше места…

— Довольно. Я проинформирую вас, когда вынесу решение.

Мысли Куриты обратились к императору. «Что бы там ни было, но Муцухито крайне мелочен и боязлив. Он не совершит ни одного опрометчивого поступка. Он трижды взвесит все за и против, отложит решение на некоторое время, потом взвесит все еще раз. Ясно. Поспешность Нисимы наверняка претила ему. В таком случае, сонное царство на Садо — самое подходящее место для такого человека, как даймё. Здесь ты можешь заниматься своими пустяковыми делами, а рядом с императором будут находиться его любимые вассалы. Например, барон Харуми — доблестный сёгун, управляющий империей через бакуфу в Киото и держащий в руках все нити власти. Пока золото беспрепятственно и непрерывно течет в столичные закрома, как это происходит последние пятьдесят лет, здесь ты можешь делать все что угодно. Ты не обманешь меня своей ханжеской гордостью, Нисима. Держу пари, что император послал тебя сюда, дабы ты следил за его рабами, контролировал плантации, играл в строительство фортов…»

Размышления адмирала были нарушены движением за ширмой. В комнату быстро вошел лейтенант, которому Нисима поручил охрану заложников. Он был одет в аккуратно подогнанную по его фигуре военную форму и выглядел весьма довольным.

— Ваше превосходительство, мы схватили еще одного американца! — отбарабанил сияющий лейтенант.

Нисима холодно взглянул на него.

— Еще одного?

— Да, ваше превосходительство. Я лично поймал его у южной окраины, когда он пытался проникнуть в город.

— Что вы с ним сделали?

— Я бросил его к остальным, ваше превосходительство.

— Правильно. Хорошая работа.

— Благодарю, ваше превосходительство.

Лейтенант поспешно выбежал, и Курита проводил его взглядом, радуясь одобрению даймё. «Зачем сажать нового пленника к остальным? На твоем месте я бы допросил его, прежде чем он сговорится с остальными о том, как следует вести себя на допросе», — подумал он, а вслух сказал:

— Интересно, сколько американцев сбежало на корабле? Не удивлюсь, если они улетели на Тиноцуки и оставили на темной ее стороне вооруженный отряд. Я бы именно так и поступил. Вероятно, около сотни этих людей блуждают там по болотам. Лично я удвоил бы охрану.

Губернатор побледнел, а Нисима откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.

— Пусть только попробуют сунуться сюда. Мы сможем дать отпор любым бродягам-американцам… Сколько их у вас в тюрьме? — обратился Нисима к губернатору.

— Тринадцать, господин.

— Кажется, подходящее число, чтобы отужинать на Тайной Вечере, не правда ли? — зло усмехнулся даймё.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Слушатели азартно вскрикивали и хлопали друг друга по плечам, словно зрители бейсбольного матча, радующиеся точному броску игрока.

— Мы взяли точный прицел. Аккурат продырявили крюйт-камеру, и корабль взорвался к чертовой матери — вместе с парой сотен самураев на борту.

— Ты отличный снайпер, Стрелок! — одобрительно воскликнул Торвин Джонс, улыбнувшись во весь рот, так, что стали видны его крупные зубы и покрасневшие десны.

— У тебя верный глаз, Дюваль!

— И легкая рука!

— Громыхнуло так, что тюряга чуть не развалилась. Пол ходил ходуном, — мы думали «Томас Дж». взорвался!

— Так вы ничего не знаете? Они вам ничего не сказали?

— Нет, они только издевались над нами.

— К тому же, Дюваль, никто из нас не знает японского.

— Садись, Стрелок! — Ди Баррио подвинулась и освободила место на голом полу. — Нас тут же заперли. Никакой связи с внешним миром. Тюремщики, сволочи, отняли коммуникаторы, деньги и вообще все, что можно было утащить.

— Даже расческу у меня сперли! — кисло улыбнулся Хорнер.

Камера, в которой содержались американские заложники, была не больше пяти квадратных метров, с подпоркой посредине. Через узкие зарешеченные оконца под самым потолком едва проникал дневной свет. Одно окно выходило на грязный тюремный двор, другое — на улицу. Во дворе стоял пыточный столб, поэтому заключенные предпочитали смотреть в другое окно. Несмотря на убогую обстановку, дверь была обтянута синтетическим покрытием и снабжена ионным замком. Половина заключенных была прикована к железным кольцам в стенах, испещренных тысячей иероглифов, остальные же были скованы друг с другом. Некоторые стояли у окон, другие сидели, подпирая спинами стены.

Джули Декстер, опытный астронавт, потерявшая глаз еще в первой экспедиции Хавкена, с отвращением сплюнула: жирная черная муха опять села ей на лицо.

— Недавно приходил какой-то японец, тощий как жердь. Худо-бедно он говорит по-английски. Побряцал ключами и похвастался, что всех нас собираются распять.

— Если бы нам тогда удалось добраться до кораблей… — грустно вздохнула ди Баррио.

— Но не удалось.

— И вот теперь мы заперты. На всю компанию три миски дробленого риса в день, — вступил в разговор Дэвей Маркс, прикованный к стене, но одна рука которого была свободна.

— Тебе, считай, повезло, раз ты не попал на борт «Ричарда М.». Нынче это корабль голодающих, — сказал Дюваль, думая о своем брате. Выжил ли он, или Пит Гросс, этот мясник, доконал его своей медициной? Доберется ли «Ричард М.» до Американо?

— По крайней мере, корабль хоть куда-то летит, — проговорил Маркс.

— И командор доведет его до дома.

— У них есть надежда…

— Два года назад я видел голодный экипаж, — мрачно возразил Дюваль. — Это были китайцы, которых едва не захватили пираты на орбите Тайваня. Один парень так исхудал, что брюхо его прилипло к позвоночнику. Бедняга весил шестьдесят фунтов. Я бы не хотел оказаться в его положении.

— Да, трудно предположить, что будет с «Ричардом М.», — согласилась ди Баррио, понизив голос. — Дюваль, а как тебе удалось уцелеть?

Стрейкер рассказал о том, что с ним произошло. Окутанный облаком дыма от работающих двигателей «Ричарда М.», он вслепую бежал через площадку, надеясь спастись от неминуемого взрыва. Где-то у него за спиной рванул корабль-камикадзе. Дюваля отбросило взрывной волной, одежда на нем загорелась. Но он сумел добраться до сточной канавы, решетку которой только что сорвало взрывом, и умудрился сбить пламя с одежды. Это и спасло его. Последнее, что запомнил Стрейкер, был покалеченный Ивакура — он застрял в сточном люке. Дюваля долго преследовало воспоминание о белом от ужаса лице Ивакуры, который из последних сил молил вытащить его из колодца, протягивая к Дювалю окровавленную руку.