Капитан вызвал двоих омоновцев, и они увели бывшего начальника милиции. Семенов достал сигареты, протянул одну соседу.

Иванчук качнул головой и укоризненно выговорил:

— Ну ты даешь! Хотя бы предупредил! А если бы он в нас палить начал? Я ведь стреляю хорошо, но не более. Не знаю, успел бы или нет. Ты что, его от суда спасти хотел?

— Не знаю. Но зря он. Не доживет он до суда, помяни мое слово.

30

До дома Мурая оставалось метров триста, когда впереди на обочине Стриж увидел Витьку. Тот шел улыбающийся, сутулясь, неверной заплетающейся походкой. Стриж резко свернул, перегородил ему дорогу, мотоцикл при этом заглох. Анатолий, не слезая с седла, схватил Витьку за грудки и с силой привлек к себе.

— А, Толян! Толян, ты это… ты… — заплетающимся языком залопотал тот. — Ты что? Я ведь ничего, я так, я не смог… прости, не смог. Он не давал. Я, я деньги ему платил… а он все равно, говори и все…

На губах у него блуждала извиняюще-виноватая улыбка, глаза полуприкрыты кайфом.

— А ты знаешь, что они убили Ольгу? И убили ее потому, что ты ее продал! Ты не меня продал ради дозы, а ее! Мать твоей дочери!

В лице Павленко что-то мелькнуло, что-то живое, страшное, он словно стал просыпаться.

— Ольгу? — Витька мотнул головой, словно хотел отогнать эту дурную весть. — Нет, нет. Не может быть!

Зачем Ольгу? Нельзя Ольгу! Нельзя!

И он заплакал живыми слезами, горестными и больными.

Стриж оттолкнул его, дернул ногой рычаг кикстартера. Витька внезапно схватил его за руль.

— Не надо, Стриж, не езди туда. Мурая там нет, он уехал.

— Куда, когда?

— Только что. Я видел, как «мерседес» выезжал из ворот, как раз проходил по площади. Он уехал туда, к выезду из города. Тебя там ждут, их много.

— Не врешь?

Витька качнул головой. В глазах его стояли слезы.

Стриж вспомнил про передатчик, достал его, включил.

Он задал только один вопрос:

— Где Мурай?

— Он… у себя. Он здесь.

В голосе Семенова была только одна маленькая пауза, но как чуткий музыкант с абсолютным слухом слышит единственную ноту фальши в целой симфонии, так и Стриж услышал эту ложь и поверил не комитетчику, а Витьке. "Сука! — подумал он про Семенова, — и он туда же". Анатолий горько усмехнулся и, швырнув передатчик через забор, обратился к Витьке:

— Иди к дочери, иди. Ты ей нужен.

— Нет, Толян. Не смогу я ей смотреть в глаза. Дай автомат.

— Не дам, — Стриж покачал головой. — Живи, дурак. У тебя есть для кого жить.

Он газанул и свернул в ближайший переулок в объезд мураевской площади. Витька остался стоять опустив голову. Но вскоре снова послышался треск — это ехал один из «кентавров», его посылали на базар за сигаретами. Павленко выскочил на дорогу, перегородил ход и стал отчаянно махать руками. Тот затормозил.

— Тебе чего, Витек?

Витька тоже когда-то ходил на бокс, и его удару завидовал сам Мурай. Сейчас он был уже не тот, наркотики выкачали силу и здоровье, но любовь к Ольге и ненависть ко всем этим, в черной коже, удесятерили удар. Это было страшно. Лицо «кентавра» под его рукой лопнуло, как корка перезрелого арбуза, кровь брызнула, казалось, из всех пор, Витька буквально вбил тонкий хрящ носа внутрь черепа. Не дав врагу упасть, он содрал с мотоциклиста шлем, вывернул бесчувственное тело из черной кожи, содрал с шеи короткий омоновский

АКМС и только потом позволил бесчувственному уже организму соединиться с землей. Шлем и куртку он одевал спешно, но тщательно, словно от этого зависело что-то важное. Затем завел мотоцикл, положил на руль автомат и тронулся. Через минуту он был на площади. Увидев перед собой черный строй, Витька закричал что- то яростное, нажал на курок и несся, летел вперед одним сплошным комком горя, ненависти и мести. И так была высока сила этой ненависти, что первых пуль он даже не почувствовал.

