Теодицея целостности - опасная стратегия для теистов, ведь абсолютно очевидно, что она серьезно ограничивает всемогущество Господа. Кроме того, напрашивается вопрос о том, насколько добро уравновешивает зло. Если бы нам было дано постичь все зло и благость мира, сопоставить их друг с другом, то вполне допустимо, что зло перевесит. Тем не менее допустимо и то, что некоторое зло может породить благо, то есть надо различать качества первого и второго порядка, где зло первого порядка приводит к благу второго порядка, например к щедрости. Однако, как заметил Джон Мэкки, возможно и то, что зло первого порядка ведет к злу второго порядка, или, не исключено, что благо первого порядка становится причиной зла второго порядка164. Нет никаких оснований надеяться, что в результате мы получим благо, а не зло второго порядка. Слабость аргумента целостности, на мой взгляд, заключается даже не в его логической бессвязности, а именно в отсутствии оснований для веры в него. Наш мир изобилует страданиями, в которых невозможно усмотреть хоть какое-то позитивное влияние на целое. Страдания ребенка, о которых говорил Иван Карамазов, - что хорошего они могут принести целому? Одинокий отшельник погибает в жутких мучениях, охваченный пламенем лесного пожара, и ни одна живая душа не узнает о случившемся, чтобы извлечь из этой смерти какой-либо урок - что хорошего это может принести целому? Зла, свидетельствующего против божественной благости и всемогуществе, а просто не счесть. Сами по себе их отрицают и некоторые злодеяния. Случается, зло настолько чудовищно, что лучше бы и не жить вовсе165. Примером такого зла, помимо вышеприведенного, могут служить мучения людей, над которыми японцы и немцы проводили свои медицинские эксперименты во время Второй мировой войны. Существование подобного зла сводит аргументацию целостности на нет: благой, всемогущий и всезнающий Бог не позволил бы отдельным людям так жестоко страдать из соображений целостности. Если мир нельзя было сотворить без этого зла, то правильнее было бы вообще оставить эту затею. По результатам анализа теодицеи целостности мы можем констатировать, во-первых, отсутствие оснований для принятия постулата о некоем благом тотальном целом, оправдывающем единичное зло, во-вторых, существование столь чудовищного зла, которое невозможно оправдать какой бы то ни было благой целостностью.

История - светская теодицея

В современном обществе представление о Боге все чаще подменяется понятием «история». «Идея прогресса влияет на наше просвещенное общество, функционально подменяя собой сложившееся трансцендентное, религиозное мировоззрение традиционного общества»166. Идея прогрессивного развития глубоко укоренилась в западном сознании, но череда событий, происходящих в мире раз за разом, заставляет нас поставить ее под сомнение. После Холокоста многие потеряли веру в прогресс, однако подобное событие, сколь бы ужасным оно ни было, не является основанием для утверждения, что мир меняется к худшему или, напротив, становится лучше. Вполне допустимо, что мир подвергается тем или иным изменениям, но мы не можем рационально ответить на вопрос - положительные они или же отрицательные.

Как вера в прогресс, так и декаданс, как оптимизм, так и пессимизм, должны восприниматься нами с большой долей скепсиса. Невозможно составить историческую задачу, позволяющую определить достоверность пессимизма или оптимизма. Каким образом следует сопоставлять, к примеру, рост личной свободы и материального благополучия в странах с развитой экономикой с социальным неравенством и незащищенностью, от которых страдает множество людей? Для такого сопоставления не существует пригодного метода. Мы можем установить, что по некоторым параметрам жизнь стала легче, по другим -усложнилась, но мы не в силах сделать вывод о глобальном улучшении или тотальном ухудшении. Другими словами, и вера в прогресс, и убеждение, что мир катится в тартарары, не имеют никакого практического смысла, по той простой причине, что мы не воспринимаем мир как некую тотальность, единую целостность и не можем сравнить ее с соответствующими тотальностями из предшествующих этапов исторического процесса. Не существует отдельного для оптимистов и пессимистов хода истории. Они оценивают один процесс, но истолковывают его по-разному, выделяя в качестве ключевых его различные аспекты. Оптимисты склонны отвергать негативные явления как не относящиеся к делу; Шеллинг, например, пишет: «Все, что не способствует прогрессу, не является объектом истории»167. Все, что не благоприятствует прогрессу, или тем более регрессивно, характеризуется как пустое, потому что не согласуется с определением прогрессивной тотальности. В этом ключе, объявив историю разумной, Гегель начинает свою философию истории168. Оптимистические теории строят свою аргументацию, основываясь на тотальности, - пессимисты же обычно выделяют самые страшные моменты истории. Оптимист принимает зло, оправдывая его значением высшего порядка169. Пессимист отрицает существования высшей инстанции - тотальности, придающей значение и оправдывающей отдельное зло, называя само представление о тотальности иллюзией или же придавая тотальности отрицательную направленность. Пессимисту не обязательно настаивать на ухудшении мира, достаточно и того, что он остается ужасным.

Как теодицея, так и оптимистическая философия истории имеет своей целью стереть все шероховатости и сложить все свершающееся, сколь бы ужасающим оно ни было, в тотальность, придающую смысл всему происходящему170. Подобная вера в прогресс,которая отменяет зло, превращая его в средство реализации блага, не ограничивается пониманием как целого одной лишь истории (гегельянство, марксизм). Возьмем, к примеру, капитализм. В «Богатстве народов» (1776) Адам Смит сделал важную предпосылку современного капитализма, утверждая, что стремление отдельного индивида к достижению своих личных целей, без учета общезначимых интересов, ведет к наилучшему результату для общества в целом. Таким образом, коллективное благо выводится из эгоистичного сосредоточения на индивидуальном благе. Именно это является квинтэссенцией его знаменитого образа направляющей развитие «невидимой руки»171. То, что традиционно считалось сомнительным с точки зрения морали - Павел описывает любовь к деньгам как источник всего зла172, -становится для Смита важнейшей движущей силой осуществления коллективного блага. Жажда наживы преобразуется из зла во благо. Мысль о том, что своекорыстие приводит к коллективному благу, заимствована Смитом у Бернарда Мандевиля. Это четко сформулировано уже в названии его наиболее известного произведения: «Басня о пчёлах, или Частные пороки -общая выгода». Личные пороки помогают достичь общего блага. Мандевиль пишет, что зло - больше чем просто источник общего блага, оно должно оберегаться, чтобы общество продолжало существовать: «В тот миг, когда зло уйдет, общество разрушится, если не уничтожится полностью»173. Представление о целесообразности обыденной реальности в учениях мыслителей вроде Мандевиля и Смита имеет ту же функцию, что и божественный промысел в теодицее, а именно: произвести диалектическое изменение, преобразовать зло во благо. Зло становится лишь частным проявлением благой тотальности.

Подобный оптимизм, в особенности в связи с Лейбницем, был высмеян в «Кандиде» Вольтера. Учитель Кандида Панглос твердо стоял на следующей позиции: «...Отдельные несчастья создают общее благо, так что, чем больше таких несчастий, тем лучше»174. Эта пародия ясно демонстрирует, насколько нелепо отрицать всякое зло, ссылаясь на всеобщее благо. В минуты отчаяния, хлебнув немало горя, Кандид говорит, что «оптимизм - это страсть утверждать, что все хорошо, когда в действительности все плохо»175.