Весёлая и ласковая, поднялась она в комнату, где лежала больная. В белом платье и большой белой шляпе, она показалась Ане доброй феей или ангелом-хранителем. Как бы то ни было, но у девушки, как и после посещения её Отцом Иоанном Кронштадтским, началось бурное выздоровление.

После этого случая любовь и преданность царице превратились у Ани в её обожание и обожествление.

Именно в те годы, вспоминала Александра Фёдоровна, она почувствовала особенное отчуждение от неё Двора, великих княгинь, свекрови… Ей не хотели прощать того, что она не ведёт рассеянной светской жизни, как вели бы её напыщенные и самоуверенные великие княгини, будь они на её месте. Её начали презирать за то, что она любит свою маленькую Семью, уделяет много внимания дочерям, а после рождения Наследника не бросила его на руки бонн и кормилиц, но каждый день купала его сама и целыми днями, вместо болтовни в салонах, нянчила его на руках. Конечно, сначала даже самые близкие родственники не знали, что Алексей страдает тяжким наследственным недугом – кровоизлияниями. Никто не знал, а кто знал – не хотел понимать, что Государыня бесконечно страдала от сознания того, что была невольной виновницей болезни сына и Наследника престола…

В злобном и ничего не прощающем свете про неё стали распускать слухи, что она днём сидит дома и потому не принимает жаждущих побывать у неё и представиться светских дам, что собственноручно штопает ради экономии носки мужу и чулки детям.

Только Аня после своего выздоровления буквально молилась на неё. Аликс приблизила девушку к себе, они стали вместе музицировать. Оказалось, что у фрейлины – высокое сопрано, а у Государыни – грудное контральто, что позволяло им петь дуэты. Тогда обе стали брать уроки пения у профессора Санкт-Петербургской консерватории.

Музыка и набожность, нелюбовь к изменчивому и злому свету очень сблизили Императрицу и её фрейлину. Они стали видеться и вместе проводить время практически каждый день. Это вызвало новую волну зависти и злобы придворных. Императрице через её гофмейстера графа Гендрикова без конца сыпались лицемерные советы дать Танеевой какую-нибудь высокую придворную должность, чтобы «легализовать» пребывание скромной «городской» фрейлины при царском Дворе. Но всякий раз Александра Фёдоровна с гордостью отвечала: «У неё есть официальное положение при дворе – Танеева моя Подруга!»

Вспомнила сейчас, на борту «Штандарта», Александра Фёдоровна и историю, как пыталась она выдать Аню за лейтенанта флота Александра Вырубова и какая неприятность для Подруги из этого вышла. Аня просила тогда черногорку, великую княгиню Милицу Николаевну, которая в тот момент больше всех в Петербурге покровительствовала Старцу Григорию, узнать у него, что думает провидец о её замужестве за Вырубовым.

Ни Аня, ни Аликс не поверили Милице, когда та сообщила мнение Отца Григория: «Выйти-то за Вырубова Анна может, но брак её будет несчастен и недолог…»

Никто не поверил тогда Святому страннику, даже сама Милица. Но так оно и вышло. После венчанья оказалось, что молодой муж болен тяжёлой формой психоза и, как доверительно поплакалась Аня своей Августейшей Подруге, не способен любить женщину. Около года промучилась Вырубова с мужем, пока его не отправили в швейцарскую санаторию, где немного подлечили. По возвращении Александра Васильевича в Петербург состоялся развод, но Аня сохранила фамилию мужа…

Аликс тогда тоже очень мучилась и переживала за Подругу, поскольку именно ей первой пришла в голову кандидатура жениха для Ани…

И вот теперь – новое мученье. Горький яд ревности жёг её сердце, и она даже по-другому стала смотреть на своего Ники: а как он реагирует на экзальтированные взгляды Анны на него, на восторженную и томную улыбку, с которой Подруга всегда пребывала в присутствии Государя.

Аликс стало подозрительно и то, что Анна, неплохо играющая в теннис, буквально цепенела, когда на корт выходил Ники и приглашал всех сразиться с ним.

