— Я очень опасаюсь, — ответил мистер Мурблс, — что это так. Какая жалость. Но я чувствую, что следует отдать дань уважения столь заслуженной старине.

— Зато потом можно говорить, что пробовал это, — сказал Питер. — Подобно тому, как увидеть божественную Сару, знаете ли. Голос пропал, расцвет позади, интерес ушел, но по-прежнему классика.

— Ах, — сказал мистер Мурблс. — Я помню ее в дни расцвета. Мы, много повидавшие парни, владеем в качестве компенсации некоторыми замечательными воспоминаниями.

— Совершенно верно, сэр, — сказал Питер, — и вы накопите их еще намного больше. Но что тот старый джентльмен сделал с вином, у которого минуло лучшее время?

— Мистер Фитерстоун был исключительным человеком, — сказал мистер Мурблс. — И все же я не понимаю. Он, возможно, был глубоко мудр. У него была репутация чрезвычайного скряги. Он никогда не покупал нового костюма, никогда не брал отпуск, никогда не женился, жил всю жизнь в тех же темных, узких комнатах, которые он занимал, будучи не имеющим практики адвокатом. Но он унаследовал огромное состояние своего отца, с которого и получал проценты. Вино принадлежало старику, который умер в 1860-м, когда моему клиенту было тридцать четыре. Ему — сыну, я подразумеваю, было девяносто шесть, когда он умер. Он говорил, что никакое удовольствие никогда не соответствовало ожиданию, и поэтому жил подобно отшельнику — ничего не делал, но планировал все, что мог бы сделать. Он написал детально разработанный дневник, содержащий, день за днем, отчет об этом призрачном существовании, о вещах, которых он никогда не имел возможности испытать в действительности. Дневник описывал поминутно блаженную супружескую жизнь с женщиной его мечтаний. Каждый раз на Рождество и Пасху бутылка '47 торжественно ставилась на стол и торжественно Удалялась, нераскрытая, после завершения его скромной трапезы. Его как примерного христианина ожидало большое счастье после смерти, но, как видите, он откладывал удовольствие максимально долго. Он умер со словами: «Правоверным было обещано…» — чувствуя под конец потребность в гарантии. Весьма исключительный человек, весьма исключительный, действительно сильно отличающийся от активного современного поколения.

— Как любопытно и трогательно, — сказала Мэри.

— Возможно, он когда-то решался осуществить что-либо недосягаемое, — сказал Паркер.

— Ну, я не знаю, — сказал мистер Мурблс. — Люди обычно говорили, что женщина его мечты не всегда была мечтой, но он так и не смог сделать ей предложение.

— Ах, — сказал сэр Импи оживленно, — чем больше я вижу и слышу в судах, тем более склонен полагать, что мистер Фитерстоун выбрал лучший вариант.

— И намерены последовать его примеру — во всяком случае, в этом отношении? А, сэр Импи! — ответил мистер Мурблс с легким хихиканьем.

Мистер Паркер поглядел в окно. Начинался дождь.

Как и следовало ожидать, порт-47 оказался выдохшимся; слабый призрак былого пламени и аромата витал над ним. Лорд Питер с минуту держал свой стакан.

— Это походит на вкус страсти, которая пропустила свой полдень и начала истощаться, — сказал он с внезапной серьезностью. — Единственное, что остается сделать — это смело признать, что она умирает, и покончить с ней. — Решительным движением он вылил остаток вина в огонь. Насмешливая улыбка возвратилась на его лицо:

Что мне нравится в Клайве,

так это то, что он больше не жив…

Много чего можно сказать о том, каково быть мертвым.

— Какая классическая суть и краткость в этих четырех строчках! Однако по нашему делу у нас есть много чего сообщить вам, сэр.

С помощью Паркера он представил двум служителям закона весь ход расследования этого дня, а леди Мэри лояльно добавила некоторые детали, рассказав свою версию ночного происшествия.

— Фактически вы видите, — сказал Питер, — этот мистер Гойлс потерял много, не являясь убийцей. Мы чувствуем, что он представлял бы собой прекрасную, зловещую фигуру в качестве полуночного убийцы. Но все так, как есть на самом деле, и поэтому нам остается выжать из него все, что можно, в качестве свидетеля, да?

