Ферц кулаком сбил вестового с ног.

Враг действительно попался коварный. Вестовому долго не удавалось доползти к пулемету хотя бы на расстояние броска гранаты, не говоря уж о том, чтобы героически залить выродков потоками чистейшей имперской крови. Чтобы усложнить задачу и приблизить ее к боевым условиям, Ферц неотступно следовал за ползущим вестовым и отвешивал тому пинки, изображая взрывы гранат и прямые, но не смертельные, попадания пуль в живучее имперское тело бравого солдата.

— Давай, солдат, — подбадривал господин крюс кафер, — враг не дремлет! Тяжело в учении, легко в бою! Пуля — дура, штык — молодец!

Пробираясь среди выступов палубы, мусора и экскрементов, вестовой поначалу тяжело дышал, взвизгивая от очередного попадания офицерского сапога по ребрам, затем хрипел, лишь вздрагивая под градом тычков, а потом и вообще засипел, заклекотал, как идущий ко дну дасбут, однако продолжал упорно цепляться за резиновое покрытие палубы, медленно передвигаясь в сторону кормы.

Ферцу полевые занятия вскоре наскучили, и он уселся на выступ ракетного люка, наблюдая как среди отбросов ворочается то, что осталось от вышколенной штабной крысы.

Дело кончилось тем, что из-за кормовой рубки появилась темная фигура, ошалевший от непрерывной череды атак вестовой сделал попытку подняться и кинуться с кортиком на врага, горя желанием побыстрее избавиться от своей жизни, а заодно и от мучений, но сил осталось лишь встать на четвереньки и жалобно взвыть.

— Ферц, кехертфлакш, долго еще развлекаться будешь?!

— Боевая готовность и боевой дух — превыше всего! — отчеканил Ферц, но сигарету погасил, встал, поднял за шиворот вестового и подтащил его к вахтенному.

Тот осветил их фонариком, поморщился:

— Эта вонючая крыса мне весь катер перепачкает. Развели тут скотобойню!

— Дасбут… должен… устрашать врага… не только видом… но и запахом… — пробормотал вестовой.

— Дерваль! — одобрительно встряхнул вестового Ферц. — Благодарю за службу, солдат!

— Отмыть бы его, — с сомнением принюхался вахтенный.

— Так точно, господин вахтенный офицер! — отчеканил Ферц, развернул вестового лицом к борту и отвесил могучий пинок. Вестовой без плеска вошел в черную воду.

— Кехертфлакш! — вахтенный напряженно уставился на маслянистую поверхность, в которой отражались бледные вспышки далеких взрывов. — Утонет!

— Ну так спасай, — зевнул Ферц.

Вахтенный посветил фонарем. По воде пошла рябь, появилась голова.

— Эй, солдат, греби к корме!

— Такое не тонет, — заметил Ферц. — Откуда их только берут?

— Воспитателем себя возомнил, господин крюс кафер?

— Так точно, господин кафер! — Ферц лениво приложился пальцами к виску. — Поддержание высокого морального духа — главнейшее оружие контрразведки. Предательство легче предупредить, чем ликвидировать его последствия.

На катере воспитательный зуд Ферца слегка ослаб, и он даже любезно предложил продрогшему солдату его же сигареты, которые господин крюс кафер весьма предусмотрительно оставил у себя перед случайным падением за борт зазевавшегося вестового.

Господин крюс кафер даже одобрительно высказался об уровне тактической и полевой подготовки господина вестового и позволил себе слегка потрепать бравого солдата по плечу, предусмотрительно натянув кожаные перчатки, однако пригласить в теплую каюту дрожащего бойца не соизволил, так как места там имелось аккурат для господ офицеров, которые отнюдь не жаждали сидеть рядком с мокрой штабной крысой и обонять стекающие с нее нечистоты.

В каюте на койке разлегся Эфиппигер, курил и разглядывал банку с заспиртованной головой, поставив ее себе на живот. Пепел он стряхивал в банку же.

Ферц уселся напротив и некоторое время наблюдал, как отчаянно чадящий окурок силится поджечь горючую жидкость, разбрасывая во все стороны искрящие крошки табака. Пара искр уже метко угодила в банку, но воспламенения пока не происходило.