«Что это? – думала Государыня, сидя в кресле на корме яхты. – Платоническая девичья любовь и застенчивость или хорошо разыгрываемый призыв самки, которая подаёт сигналы самцу? Как жаль, что на этот раз я не взяла её с собой в царский поезд и на «Штандарт»!.. Ведь можно было бы понаблюдать, как поведут себя Ники и она, оказавшись в тесном пространстве поезда или в романтической обстановке на яхте!.. Ну, ничего… – решила Императрица, – Анна уже завтра должна быть в Ливадии… И вот тогда-то я и посмотрю, что за всем этим кроется! Во всяком случае я уверена, что до сих пор мой Ники мне не изменял!»

26

В полдень Вербного воскресенья «Штандарт» снялся с якорей и двинулся в море. Корабли эскадры и крепость салютовали своему монарху, медленно двигавшемуся мимо них на командирском мостике Императорской яхты. Крейсера «Алмаз» и «Кагул», четыре больших миноносца назначены были сопровождать царя и Его Семью до Ялты. Ходу туда было от силы четыре часа.

…Море штилевало, когда красавец «Штандарт» под голубым бездонным небом Крыма ошвартовался у ялтинского мола. Тротуары Набережной уже давно были заполнены по-летнему нарядной курортной публикой и ялтинскими обывателями. Улицы украшены флагами и цветами. На молу, в том месте, где должен быть опущен Царский трап, – широченный красный ковёр. На его фоне пёстрыми пятнами выделялись мундиры местного начальства во главе с генералом Думбадзе, яркие платья дам. Чуть в стороне выстроился почётный караул. В начале мола высоких гостей ожидали экипажи.

«Штандарт» замер у мола, и тотчас зазвонили колокола ялтинских церквей. Вот на Набережной услышали отдалённые раскаты «ура!», и Императорский штандарт лениво пополз вниз с мачты, что означало: Государь покинул борт своей яхты.

Вот «ура!» стало накатываться волной от центра Ялты к дальней части Набережной. Толпы зрителей, собравшиеся также и здесь, увидели, как впереди первой лакированной коляски, в которой сидели Государь, Императрица и Наследник, ехал, по традиции, верхом чрезвычайно гордый собой и своим местом в процессий старый татарин, одетый в расшитую золотыми галунами куртку и в маленькой татарской плоской шапочке из чёрного барашка.

Во втором экипаже – четырёхместной плетёной коляске – следовали великие княжны. Публика бурно приветствовала Царскую Семью, ясное солнце делало ещё более ярким многоцветье дамских платьев, мундиров, которые соперничали своими красками с цветущими черешнями и персиковыми деревьями, глициниями, магнолиями и розами…

Вырубовой на молу Александра Фёдоровна не увидела, хотя и ожидала, что Подруга обязательно будет её встречать. Это почему-то обеспокоило царицу. Но праздничная встреча народом, изумительная погода, знакомые улочки любимой Ялты – всё стало постепенно поднимать её настроение. И когда коляска с просторной, но заполненной людьми Набережной стала подниматься в гору и попала в лабиринт кривых улиц, маленьких домиков, почти скрытых буйным цветением зарослей всех крымских растений, в душе Аликс стало рождаться ликование. Оно усилилось, когда сильные лошади вынесли в гору их коляску и повернули на прямое шоссе, ведущее через виноградники к её замечательному, уютному и прекрасному дому.

На дворе перед сияющим на солнце белокаменным дворцом Царскую Семью встретила хлебом-солью шеренга старых служащих Ливадии. Николай Александрович легко выпрыгнул из коляски, едва обер-шталмейстер открыл дверцу, подошёл к седобородому старшине своих верных слуг, держащему на фарфоровом блюде пышный каравай с солонкой на нём, отломил кусочек, чуть коснулся им соли и аппетитно захрустел корочкой. Потом он обнял и поцеловал старика, поблагодарил всех за встречу и повёл Аликс к распахнутым дверям, за которыми манила к себе прохладная тень.

– Слава Богу, мы снова в милой Ливадии!.. – услышала Александра Фёдоровна растроганный голос мужа.

Лёгкий бриз колыхал занавеси на окнах, море синело далеко внизу, аромат всех цветников, окружавших дворец, словно зримыми волнами накатывался с дуновением ветра в просторную спальню и будуар Императрицы. Разбирая и расставляя, как раньше в своей каюте, иконки и образа на столике подле кровати, на полочке дивана в будуаре, Аликс часто делала глубокие вдохи насыщенного цветами воздуха Крыма. Она надышалась до того, что у неё закружилась голова.