— Ну, что же? Вот и все, господа, — возвестил молодой король, поднимаясь с кресла на балконе и согревая мерзнущие руки.

— И, все же, лучше бы казнью занималась инквизиция, — произнес Адамевкрат.

— Вы что-то сказали, высший инквизитор? — Адлер встал на пути Адамевкрата.

— Да, действительно, — подхватил король с интересом оглянувшись.

— Перед тем как сжечь еретиков на костре, мы хотя бы вырываем им языки, — ответил высший инквизитор.

Филипп сделал вид, что не слышал этого и приказал Адлеру сопровождал его. Глава ордена «Белых волков» знал, что в королевском кортеже имеется для него теплое местечко. Но он давно все для себя решил.

Когда король и его свита достигли дворца, Филипп отпустил придворных, позволив им поскорее согреться у теплых каминов, и подозвал к себе магистра. Тот знал вопрос, который ему собирались задать.

— Так каково ваше решение, Адлер? Вы принимаете мое предложение?

— Государь, знаете, как люди говорят, сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит… — начал магистр.

— Но ваш орден распущен. Разве теперь я не проявляю должной заботы о добрых и верных друзьях моего отца?

— И вы утверждаете, что вы рыцарь и служите короне, а отказываете королю, который призывает вас к службе?! Это неслыханно! — не сдержался молодой рыцарь, взявший на себя заботу о коне Филиппа.

— Помолчите, юноша, — одернул нахала Адлер, грозно подступив к нему.

— Простите ему его горячность, магистр, — вступился король.

— Разумеется, ваше величество. Я только хотел сказать, что не благородное происхождение и доспехи делают воина рыцарем. А то сердце, что бьется в вашей груди под кирасой, сударь, — Адлер звонко стукнул пальцем по богато украшенному инкрустациями доспеху придворного.

Магистр, не смотря на то, что король пытался воспротивиться и удержать его, опустился перед Филиппом на одно колено.

— Я стар, ваше величество, — сказал магистр, — И скоро буду ни на что не годен, как дряхлеющий волк со стершимися от времени клыками. Но я привык быть на своем месте, в седле на дорогах, сражаясь со всеми, кто пользуется тем, как обескровлен наш Фелар и чинит еще большие разорения. Мое время пришло и я покидаю вас. Орден «Белых Волков» верно послужил вам, дайте же теперь нам позаботиться об окончании своего пути. Любой, кто сражался под нашим стягом знает, что, когда он падет на землю и больше никогда не сможет снова подняться, то усталый дух спокойно покинет тело, а плоть бросят на съедение бродячим собакам. Только так должно закончиться дороге истинного «Белого Волка», на чьи похороны не может быть потрачено и ломаного гроша.

— Что ж, вы верный слуга трона и таким и останетесь. Прощайте, Адлер, удачи вам в сражении, сколько бы их еще не предстояло, — Филипп отвернулся и быстрыми шагами направился во дворец, словно бежал оттого, что еще не произошло, но неминуемо должно было случиться.

— Ваше величество, — окликнул короля магистр.

Филипп остановился. «Белый Волк» позади него все еще не вставал с колена.

— Проявите должную заботу о верных слугах вашего отца до конца, — в протянутой к королю руке в латной перчатке был зажат кусок плаща с вышитым на нем знаком девятнадцати…

Адлер выехал из ворот. За ними его ожидали еще трое рыцарей в полном снаряжении. Неподалеку стояли кони оруженосцев. На холодном ветру реяли стяги с фамильными гербами.

— В путь, господа! — коротко отдал свое последнее приказание магистр.

И они все вместе поскакали к городским воротам Шаргарда, собираясь навсегда покинуть этот город. Там их пути разойдутся, и каждый поедет в свою последнюю дорогу.