— Ну, лорд Питер, — медленно произнес мистер Мурблс, — поздравляю вас и мистера Паркера с успешно проделанной работой и изобретательностью в расследовании этого дела.

— Думаю, можно сказать, что мы добились некоторых успехов, — сказал Паркер.

— Разве только отрицательных, — добавил Питер.

— Точно, — сказал сэр Импи, поворачиваясь к нему с ошеломляющей внезапностью. — Сугубо отрицательных, заметьте. И серьезно затруднили дело в смысле защиты; что вы собираетесь делать теперь?

— Вам легко рассуждать, — закричал Питер с негодованием, — когда мы выяснили так много пунктов для вас!

— Осмелюсь сказать, — ответил адвокат, — что это скорее пункты, которые лучше бы оставались невыясненными.

— Черт побери, мы хотим докопаться до правды!

— Вы? — спросил сэр Импи сухо. — Я — нет. Меня ни капли не интересует правда. Это не мое дело. Для меня не имеет значения, кто убил Кэткарта, если я могу доказать, что это не Денвер. Для меня достаточно, если я смогу заронить разумное сомнение в его причастности к убийству. Вот клиент, он приходит ко мне с историей о ссоре, Подозрительном револьвере, с отказом подтвердить чем-либо свои заявления и с полностью неадекватным и дурацким алиби. Я все устраиваю так, чтобы запутать присяжных таинственными следами, несоответствием относительно времени, молодой женщиной с тайной и общим неопределенным предположением о чем-то между кражей и преступлением, совершенным под влиянием любовной страсти. И здесь приходите вы, распутывая следы, оправдывая неизвестного человека, отменяя несоответствия, выясняя мотивы молодой женщины и весьма заботливо направляя подозрение туда, где оно находилось вначале. Чего вы ожидаете?

— Я всегда говорил, — прорычал Питер, — что профессиональный защитник является самым безнравственным человеком на свете, а сейчас все больше убеждаюсь в этом.

— Ну, в общем, — сказал мистер Мурблс, — все это только означает, что нам пока рано сушить весла. Вы должны продолжать, мой дорогой мальчик, чтобы получить больше свидетельств положительного толка. Если мистер Гойлс не убивал Кэткарта, мы должны найти того, кто сделал это.

— Во всяком случае, — сказал Биггс, — есть факт, за который мы должны быть благодарны: то, что вы были все еще слишком нездоровы, чтобы выступать перед большим жюри в прошлый четверг, леди Мэри. — Леди Мэри покраснела. — И обвинение будет строить свое дело на выстреле, прозвучавшем в 3.00. Не отвечайте ни на какие вопросы, если сможете, и мы преподнесем им сюрприз.

— Но поверит ли ей суд после всего этого? — спросил Питер с сомнением.

— Тем лучше, если не поверит. Она будет свидетелем обвинения. Вас будут забрасывать вопросами, леди Мэри, но вы не должны возражать против этого. Это все игра. Только придерживайтесь вашей истории, и мы доставим товар. Понимаете? — Сэр Импи угрожающе погрозил пальцем.

— Я понимаю, — сказала Мэри. — Меня будут забрасывать вопросами, а мне следует только продолжать упрямо твердить: «Я говорю правду». В этом суть, не так ли?

— Именно так, — сказал Биггс. — Между прочим, Денвер все еще отказывается объяснять свои действия, я полагаю?

— Ка-те-го-ри-чес-ки, — ответил поверенный. — Уимзи — весьма непреклонное семейство, — добавил он, — и боюсь, пока бесполезно следовать той линии расследования. Если мы могли бы обнаружить правду каким-нибудь другим способом и этим противостоять герцогу, тогда его можно было бы убедить дать свое подтверждение.

— Итак, теперь, — сказал Паркер, — у нас есть, похоже, еще три направления, над которыми следует поработать. Сначала мы должны попробовать установить алиби герцога из внешних источников. Во-вторых, мы можем исследовать свидетельство заново с целью обнаружения реального убийцы. И, в-третьих, некоторый свет на прошлую жизнь Кэткарта может пролить парижская полиция.

— И мне кажется, я знаю, куда нам отправиться за информацией относительно второго пункта, — сказал Уимзи неожиданно. — В Грайдерс-Холл.