Людмила СВЕШНИКОВА
ЛИЛОВАЯ СОБАКА
ОГЛАВЛЕНИЕ
Я ТОСКУЮ О ТЕБЕ, БРАТ…
I
— Вы расстались с Мухиным около двух часов ночи? — спрашивает следователь.
— Да. У вас всё записано, позавчера записывали. — Ножнин отвечает неохотно и старается смотреть мимо следователя в окно: там ветер пересчитывает листочки на чахлой рябинке, а дальше, на заасфальтированном дворике, два мужика в комбинезонах и милицейских фуражках, надетых козырьком назад, моют из шлангов сине-жёлтый «воронок». Слышно, как глухо отзывается кузов под ударами воды.
— Между прочим, — следователь крепко пришлёпывает ладонью бумаги на столе, — я к вам не на пироги напросился… Припомнили что-нибудь ещё? Нет? — Он явно раздражён неохотой Ножнина вести разговор. Ножнин же не сразу отвечает на вопросы, оттого что чувствует неуправляемое подёргивание лица. Если лицо крепко зажать в ладонях, нервный тик слабеет, но Ножнин не позволяет себе такого беспомощного жеста.
Уже двое суток страшно болит голова — память фронтовой контузии. Боль точечно возникает в затылке и, расстекаясь, распирает череп. Приходится пить на ночь двойную порцию снотворного, но всё равно сон беспокоен и прерывист. Сегодня он проснулся на рассвете с ощущением чьего-то постороннего присутствия в квартире, даже заглянул в кухню и ванную.
— Ну что же, — недовольно прищуривается следователь, — придётся пройтись заново. Значит, так: Мухин живёт этажом выше, но зашли за ним вы. Почему? Кто за кем обычно заходил?
— Чаще он. В этот раз я побоялся, опять что забудет — молодость.
Окно в кабинете наглухо закрыто, душно, пахнет лежалой бумагой и чем-то неприятным и нежилым, как бывает в помещениях, куда приходят только на время. Ножнина злит нудная процедура повторяющиеся вопросы и молодость следователя: такой не разберётся в непонятном деле, не скоро разыщет Женьку, а с ним что-то случилось, и жив ли?
— Как считаете, — продолжает следователь, — ребёнок уже находился в квартире Мухина, когда вы отправились на рыбалку?
— Не было никаких ребят. Где прятать-то? Шестнадцать квадратов жилья… В ванную тоже заходил. За червями.
— Давно вы контактируете с Мухиным?
— Три года с лишком дружили, — Ножнин делает ударение на «дружили».
Да, три с половиной года назад Ножнин курил на лавочке у подъезда — он всё хорошо помнит. Был тихий осенний день, деревья у дома только-только начинали желтеть, в воздухе плавали нежные паутинки. Подкатил заводской грузовик — Ножнин знал эту машину, — из кузова выпрыгнули два парня с чемоданами и спросили, в этом ли подъезде двадцать пятая квартира. Ножнин проводил их до двадцать пятой квартиры и по дороге узнал: молодые специалисты распределились после института на подшипниковый завод, где он уже десять лет работает мастером. А вечером один из парней зашёл попросить молоток, они разговорились, и оказалось, что он, как и Ножнин, любит проводить свободное время у костра, на рыбалке, и у него тоже все родные погибли в войну, и он воспитывался в детдоме. Отрекомендовался парень Евгением Мухиным. Скоро второй молодой специалист женился, съехал с квартиры и Женька (Ножнин называл его так, по-дружески) остался один в однокомнатном жильё.
— Вы зашли за Мухиным в восемнадцать часов? — спросил следователь.
— Около того. На часы не глядел.
Ножнин решается спросить, заранее внутренне напрягаясь, ожидая положительного ответа:
— Помер мальчонка-то?
Следователь выдерживает вместо ответа затяжную молчаливую паузу и спрашивает:
— Что вам известно о родственниках Мухина?
— Детдомовец, нет никого. От меня ничего не таил!
— Вот как? — Губы у следователя дрогнули в лёгкой усмешке, но он сразу её убрал. — Значит, вам известно, где ваш друг провёл отпуск?
— На турбазе под Москвой. Названия точно не помню: не то «Волна», не то «Чайка»…
Очень хочется Ножнину скорее выйти из душного кабинета: на свежем бы воздухе головная боль утихомирилась. Хочется выпить стакан молока из холодильника — во рту сухо, язык как суконный, а лоб повлажнел. Он крепко вытирает лицо платком, стараясь надавить на подёргивающиеся щеки.
Следователь, нахмурив гладкий лоб, что-то помечает в своих бумагах.
— Вы думали, каким образом мог Мухин исчезнуть из запертой квартиры? Прыгать-то высоковато — пятый этаж…
— Зачем прыгать? Чего ему прыгать? Мог и по лестнице, а мальчонка сам закрылся…
— Не мог он закрыться. По заключению врачей, не мог. Вы не заметили ничего странного в поведении Мухина на рыбалке?
— Заметил! — неожиданно вырывается у Ножнина, но он тут же понимает, что не сможет ничего объяснить. Прокручивал в памяти события той ночи, каждая мелочь могла показаться значимой.
— Несколько раз менялось настроение у него, — говорит он.
— Мухин не был пьян?
— Не пьёт. Я тоже: по здоровью нельзя. Если пива немного.
— Попрошу подробнее. Да, да, о рыбалке… — Сейчас в голосе следователя просительные нотки.
…Рыбалка была как рыбалка, ничуть не хуже предыдущей. Ловили на удочки со знакомого бережка тихой речки, поросшей камышом, вдоль жидких мостков. Вначале вечер был тёплым, наполненным предгрозовым томлением и комариным зудом. За горизонтом вспыхивали далёкие беззвучные зарницы, и из наволочного неба немного покапало, но дождь так и не состоялся, прошёл стороной. Для охлаждения Женька зарыл в песок две бутылки пива, прихваченные из дому, и пиво было холодным, когда они выпили его перед ухой. А пока Ножнин заваривал уху, Женька с разбега проломился через камыш и, невидимый за ним, громко плюхнулся в воду, выплыл на середину речушки и лёг там на спину. Течение снесло его, и он выгреб на прежнее место, белея в темноте. Так продолжалось долго, Ножнин крикнул:
— Вылазь, уха стынет!
Женька подошёл к костру — весь в ознобистых мурашках на теле, стряхивая с мокрых плеч комаров, но с довольной улыбкой:
— Нормально, главное, воды вволю.
— Ну-ну, — заворчал Ножнин, — воды хватает, вот ещё помокни, авось больничный заработаешь!
— Не будет больничного, — почему-то сразу загрустив, сказал Женька.
Что было потом? Потом они молча хлебали уху.