— Сгорим, — наконец соизволил заметить Ферц.

— Ерунда, — сказал Эфиппигер.

— Как воюем? — продолжил беседу господин крюс кафер, на что Эфиппигер, используя крепчайшие выражения, вежливо выразился в том смысле, что как стучим, так и воюем.

Под столом завозился копхунд.

— Стучите плохо, — посетовал Ферц. — Хреново, надо сказать, стучите. Никакого рвения при выполнения патриотического и воинского долга. Может, бумаги у вас не хватает? — озаботился внезапно господин крюс кафер.

Глубоко затянувшись, используя непонятные непосвященному идиоматические обороты и игру слов, Эфиппигер подтвердил, что бумаги действительно не хватает, поэтому грязные зады приходится обтирать чем попало, например, камнями.

Подхватив тему, господин крюс кафер выразил свою неосведомленность в столь необычном способе удаления оставшихся экскрементов и попросил поподробнее рассказать ему о революционном методе поддержания гигиенически-санитарным норм в полевых условиях.

В ответ Эфиппигер подробно описал процесс от начала до конца, ничего не скрывая, рассказал господину крюс каферу о некоторых тонкостях выбора необходимых камней в зависимости от свежести съеденных перед этим консервов и прочих привходящих обстоятельствах (как то — лимит времени, характер окружающей местности, оперативно-тактическая обстановка и пр.), а так же поделился своими собственными секретами о наиболее экономных и эффективных траекториях движения камней, углах их вхождения и положения пальцев для наилучшего удержания столь необычных гигиенических средств.

— Сам скоро узнаешь, — пообещал Эфиппигер. — И как жопу подтирать, и как доносы писать.

— Не доносы, а добровольные рапорты, — поправил Ферц. — Мы не работаем с доносами. С кляузами пускай разбирается суд чести, а наше дело — следить за чистотой помыслов, за боевым духом, за благородством ярости. Мы — духовники матросов и солдат. Мы берем мерзких подонков, грязными червями кишащих в злачных притонах, и превращаем их в совершеннейшие инструменты, счищаем с них ржавчину и грязь, обнажая сверкающее лезвие воли и разума. Мы — радуга в сапогах, первая и последняя буква Дансельреха, сильнейшие из сильных, мудрейшие из мудрых.

Эфиппигер сел и отставил банку на стол. Консервированная голова уставилась на Ферца выпученными глазами.

Тут до Ферца кое-что дошло:

— Что ты там сказал насчет моего близкого знакомства с особенностями полевой жизни?

— Контрразведка, — презрительно загасил окурок в банке Эфиппигер. — Сами ни хрена не знаете, а все туда же — шпионов ловить. Думаешь, тебя в штаб вызвали очередное звание присвоить за то, что в бане на мыле подскользнулся?

Ферц пожал плечами и достал окончательно измятую пачку «Марша Дансельреха». Протянул ее Эфиппигеру, но тот лишь брезгливо поморщился.

— Трагическая проблема нашей службы в том, что мы не можем знать больше того, что знают наши информаторы, — Ферц выпустил аккуратное колечко дыма и стряхнул пепел в банку. — Даже пыточная машина не может извлечь из наказуемого то, в чем он не осведомлен. Хотя… Хотя некоторые утверждают, что в процессе резки по живому невыносимая мука открывает в воспитуемом способность извлекать информацию прямо из мира, этакое третье ухо, которым мы и прослушиваем благонадежность подданных Даесельреха.

Эфиппигер тяжелым взглядом смотрел на витийствующего господина крюс кафера. Пальцы его возлегали на сдвинутой чуть ли не в промежность кобуре и слегка подрагивали.

— Припоминаю, — невозмутимо продолжал Ферц, — что одно время получила распространение безумная идея совместить эффективность пыточной машины с агрегатом глубокого ментососкоба и толковать полученные из мозга испытуемого образы. Но работы, несмотря на перспективность, как-то сошли на нет. И знаешь почему?

Эфиппигер покачал головой. Копхунд приоткрыл налитые кровью глаза. Ферц хохотнул:

— Все подсознание испытуемых оказалось забитым дерьмом и совокуплениями! У любого! Одно дерьмо и сплошные совокупления! Причем не просто так, а с вывертом… Какая уж тут информация!