31

Мурай мягко качался в колыбели своего «мерседеса». Только что позвонил Бачун, и у него наконец-то отлегло от сердца. "Все, — думал он, — приеду сейчас в клинику, неделю под капельницей, всю эту дрянь вон, долой. Начать бегать, накачать мускулы, и на юг, в Сочи. Как раз будет разгар сезона. В белоснежном «мерседесе», этот продам, куплю новый, в белом костюме. Чаевые направо, налево, чтобы все поняли —

Александр Муравьев приехал, хозяин. Может, с бабами что получится. Ну не навсегда же это, мне ведь всего тридцать четыре. Докторов найму, денег не пожалею. Главное — дурь из крови выгнать, а там все будет, все куплю. Стриж мертв, хорошо… Мертв…". И он задремал окончательно, убаюканный мягкой поступью своего белоснежного красавца.

Разбудил его Рык.

— Слышь, Мурай, я что-то не пойму, кто-то из наших догоняет, что ли?

Мурай обернулся. Он узнал мотоциклиста сразу, мгновенно, по характерной посадке корпуса, по тем невидимым для других, но навеки запечатленных в его мозгу приметах.

— Дурак, это Стриж! Сенька, газу!

Шофер прижал педаль до упора, дистанция увеличилась, но не намного.

— Еще прибавь! — крикнул Мурай, как завороженный глядя назад.

— Не могу, ты же знаешь, какая это рухлядь! Больше из него ничего не выжмем.

Стрижу повезло: он догнал «мерседес» у самой развилки на Красное. Еще бы минута и враги, свернув с главной магистрали на пустынное шоссе, ушли бы от него далеко. Эта дорога вела к местному санаторию, некогда детищу областной номенклатуры, а сейчас пристанищу богатых нуворишей вроде Мурая.

Между тем выехали на прямую, как стрела, дорогу. И тут Стриж одной рукой достал «узи», положил его на руль и открыл огонь. Мурай увидел огоньки выстрелов, плашмя упал на пол между сиденьями. Первая короткая очередь ушла мимо, выше, но вторая, разбив заднее стекло и чудом не задев никого на переднем сиденье, прошила салон насквозь.

Рык выругался, с трудом переполз на заднее сиденье и, выбив остатки стекла, стал стрелять в Стрижа из пистолета. Он садил пулю за пулей и никак не мог попасть. Рык был хорош в драке, но отнюдь не в стрельбе. У него кончилась обойма, он вытащил ее, начал вставлять другую.

— У тебя что, кроме этого ничего другого нет? — спросил лежащий внизу Мурай.

— В багажнике. Не думали ведь, что в Красное едем, думали, в центр.

— У меня граната есть в бардачке, — сообщил Семка. — Дать?

— Давай! — протянул назад руку Рык. Но тут снова застучал автомат Стрижа — на этот раз «калашников», бесполезный, без патронов «узи» он уже выбросил. И Рык вдруг захрипел и сунулся лицом вниз — тяжелая пуля пробила сбоку гортань и вышла насквозь, вырвав сонную артерию. Рык упал лицом на Мурая, придавив его, как прессом, своим стотридцатикилограммовым телом и заливая кровью. Тот задыхался под тяжестью этой громадной туши и поневоле заглатывал теплую, дымящуюся, солоноватую человеческую кровь. Мурай пытался оттолкнуть свинцовую тяжесть агонизирующего тела, но оно накрепко заклинило узкий проем между креслами.

— Семка! — хрипло, с отчаянием, крикнул Мурай. — Помоги!

Тот скосил глаза назад.

— Не могу, он не отстает. Сейчас я его.

Семен достал из бардачка небольшую округлую гранату, зубами вырвал чеку и, стараясь как можно точнее рассчитать движения, чтобы не уронить в салон, швырнул на дорогу.

Стриж увидел гранату метров за тридцать. Повинуясь скорее не мозгу, а какому-то звериному инстинкту, он резко свернул вправо. Кювет был пологий, Стриж за какую-то секунду по диагонали пересек его, другая сторона кювета сработала как трамплин, и мотоцикл, взлетев в громадном прыжке, исчез за стеной лесопосадки. Сейчас же на дороге рванул взрыв. Семка видел этот полет от начала и до конца. Удовлетворенно хихикнув, он проехал еще немного и остановил машину.

Выскочив, он открыл заднюю дверь и с трудом выволок за ноги тушу мертвого телохранителя. Мурай, шатаясь, выбрался из машины, лицо его и весь костюм были залиты кровью.