— Да, трудная это работа, — сказала она, вновь продолжая тереть, — я уже устала.

— Позвольте мне помочь вам, — сказал мистер Бантер, беря горячую воду, бутылку бензина и губку.

Он поднял другое полотнище юбки.

— У вас есть щетка под рукой, — спросил он, — чтобы очистить эту грязь?

— Вы слепы, как летучая мышь, мистер Бантер, — сказала Элен, хихикая. — Разве вы не видите, что она как раз перед вами?

— Ах, да, — сказал камердинер. — Но эта не такая жесткая, как мне бы хотелось. Сбегайте и принесите мне действительно жесткую щетку, моя дорогая девочка, а я сделаю эту работу за вас.

— Какое нахальство! — воскликнула Элен. — Ну ладно, — добавила она, смягчаясь перед восхищенным блеском в глазах мистера Бантера, — я принесу вам одежную щетку из холла. Она жесткая, как кусок кирпича, вот какая.

Как только она вышла из комнаты, мистер Бантер достал складной нож и еще две коробки из-под таблеток. В мгновение ока он поскреб поверхность юбки в двух местах и написал два новых ярлыка: «Гравий с юбки леди Мэри, приблизительно на расстоянии 6 дюймов от низа юбки», «Серебряный песок с низа юбки леди Мэри».

Он добавил дату и едва успел рассовать коробки по карманам, как Элен вернулась с платяной щеткой. Продолжился процесс чистки, длившийся в течение некоторого времени под аккомпанемент отрывочной беседы. Третье пятно на юбке заставило мистера Бантера присмотреться к нему внимательнее.

— Эй! — сказал он. — Ее милость пыталась сама оттереть это.

— Что? — вскричала Элен. Она наклонилась над пятном, размытым с одного края, более бледным и жирным на вид.

— Да я никогда… — воскликнула она. — Значит, это она! Для чего, интересно? А ведь притворяется такой больной, будто не может оторвать голову от подушки. Она хитрая, да.

— А это не могло быть сделано прежде? — предположил мистер Бантер.

— Да, она могла сделать это между днем, когда капитан был убит, и днем, когда проводилось дознание, — согласилась Элен, — хотя это вряд ли подходящее время, чтобы начинать учиться домашней работе. Она не имеет к этому способностей, как бы то ни было, несмотря на весь ее опыт работы в качестве медсестры. Я никогда не думала, что это к чему-нибудь приведет.

— Она использовала мыло, — сказал мистер Бантер, решительно удаляя пятно бензином. — Она может вскипятить воду в своей спальне?

— Для чего бы она стала это делать, мистер Бантер? — воскликнула Элен, пораженная таким вопросом. — Вы же не думаете, что она держит у себя чайник? Я приношу наверх ее утренний чай. Леди не хотят кипятить воду.

— Тогда почему, — сказал мистер Бантер, — она взяла ее из ванной комнаты? — Он тщательно исследовав пятно еще раз. — Очень неумело, — сказал он, — определенно неумело. Процесс был прерван, я думаю. Энергичная молодая леди — и такая неизобретательная.

Последние замечания были рассказаны по секрету бутылке бензина. Элен высунула голову из окна, чтобы поболтать с егерем.

Начальник полиции в Рипли принял лорда Питера сначала холодно, а после того, как выяснил, кто это, — со смесью официального отношения к частным детективам и официального отношения к сыну герцога.

— Я пришел к вам, — сказал Уимзи, — потому что вы можете разрешить это запутанное дело гораздо лучше, чем такой любитель, как я. Предполагаю, что ваша замечательная организация уже работает над ним, не так ли?

— Конечно, — сказал начальник, — но не так легко отследить мотоцикл, не зная номера. Вспомните Борнмутское убийство. — Он с сожалением покачал головой и принял «Villar у Villar».

— Сначала мы не думали о связи его с делом о номерном знаке, — продолжал начальник небрежным тоном, дав понять лорду Питеру, что его собственные замечания за последние полчаса впервые установили связь в официальном уме. — Конечно, если бы он, проезжая по Рипли, был замечен без номерного знака, его бы остановили, принимая во внимание, что в мистере Фоулисе здесь столь же уверены, как и в банке Англии, — заключил он с намеком на оригинальность.

