Старший (хохоча): Да задушите, девчонки! Пустите! (Младшей) Тебе нельзя волноваться! Да что ж вы делаете? (Барабанщику) Ты? Здесь? Ну, молодец! Здорово! Чувства, значит, возобладали-таки над разумом…
Наконец освободившись от сестёр, он подходит к Матери. Некоторое время они молча смотрят друг на друга, потом Мать обнимает его.
Мать: Вернулся… Слава Богу, вернулся… (поправляет его кашне) Ненадолго?
Старший: Ненадолго. Вот, кстати, познакомьтесь: это мой секретарь, импресарио, шофёр, телохранитель и т. д., и т. п., а это… Мария — моя жена.
Секретаря никто не замечает, все смотрят на Марию. Она с высокомерным равнодушием выходит вперёд, позволяя рассмотреть себя.
Младшая (только теперь замечает смокинг и кашне брата): Ну ты… слов нет! Какой ты стал! Запижонился! С шарфиком… Нет, а что мы стоим? Надо всех позвать: пусть посмотрят, пусть обзавидуются, сволочи! Или нет. Все сюда не влезут. Пойдёмте гулять! Пройдём по всему городу! (Марии) Это недолго.
Старший: Пойдём, обязательно пойдём, только попозже. Дайте, я на вас хоть погляжу!
Старшая: А что смотреть — у нас всё по-прежнему. Вот ты-то как?
Старший: Я? Всё нормально. Точнее, наоборот, натуральный дурдом: гастроли, концерты, записи, приёмы. Голова кругом. Иногда до того доходит — по конторе тоскую. Думаю: «Брошу всё к чертям и — за отчёты!». И бросил бы, моя бы воля. Но завяз по уши: оркестр при мне, два состава… (Секретарь подаёт ему рулон афиш) Жизнь расписана на 10 лет вперёд, включая обеденные перерывы.
Бросает развёрнутые афиши на рояль. Вся семья приникает к ним, потом сестры, восторженно ахая, быстро развешивают афиши по стенам.
Барабанщик: Значит, получилось?
Старший: А как же! Главное — осознать, что человечество — это всего лишь скопище двуногих всеядных. Все из одной помойки. Все равны. А значит, все имеют равные права на свой кусок свободы. Ты — в том числе.
Младшая: Так ты счастлив? Счастлив, правда?
Старший: Я свободен.
Старшая: От чего?
Старший: От обстоятельств, от людей.
Старшая: А разве можно ни от кого не зависеть?
Старший: Нужно! Наверное… Понимаешь, просто ничего на этом свете уже не страшно, когда осознаёшь, что никто и ничто не может причинить тебе вред. А отсутствие страха, наверное, и есть счастье. Каждый из нас — центр вселенной. И весь этот мир — лишь иллюзия, наше субъективное представление о нём. У меня один мир, у тебя другой, у мамы — третий. Согласись, глупо было бы, как центру вселенной, обращать внимание на какие-то житейские маразмы. Ну что тебе может сделать… да хоть кто-нибудь! Что?
Барабанщик: Да что угодно… Жизни лишить.
Старший: Так это не страшно!.. Что-то мы не в ту степь…
Мать (рассматривая афиши): Ты объездил весь мир.
Старший: Навёрстывал упущенное.
Мать: Это тот скрипач помог тебе?
Старший: Нет, я его там уже не застал. (Барабанщику) Смешной у вас городок! Полгода играл там в ресторанах, потом подался в столицу.
Старшая: Сам? Без денег, без вещей?
Старший: Ерунда! У меня была скрипка. Причём, если помните, далеко не новая. Навёл справки в определённых кругах, отыскал одного древнего старичка-коллекционера. Большой авторитет в музыкальном мире! Вернул человеку смысл жизни. Он предлагал всю свою коллекцию за одну мою скрипку.
Младшая: Целую коллекцию! Это какие же деньжищи!
Старший: Да при чём здесь деньги, глупая! Я обещал её ему подарить. Точнее, отдать.
Младшая: Просто так? За бесплатно?
