Изменить стиль страницы

— Каз-ни-ли? — потрясённо перебил Аксель, глядя на скромный орешек, лежащий на его ладони. — Казнили, чтобы салат, или мясо, или рыба стали чуть вкусней?!

— Не чуть вкусней, — поправила сеньора с видом знатока, — а значительно вкусней, в чём ты убеждаешься каждый день за моим столом! Этот горьковато-сладкий привкус в самом деле неповторим…

— Привкус крови!

— Что поделаешь, Акселито, таковы люди. Конечно, они не станут никого убивать за миску испорченного салата — для этого, согласись, нужно быть просто зверем. Но когда все знают, что за щепотку пряностей им дадут большие деньги, вот тут…

— Вот тут можно! — криво усмехнулся Аксель. — А что, сеньора Мирамар, если бы этого ореха и сегодня было так же мало, как прежде? За него продолжали бы убивать, как за золото и бриллианты?

— Боюсь, что да, — вздохнула сеньора, перекрестившись. — Все мы — большие грешники.

— А знаете, — медленно сказал Аксель, продолжая разглядывать свою ладонь, — ведь этот орех, пожалуй, ещё страшнее того чёрного камня!

— Какого камня, милый?

— Да так, вспомнилась одна сказка…И люди ещё говорят про какую-то там судьбу, про то, что с нами будет или не будет! Интересно, а вот лисы…

— Лисы?

— Ну да, да, лисы! Или волки, или медведи — стали бы убивать друг дружку не от голода, а чтобы пойманная добыча стала слаще?

— Ты задаёшь наивные вопросы, Акселито. Ведь эти животные не обладают разумом, и потому никто не может предложить им денег…

— Наивные? Ладно! Но если бы одному моему знакомому…из той же сказки… удалось погубить весь мир, и он начал бы выбирать для людей могильный камень…

— Спаси и помилуй, Мадонна, — что за мысли в твоём возрасте, Акселито?!

— …то я бы ему посоветовал положить не камень судьбы, а этот орех! Можно, я возьму его на память?

— Конечно, дорогой, у меня их целый кулёк. Только не ешь его просто так, это очень вредно! В пищу надо добавлять за раз максимум…

— Не беспокойтесь, сеньора Мирамар, я его в рот не возьму! — И, начисто забыв цель своего визита, мальчик выскочил из кухни с орехом в кулаке. Он хотел бежать в номер, но, увидев солнце в ближайшем окне, понял, что дождь перестал. Вот и хорошо, надо поскорей глотнуть воздуха!

— Акси, — окликнул его отец, когда он босиком шлёпал по двору, — девочки поговаривают о пляже. Через часок всё подсохнет…

— Я сейчас приду!

Он всё-таки заглянул в номер, набрал воды в пустую бутылку, вытащил из-под матраца блокнот, спрятанный туда от Кри и в последние дни не избалованный вниманием, и ушёл в лес. Точнее, на поросший лесом берег недалеко от пляжа. Там, в тихой скалистой бухточке, почти над самым обрывом, рос громадный каменный дуб, под которым Аксель уже не раз сидел в жаркое время дня, наслаждаясь прекрасным видом. Он выбрал у корней местечко посуше — и так как солнце палило всё нещаднее, словно никакого дождя не было полгода, то это было нетрудно. Привалившись к теплеющей коре ствола, Аксель некоторое время сидел, не шевелясь и зажмурив глаза. Несколько раз он закрывал лицо ладонями и вжимался в ствол, словно пытался спрятаться в нём. Его жёг дикий, невыносимый стыд за то, что он человек.