— Очевидно, — сказал Уимзи. — Очень волнительно для бедняги пастора. В такое раннее утро к тому же. Я предполагаю, это было воспринято просто как злая шутка?

— Именно так, — согласился начальник, — но после того, что вы сообщили нам, мы должны использовать наши лучшие силы, чтобы найти этого человека. Я полагаю, что его милость не будет слишком огорчен, когда услышит, что он найден. Вы можете положиться на нас, и если мы найдем человека или номерной знак…

— Бог да благословит и спасет нас, — прервал его лорд Питер с неожиданным оживлением, — надеюсь, вы не собираетесь впустую тратить время в поисках номерных знаков. Для чего, по-вашему, он воровал бы номер викария, если собирался оповестить всю округу о своем собственном? Как только вы найдете его, у вас будет его имя и адрес; а пока он находится в кармане его брюк, вы — в тупике. Так что простите меня, господин начальник, за то, что суюсь со своим мнением, но мне просто невыносима мысль о том, что вы будете напрасно тралить водоемы и переворачивать кучи мусора в поисках номерных знаков, которых там нет. Просто обшарьте железнодорожные станции в поисках молодого человека ростом шесть футов один или два дюйма с размером ноги № 10, одетого в плащ «барберри», у которого отсутствует ремень, и с глубокой царапиной на одной из рук. И, пожалуйста, вот мой адрес, я буду вам очень благодарен, если вы сообщите мне, когда что-нибудь выяснится. Мой брат в щекотливой ситуации, понимаете. Он чувствительный человек и остро переживает это. Между прочим, я перелетная птица — вечно прыгаю с места на место; вы могли бы телеграфировать мне любые новости в двойном экземпляре, в Ридлсдейл и в город — Пиккадилли, 110-А. Буду рад видеть вас, если вы когда-либо окажетесь в городе. Простите мне, если я теперь вас оставлю, ладно? У меня полно дел.

Вернувшись в Ридлсдейл, лорд Питер обнаружил нового посетителя, сидящего за чайным столиком. При входе Питера он поднялся в полный рост и протянул красивую, артистически выразительную руку. Он не был актером, однако нашел этой руке применение в исследовании драматических моментов. Его великолепная фигура и посадка головы впечатляли; черты его лица были безупречны, глаза — безжалостны. Вдовствующая герцогиня однажды отметила: «Сэр Импи Биггс — самый красивый человек в Англии, но ни одна женщина никогда не полюбит его». Ему исполнилось тридцать восемь, он был холост и знаменит своим ораторским искусством и обходительностью, но также и безжалостным препарированием враждебных свидетелей. Его необычным хобби было разведение канареек, и помимо их трелей он не признавал никакой музыки, кроме мелодий ревю. Он ответил на приветствие Уимзи своим красивым, звучным и совершенно управляемым голосом. Трагическая ирония, глубочайшее презрение или дикое негодование — это были эмоции, с помощью которых сэр Импи Биггс управлял судом и присяжными; он преследовал по суду убийц невиновных, защищал в случаях преступной клеветы и, заставляя двигаться других, сам оставался камнем. Уимзи выразил свое восхищение от встречи с ним голосом, по контрасту еще более хриплым и запинающимся, чем обычно.

— Вы только что от Джерри? — спросил он. — Свежий тост, пожалуйста, Флеминг. Как он себя чувствует? Я не знаю человека, который бы подобно Джерри извлекал, по возможности, лучшее из любой ситуации. Я предпочел бы сам испытать подобный опыт, вы понимаете; только мне было бы ненавистно сидеть взаперти и наблюдать, как какие-нибудь идиоты неумело работают с моим делом. Никакой критики в сторону Мурблса и вас, Биггс. Я имею в виду себя, я имею в виду человека, который был бы мною, если бы я был на месте Джерри. Вы следите за моей мыслью?

— Я как раз говорила сэру Импи, — сказала герцогиня, — что он в самом деле должен заставить Джеральда сказать, что он делал в саду в три часа ночи. Если бы только я была в Ридлсдейле, ничего этого не случилось бы. Конечно, все мы знаем, что он не делал ничего дурного, но нельзя ожидать, что присяжные заседатели поймут это. Низшие сословия такие предвзятые. Абсурдно, что Джеральд не понимает, что он должен объясниться. Он не имеет никакого соображения.