Он замолчал, потом спросил:

— Когда ты догадался? Или ты уже все знал?

— Нет, — качнул головой Стриж. — Это случилось в машине, когда ты завел разговор о женитьбе. Я поневоле сразу представил себе Веру, ты ведь про нее вел речь?

Шаховской молча кивнул, потом все-таки высказался:

— Да, знать бы где упасть, соломки бы подстелил. Про многое мог бы и умолчать, сказать что-нибудь другое, но нет, почему-то говорил правду.

— Если ты говорил правду, тогда объясни мне, зачем тебе так надо было меня непременно убить?

Игорь расстегнул на рубашке еще несколько пуговиц, галстуком вытер разбитую нижнюю губу, зачем-то посмотрел на небо и только потом начал говорить.

— Понимаешь, Толя, ты неудобный человек. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты нисколько не изменился за это время. Для тебя всегда существовали только два цвета: черный и белый. Ты не способен на компромиссы ни в чем, даже в мелочах. И когда я узнал, что ты работаешь на нужном нам объекте, я понял, что нам не ужиться.

— Неужели я так страшен? — с кривой усмешкой спросил Стриж.

— Да, Толя, да! Ты вспомни свою жизнь, ты вспомни все эти, как говорят, этапы большого пути. Если б ты не конфликтовал с Мураем, то не попал бы в тюрьму. Это раз. Отсидев свое, ты по выходу поставил на уши Мурая и всю его кодлу, это два. А дальше? Приезжаешь на пару дней на похороны Васильича и разоряешь чеченское гнездо. Полгорода потом пришлось отстраивать заново. А тут, на юге? Конечно, ты нам помог ликвидировать этого придурка Шварца, но еще раз показал, что рядом тебя держать опасно.

— И ты отдал приказ? — Стриж говорил тихо, и лицо у него было странное — скорее печальное, чем гневное.

— Да, я отдал приказ. — Игорь опустил голову, выкинул догоревшую сигарету, затем заговорил снова:

— Ты меня осуждаешь?

— Нет, Игорь, стараюсь понять. Чем они тебя взяли? Купили?

Тот было набычился, потом как-то сник.

— Может быть, и купили, я над этим как-то не задумывался. Ты же знаешь наши порядки, спортсмены, уходя, стараются пристроиться где полегче и поденежней, а потом всеми силами тянут туда своих. Все прошло как-то естественно. К этому быстро привыкаешь: комфорт, деньги, возможность увидеть мир не через иллюминатор самолета, заплывшими после боя глазами, а пожить там, пощупать все это руками, полными долларов. Ты просто не попал в эту систему. Я бы тебя пропихнул, но ты сразу занялся сведением счетов с этим бедолагой Мураем. А то сейчас бы так же ездил на «мерседесе» и служил новому делу верой и правдой. Деньги делают человека другим, Толя. Он забывает прежние идеалы.

Он замолк. Молчал и Стриж.

— Что молчишь? — не выдержал Игорь. — О чем думаешь?

— Я думаю о тех, кто подыхает сейчас от той отравы, которую ты ввозишь в страну.

Шаховской поморщился.

— Да ладно тебе, Толян! Все предопределено природой. Если бы он не стал нюхать или колоться, то непременно бы спился. Тебя же не тянет на эту дурь? И меня нет. Слабые должны вымирать, таков закон эволюции. Просто с наркотиками это происходит быстрее. Разве я не прав?

Стриж упрямо мотнул головой.

— Нет, Игорь, не так. В пятнадцать или шестнадцать пацан еще пробует эту жизнь на вкус и цвет, ищет свою дорогу. А наркотики со своей дороги уже свернуть не дадут. Так и ведут до самой могилы.

Они снова замолкли, слышался только шум бьющихся в скалы волн, да так созвучные настроению Стрижа печальные, рвущие душу крики чаек. Меньше всего ему сейчас хотелось жить, настолько мучительной была рана, нанесенная Игорем. В самые трудные времена, в армии, и потом, в зоне, Анатолий вспоминал об их детской дружбе с нежностью и любовью. С какой жадностью он вчитывался в строки, где ему передавали от Игоря привет! Умерла и эта, светлая часть его детства.

— Ты вот говоришь, что я не меняюсь, — наконец начал говорить Стриж. — Может, это и так, а может, и нет. Два года назад я бы тебе даже рта не дал открыть, просто выстрелил и все. Но я тоже в чем-то меняюсь. А в чем-то остаюсь собой. В отличие от тебя, я помню наше общее детство. Помнишь, как ты забегал за мной зимой перед секцией? Свистел за забором, я выходил, а ты стоял и трясся от холода. Ты всегда был мерзляка, да и одевался-то… А обратно уже я провожал тебя. Фонарей у нас было мало, а ты тогда боялся темноты.