Молодой король, тем временем, прошел не проронив ни слова в свои покои, не отвечая даже на обращения к нему придворных. В спальне, за портьерой у его постели, имелась маленькая дверца в комнату, где раньше жила кормилица. Ключ от этой комнаты Филипп сдернул с цепочки на шее и отпер маленькую дверцу. Внутри он медленно обошел старенькую колыбель, дерево, из которой она была изготовлена, потрескалось от времени и краска облупилась. Тут же бережно отставил в сторону деревянную лошадку, сбросил плащ и постелил его на пол перед небольшим столом. Король сел и молча смотрел на гобелен на стене, куда падал тусклый свет из маленького зарешеченного оконца, выделяя квадратом старинные цифры, что использовали при счете древние, стилизованные под детскую кроватку посередине и перекрещенные мечи и шпаги по сторонам от нее.

Клод тенью прошмыгнул в комнату и почтительно встал у двери, склонившись. Король тут же вскочил, но, увидев вошедшего, успокоился и приблизился к столу. Рука Филиппа дрогнула, когда он положил на него знак девятнадцати. Еще один среди тех, что лежали там.

Когда молодой король поднял взгляд на гобелен, по его лицу пробежала тень — несколько из этих знаков были нашиты в линию под цифрой у верхней кромки.

— Клод?

— Я сжег все, что имелось в канцелярии об ордене «Белых Волков». Никто из недругов Адлера при дворе больше не побеспокоит нашего доблестного воина.

— Благодарю… И все равно тяжело, я не могу привыкнуть к тому, что они уходят, Клод, один за другим…

— Время не щадит никого, ваше величество. Клянусь, что ни один из нас, и я, когда придет мой час, не будем жалеть и о мгновении службы вам. Мы не просили благодарности и никогда не нуждались в ней, а ваша скорбь лишь еще более согреет сердца тех, кто уже смотрит на нас с небес. Помните об этом, мой король, когда снова придет время взять очередной знак со стола и нашить его на этот гобелен. Будьте тверже в такие минуты, как были тверды в своей решимости девятнадцать, сражаясь в темноте у вашей колыбели.

Небо над Шаргардом хмурилось, обещая ту из бурь, которые иногда посещали этот город, принесенные из морских далей. Горожане попрятались по домам с содроганием ожидая гнева небес, которые приписывали не иначе как к казни, что состоялась этим утром. Солнце скрылось. Холодный ветер проносился меж домов на пустынных улицах, своими мощными порывами словно подгоняя задержавшихся на них прохожих.

Тард торопливо вошел под навес и забарабанил в двери трактира. Ему открыли и гном в спешке споткнулся о порог, стремясь как можно скорее оказаться внутри.

— Как там наш страдалец? — спросил Бритва у Гортта, неторопливо курящего трубку на скамье подле двери.

— Жив здоров, только измотался сильно. Но ничего, скоро придет в себя. Такой заботой можно и мертвого поднять, — осклабился гном, кивнув в сторону скамьи у печи.

Эйлт лежал там, закрыв глаза. На бледном лбу выступали бисеринки пота, пересохшие губы кривились в переживаемой им муке. Ее рука смачивала тряпку в холодной воде и отирала его лицо. Эльфка сидела склонив над ним голову. Длинные светлые волосы спадали на пышущую жаром грудь полукровки, освобожденную от рубахи. Тонкие руки с длинными пальцами протягивались то и дело к кружке с питием и подносили к губам страдальца.

— Она целительница и хорошо разбирается в травах, — бросила Тарду жена трактирщика, собирая пустые кружки со стола, за которым сидел Гортт.

Хозяин заведения тоже наблюдал умилительную сцену заботы.

— Лина, еще что-нибудь нужно? — поинтересовался халфлинг.

— А? — она повернулась.

Бритва замер, когда увидел скрытое за локонами лицо эльфки. Поистине Сильвания за все прошедшие века не уступила и пяди остальным королевствам в гонке за красотой, снова и снова поражая весь Материк своими дочерьми, которые, правда, редко встречались за границами эльфийских владений не размытые человеческой кровью. Треугольное личико с чувственными губами и удивительными зелеными глазами, чье встревоженное выражение сейчас могло растопить лед даже самого жестокого сердца.

— Нет, благодарю вас, — ответил голос от которого расправились даже нахмуренные брови Тарда.

— Молоты Швигебурга! А наш воришка-то хват! — прошептал гном, садясь подле Гортта.

— Ты это, выпей и не глазей так, а то дыру протрешь! — улыбнулся тот, подвигая товарищу кружку.