Наконец, глубоко вздохнув, он ополоснулся из бутылки, смыл с лица пот и слёзы, допил остаток воды и открыл блокнот. Затем достал из кармана золотую косточку-авторучку — и вывел на чистом листе заголовок:

ФАДУ О МУСКАТНОМ ОРЕХЕ

А затем без единой паузы и помарки быстро написал:

Прощай, мускатный орех!
Тебя не хватит на всех,
Но стоит тебя украсть —
Несёшь почёт и успех.
Лишь сон потеряет тот,
Кто сердце твоё крадёт,
И жизнь потеряет он,
Которая — тоже сон.
Лежишь ты в моей руке,
Как череп в сухом песке,
Безумной песни своей
Невидимый соловей…

Аксель перевёл взгляд на море и закончил:

Плыви, мой сладкий орех,
По горьким морским волнам —
Плыви, чтобы спрятать грех
В Тобаго и в Суринам.
А я и моя сестра
Уйдём ночною тропой.
И нету в ночи костра,
И даже рассвет — слепой…

Он вздохнул, опустил блокнот на колени. Медленно, крест-накрест перечеркнул последнюю строфу и написал:

А нас унесут ветра —
Мою сестру и меня —
Туда, где ночь у костра
Всё ждёт наступленья дня…

Потом он подошёл к обрыву и бросил орех в море, как обещал. Вернулся под дуб, перечитал написанное, нервно потёр подбородок и опять вздохнул.

— Знаешь, дедушка, — вслух сказал Аксель, — спасибо тебе за помощь, но ведь так будет…не очень честно. Это же не я написал, а ты!

И тут же в его сознании, как пена на волне, всплыло слово: «НЕТ».

— Нет? Ты хочешь сказать, что эти стихи…мои?

«ДА».

— Совсем мои? Совсем?!

«ДА».

— И теперь я — настоящий поэт? А не просто сочинитель заклятий?

«ДА».

Аксель ещё раз вздохнул и обвёл взглядом всё вокруг. Но мир не изменился.

— Но ведь, наверное… кто-нибудь другой…мог бы написать это гораздо лучше меня? Или… я уже сейчас лучше многих?

«НИКОГДА НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ».

— Хорошо…Но если не ты, то что мне помогло? Неужели то, что мне стало стыдно?

«ДА».

Аксель уже не знал, дедушка ли ему отвечает, или его собственный возбуждённый мозг. Он тяжело встал и, пошатываясь, провёл рукой по пылающему лбу.

— Это же…такая ответственность! — выдохнул он первое, что пришло в голову. И приготовился услышать в ответ что-нибудь вроде: «А ты как думал!» Или: «Не хочешь — не пиши». Однако с кем бы он сейчас ни говорил, этот кто-то явно не был склонен к избитым фразам. И ничего не ответил.

К вечеру палящая жара спала, с моря подул прохладный ветер. Аксель настежь распахнул окно номера и набрал в грудь лёгкого, синего и прозрачного воздуха, затопившего всё вокруг.

— «Время мышей летучих и ангелов сладкоголосых»[8] — процитировал он только что прочитанную строчку из Хименеса.

И начал одеваться, выбирая, разумеется, что получше. Не стоит, пожалуй, описывать, что он надел на своё первое в жизни свидание: пусть каждый читатель оденет его сам, по своему вкусу. Хорошо, что Кри, прежняя и много раз высмеянная им чемпионка в этом виде спорта, не видела, сколько раз он вертелся перед зеркалом!

Что ж, пусть он не вполне заслужил это сегодня, так и не приступив к розыскам, а только написав свой первый настоящий стих. Но завтра-то Аксель, Кри и Дженни непременно отправятся в Сан Антонио и вывернут его наизнанку! Между прочим…почему бы не начать с Пепы? Уж она, в отличие от сеньоры Мирамар, не замучает лишними вопросами. Да если на то пошло, вполне можно было бы взять в оборот и саму сеньору, и даже — чем чёрт не шутит! — объявившего перемирие Жоана…В конце концов, где тут риск? Даже если рядом действительно прячется коварный Кья, уж кто-кто, а он лучше всех осведомлён, как далеко друзья зашли в своих поисках! В последнем Аксель был уверен. Так что, если вдуматься, и риска-то никакого нет…И ежели от Франадема больше помощи не жди, пусть хоть враг понервничает. Сделать им троим он всё равно ничего не может — зато, глядишь, чем-нибудь и выдаст себя. Конечно, у Кри и Дженни идея заставить Кья распсиховаться особого восторга не вызовет…но кто сказал, что им нужно всё докладывать? Если он, Аксель, сегодня узнает что-нибудь ценное, есть десятки способов преподнести им это, не поминая ничего лишнего. Ничего и никого.

вернуться

8

Перевод с исп. Н. Горской.