Эйхман, Гесс и Штангль нарушили три из трех пунктов: (1) они не мыслят самостоятельно, а следуют приказу; (2) они не становятся на место другого и совсем не рефлексируют, пытаясь понять, что такое массовые расправы глазами заключенного; (3) они не мыслят последовательно - и эта ошибка вытекает их двух предыдущих - как следствие того, что они не мыслят самостоятельно, не знают общей точки зрения, поскольку не мыслят с позиции другого; весь их мыслительный процесс есть непосредственный результат того, что им велено думать, а распоряжения могут постоянно меняться. Они - все несовершеннолетние по собственной вине. Они отказались от идеала Просвещения Канта:

Они виновны в том, что не использовали собственный рассудок, в недостатке мужества пользоваться собственным умом, в том, что вместо этого просто выполняли приказы. Они виновны, потому что сделали выбор в пользу подчинения приказам. Эта вина лежит не только на Эйхмане, Гессе и Штангле, но и на полицейских 101 -го батальона, отряде Кэлли и на многих других людях. Мы все потенциально виновны, поэтому этот уже не новый путь Просвещения по-прежнему имеет решающее значение. Для Просвещения зло не являлось независимой воздействующей силой, злом было отсутствие просвещения, и зло побеждалось тогда, когда было побеждено неведение. Это воззрение имеет кое-что общее с учением Сократа и Платона о зле как о незнании. Я принимаю этот путь Просвещения, поскольку не вижу другой альтернативы. По мнению Адорно, единственная действенная сила против принципа, выстроенного в Освенциме, это автономии, «сила рефлексии, самоопределения, не-соглашательства (nicht-Mit-machen)».Эта идея просвещения, пожалуй, единственная сила, способная противодействовать банальному злу. Принцип автономии - это нравственный принцип, требующий от каждого думать, размышлять и повиноваться своей совести, а не только приказам.

Арендт указывает, что между размышлением и совестью или, точнее, между бездумностью и бессовестностью существует важнейшая взаимосвязь. Связь между ними четко прослеживалась в случаях Эйхмана, Гесса и Штангля. Под совестью я понимаю также и способность чувствовать вину. Насколько мне известно, первое упоминание понятия совесть можно найти у Эсхила: «Раскаяние! Я знаю, что я сделал». Вина редко ощущается в процессе действия, однако возникает после того, как сделано что-то, что кажется неправильным. Это чувство вины может в будущем предотвратить подобные поступки385. Способность к раскаянию необходима для того, чтобы распознать собственное зло. Раскаяние выражает нравственное самопознание.

Майкл Гелвен приводит три варианта реакции человека, в ситуации когда он понимает, что стал причиной чего-то плохого

1. Как я мог быть так глуп? Речь здесь идет не о том неведении, когда нажимаешь кнопку лифта, не подозревая, что в шахте играет ребенок, и совсем не о той невнимательности, когда сшибаешь кого-то, вовремя не обернувшись. Человек должен был знать лучше, и виновен в том, что недостаточно обдумывал свои действия.

2. Почему я не сопротивлялся этому злу? В этом случае речь идет не об обычной человеческой слабости, которую мы в какой-то степени принимаем, а о неприемлемой слабости, приведшей к тому, что человек поддался чему-то дурному.

3. В кого я превратился? Это самое серьезное выражение недовольства собой, когда человек разлагается и развращается настолько, что чувствует не просто стыд, а отвращение к самому себе.

Эти реакции - шаги в самопознании. И Эйхман, и Гесс, и Штангль должны были прийти к третьему пункту, однако никто из них этого не сделал. Гесс даже не приблизился к (1), Эйхман остановился на (1), а Штангль, по-видимому, пришел и к (1) и к (2), и кажется, что неоднократно почти достигал (3) - я думаю, что именно по этой причине, Штангль, несмотря ни на что, располагает к себе гораздо больше, чем двое других. Если бы все они достигли третьей ступени самопознания, то осталось бы место для понимания, быть может, даже для прощения, поскольку, осудив себя таким образом, они сделали бы шаг в сторону возврата к нравственности, от которой отказались, участвуя в массовых уничтожениях. Их отвращение к самим себе свидетельствовало бы о том, что, несмотря ни на что, они еще не потеряны. Это не значит, что они не заслуживали бы наказания, но чтобы помочь человеку, чья совесть отягощена такими преступлениями, необходимо, чтобы он сначала сам себе помог. Признание собственной испорченности говорит о том, что человек, несмотря ни на что, сохранил в себе некую духовность, что этот человек все же имеет представление о законах нравственности. Приведу пример из произведения художественной литературы, прототипами героев которого в действительности являлись многие реально жившие люди: Куртц из «Сердца тьмы» Джозефа Конрада. Изначально Куртц хотел сделать из туземцев цивилизованных людей - желание, которое совсем не обязательно должно было превратиться в дурное, однако Куртц все больше и больше развращался и, в конце концов, счел, что всех туземцев надо уничтожать: «Истребляйте всех скотов!»386 Трудно сказать, когда в нем произошла эта перемена, поскольку она не была одномоментной, - скорее всего, имело место постепенное привыкание, потом сдвиг, и зверство превратилось в привычку. Куртц в итоге понял это и его последние слова - «Ужас, Ужас» - можно трактовать как выражение ужаса перед тем, кем он стал. Теперь - перед смертью, Куртц вновь возвращается к нравственности.

Плохой человек

Какой вывод мы можем сделать, рассмотрев различные аспекты человеческого зла? По сути, только тот, что на человека нельзя смотреть как на источник блага или зла, ведь он есть и благо и зло. Александр Солженицын пишет, что линия, разделяющая добро и зло, проходит не между различными группами - «не между государствами, не между классами, не между партиями, - она проходит через каждое человеческое сердце - и черезо все человеческие сердца»387, Зло возможно в каждом из нас, ведь мы - свободные, нравственные создания. Зло - общечеловеческое проявление, но таковым является и благо. Это не значит, что все мы одинаковы, это не так, поскольку, без сомнения, некоторые люди больше склонны к злу, чем другие, но всем нам дана возможность совершать благие или дурные поступки. Главное то, как эта возможность реализуется в действии.

Также очевидно, что у человека может быть множество различных мотивов - или почти никаких - для того, чтобы творить зло. Немотивированное зло - это зло, совершенное просто ради самого зла как такового. Но порой мы совершаем зло вполне осознанно, стараясь таким образом достичь субъективного блага. Несмотря на все мои оговорки по поводу теории

Канта о радикальном зле, я считаю, что он предложил одно из самых убедительных толкований этой формы зла. Тем не менее теория Канта имеет определенные ограничения, поскольку не объясняет то, что я назвал идеалистическим злом и злом глупости, когда мотивом для совершения зла является то, что воспринимается как объективное благо, или когда размышления о благе и зле вообще отсутствуют. Также ясно, что никто из нас в принципе не застрахован от напасти самому совершить зло. Все мы совершали зло, которое можно отнести к одной из рассмотренных выше форм. Масштаб зла, совершенного большинством из нас, невелик, однако все и каждый могли бы причинить гораздо больше зла. Зло - это не «другие», но также и «мы» сами.