Старший: Ну, не совсем «просто». За имя. Это, согласись, дороже любых денег. Хотя без них, понятное дело, тоже не обошлось. Восторженное изумление прессы, слухи о триумфе за пределами родины (мол, «нет пророка в своём отечестве», «проморгали успех земляка» и т. п.), в конце концов, сплетни о тайном родстве со старичком и известной, но давно почившей оперной дивой (прости, мама!) — это тоже немало стоит. Однако дедулька был упрям и ради скрипки творил чудеса, — через два месяца после знакомства с ним я играл сольный концерт в лучшем зале столицы. В общем, всё оказалось довольно просто и почти безболезненно.
Барабанщик: Ну, а скрипка-то как? Отдал?
Старший: Как же… Старичок, к несчастью, скоропостижно нас покинул. Не дождался. Правда, в последние его мгновения я дал подержать ему скрипку. Утешил, как мог… И не зря. При жизни он так активно намекал всем на наше родство, что меня безоговорочно признаки его единственным наследником. И покатилось: жёны, дети, дома, друзья… (Секретарю) Особняк на побережье! В общем, — жизнь!
Младшая: У тебя — дети?
Барабанщик: И, заметь, — жёны! Молодец!
Старший: Ой, жёны — тема унылая. А дети… Три девчонки, всех назвал в вашу честь. Вижу редко, так что… рассказать особо нечего.
Мать: Что ж не привезли внучек?
Старший: Так то от прежних. Эта (кивает на Марию) недавняя. На приёме в посольстве нашли друг друга. А с теми мы пока в недоумении… Мам, ну что мы всё о мерзком? Чаю бы хотя бы. С дороги, как-никак.
Все: Чай? Да, чай, конечно!
Старшая бежит на кухню и возвращается с пустой коробкой из-под заварки. Все заметались.
Барабанщик: Я сбегаю сейчас! Сейчас!
Ковыляет из дома, пересчитывая по пути мелочь.
Мать: Да постой ты! Вот уж сорвался, спринтер! Что он на свои копейки купит? (суёт деньги Старшей) Беги, догони его! Чай сама купишь — хороший, как раньше. (Старшая убегает) А ведь, пожалуй, один чай и принесут, идиоты. Пойду-ка я сама. (Идёт к выходу, на пороге оглядывается на Старшего) Ты подождёшь?
Старший: Подожду.
Мать уходит. Старший и Младшая — у рояля, Секретарь и Мария — в тени.
Младшая: А мы, знаешь, уже и не помню, когда в последний раз вместе чай пили. Мы и ужинаем каждый сам по себе. И обедаем. Всё как-то развалилось.
Старший: Давно?
Младшая: Да вот ты ушёл, как-то всё и разладилось постепенно.
Старший: А где твой старший? В школе? Или старшая?
Младшая: А ребёнка тогда не было.
Старший: Совсем не было? Выдумала?
Младшая: Нет, он был. Просто не дожил до рождения. Муж мой тогдашний — ну, Квартирант этот, ты помнишь — ревнивый оказался, собственник. Избил меня тогда на свадьбе, как все ушли, — ребёнка и не стало. Я сама чуть не сдохла тогда, — Старшая выходила. Испугалась тогда страшно. «За кого, — думаю, — вышла? Незнакомый ведь совсем человек, чужой!» Но мама сказала: «Раз вышла — живи!» И жили! Полтора года промаялись. Потом он к Подруге моей ушёл. Ну, ты помнишь её… Она на радостях четверых ему за пять лет родила. Потом его за драку посадили, — соседа покалечил… Вот.
Старший: А Барабанщик как же?
Младшая: А он так тогда и не уехал. Остался здесь, на бутылках на свадьбах играл. Грузчиком.… Хотя грузчиком тяжело — хромает, не долечился тогда. Пил. Весь город о него спотыкался. Теперь — нет. Иногда только, но не так, как раньше. Работы, правда, так и нет, но живём потихоньку. Шабашки. Вот сейчас шабашку подкинули. Знакомые наши, — сын у них морфинист заядлый, намучились они с ним, — попросили приютить его, пока не «переломает». Ничего страшного. Надо только смотреть, чтобы он не развязался. Только маме не говори!.. Мама моего не приняла. Так что, мы и не разговариваем с ней почти. Старшая, правда, помогает… Её-то хахаль на повышение пошёл! Не знаю, правда, где и как, но повысили.