— Я и сейчас ее не люблю, — усмехнулся Игорь. Он никак не мог понять, к чему весь этот разговор, что ждет его.

— Ну вот видишь, и ты в чем-то остался прежним. Моих друзей тоже должны были убить? — спросил он без всякого перехода.

Шаховской немного помолчал, потом сознался:

— Да. Но ты слышал, они же их не нашли.

— Запроси-ка их еще, — кивнул головой Стриж.

Игорь достал из кармана пиджака коробочку своего хитрого телефона, набрал номер.

— Да, слушаю, — тут же отозвался голос из динамика.

— Беца, как дела?

— Шеф, никак, как сквозь землю провалились. Но ищем. А вы где? Как у вас дела?

— Я-то на месте, — устало сказал Игорь. — Хватит их искать, отбой всей операции.

— Да, шеф, тех с «джипа» всех повязали, сам видел.

— Ну, тем более отбой, — и Игорь отключился, затем в первый раз за все это время посмотрел на Стрижа.

Анатолий встал, подумав, размахнулся и запустил в сторону моря пистолет. Потом обратился к Шаховскому:

— Уезжай, Игорь, беги. Все равно вашу банду уже накрыли.

Уходя, он остановился на секунду рядом с машиной и, повернувшись к по-прежнему сидящему на земле Игорю, сказал:

— Как видишь, я старой дружбы не забываю.

Шаховской, поднявшись с земли, с изумлением смотрел вслед удаляющемуся по дороге Стрижу. Затем горько усмехнулся, открыл дверцу машины и вытащил из бардачка точно такой же хромированный пистолет, какой только что выкинул Анатолий.

— Нет, Толя, — прошептал он, поднимая пистолет. — Обратного пути у меня нет. Таких ошибок не прощают. Прости и прощай!

Держа пистолет двумя руками, он тщательно прицелился. Сухо треснул выстрел, и эхо, подхватив его, разнесло по прибрежным скалам, спугнув стаи безмятежных чаек.

Стриж резко обернулся и увидел, как падает из рук Игоря пистолет, а сам он валится назад, пытается еще устоять, делает шаг назад, еще один, потом как-то странно взмахивает рукой, словно прощается, и исчезает за краем бездны. Анатолий еще долго смотрел на опустевшую площадку, и в глазах его не было ни гнева, ни печали, скорее усталость и тоска.

39

Когда Стриж все-таки отвернулся от моря, на больших валунах около кустов сидели Андрей и Илья. Андрей обосновался в своей любимой позе, чуть согнувшись вперед, положив руки на коленки, с видом словно бы рассеянного человека, и только пистолет в руке напоминал о том, что он отнюдь не на отдыхе. Анатолий подошел к ним, положил руку на плечо Андрея, потрепал Илью по густым кудрям.

— Спасибо, ребята. Вы давно здесь?

— Нет, минут пять, — Андрей кивнул на Илью. — Его благодари, глазастый наш разглядел машину.

— А я еду, вон на том повороте глянул в сторону, что-то черное стоит. Пригляделся — машина. Ну, мы подъехали и через кусты прямо сюда, — объяснял сияющий Илья. — Я уже Серегу с Винтером вызвал.

— Они где?

— Прочесывают дорогу. Винтер запросил посты ГАИ, ему ответили, что «мерседес» ушел в горы, ну, мы сюда, — пояснил Андрей. — Серегу с Винтером обстреляли в квартире, но тех уже взяли. Винтер одного пристрелил.

— Кстати, мы воспользовались их связью. — Илья показал на сотовый телефон, торчащий из правого кармана рубахи.

— Это хорошо… — Анатолий хотел что-то сказать, но тут со стороны въезда на площадку послышался рев мотора, и из-за кустов показался характерный капот «вольво».

— Ложись! — крикнул Андрей и, пригнув растерявшегося Илью, сам укрылся за валунами. Из остановившейся рядом с «мерседесом» Шаховского машины высыпали сразу четверо, трое стали стрелять в их сторону, а здоровый краснолицый мужик, в котором Стриж узнал Бецу, метнулся к пустому автомобилю. Двое из стрелявших были с «узи», один с пистолетом. Сначала пули ложились настолько густо, что первое время никто из них даже не помышлял о том, чтобы высунуть голову, только Андрей лихорадочно шарил рукой в сумке с выражением некоторой растерянности на лице. Наконец он вытащил и раздал друзьям оставшиеся «Беретты». Тут и огонь немного поутих, они смогли поднять голову.