Мачта "Дельфина" чуть не скребла Машину по днищу, и притаившийся наверху наблюдатель с изумлением наблюдал как над его головой проплывают замысловато витые и подергивающиеся веревки, которые спускались и вновь уходили в многочисленные отверстия, грубо выделанные медные пластины, разъеденные солью почти до самого основания, железные стволы упоров, покрытые богатой золотой инкрустацией. Любопытный вахтенный попытался дотронуться до одной из накладок, но поверхность украшений угрожающе затуманилась снопом искр. Внутри штуковины гудело, перекатывалось и с треском ломалось. Через равные промежутки времени из такелажных скреп вырывался пар и растекался по меди немедленно тающей изморозью.
Галера, наконец, стала выходить из-под гигантской тени на солнце, брюхо Машины плавно завернулось наверх, оступаясь лишь на многочисленных закопченных отверстиях, откуда резко и неприятно пахло.
Демосфен забыл о еде. Происходящие в гавани метаморфозы лишили мясо и рыбу вкуса, и даже Распорядитель-экономист жевал кусок курятины, лишь машинально продолжая начатый процесс. Черное нечто, вылезшее из моря, совсем не походило на змея, а заодно и на все остальное - подводные лодки берберов, плавучие башни атлантов и титанические прогулочные триремы римлян. В этом нечто крылось больше угрозы, чем в тысяче праздношатающихся по Галикарнассу граждан Вечного города, совсем одуревших от круиза и от нечего делать задирающих мрачных прохожих. Архистратиг начал жалеть о своем решении начать охоту за гадом глубинным и отнял у толстяка невыносимо хрустевшую костями копченую курицу.
Отсюда хорошо было видно, что "Дельфин" стал медленно выбираться из-под брюха этого..., этой... штуковины, на палубе суетились люди, приводя в боевое состояние катапульты и огнеметы, Аристотель о чем-то беседует со спустившимся с мачты наблюдателем, а повисшая в небе клякса пока никак не реагирует. Галера готовилась к сражению.
Творившиеся в гавани чудеса каким-то невероятным образом проходили мимо сознания лицезреющих их граждан. Толпа вяло шумела, поглощала прохладительные напитки и мороженое, образовавшиеся группы по интересам обсуждали нечто более важное. Метаморфозы моря и странное создание с лапами осталось на периферии интереса и, конечно, не шло ни в какое сравнение с эффектным змеем - его громадным могучим телом, огромными зубами, зеленой шкурой и золотистыми огроменными глазами. Даже самая удивительная машина была жидковата на фоне яростной и необузданной природы. Дети безуспешно пытались попасть в нее камешками.
Аристотель всегда следовал совету воинственных атлантов: "Хочешь жить в мире - готовься к войне". Поэтому к моменту атаки на "Дельфине" все приготовления были по большей части сделаны - выдвинуты и закреплены щиты над гребцами, щедро полита палуба, снаряжены катапульты и огнеметы.
Противник был в воздухе - чуть повыше уровня боевой римской триремы, поэтому с тактикой боя особых проблем не возникало. Беспокоило лишь незнание маневренности Машины и огневой мощи. Наблюдатель насчитал два десятка отверстий - предположительно для извержения напалма, что производило определенное впечатление. Однако Аристотель по опыту знал - в сражении гораздо больше значит увертливость и непредсказуемость, из-за чего в свое время практически безоружные финикийцы шутя топили бронированных плавучих слонов атлантов.
Машина была огромной - в ней умещалось пять длин "Дельфина", и, следовательно, можно было предположить ее медлительность и неуклюжесть, что бы там не двигало ее по воздуху - китайские реактивные двигатели или индийские электрические лампы.
Пожалуй, это поинтереснее змея. Аристотель чувствовал прилив сил и не боялся умереть. Такие шансы стать героем боги дают не всякому и, как бы там не обернулось потом дело, слава в Ойкумене им гарантирована.
Но дело грозило обернуться совсем плохо. Как вскоре оказалось, надежды и расчеты Аристотеля не оправдались - враг был невероятно маневрен и вооружен.
Воздушная Машина внезапно оказалась впереди отплывающей галеры, внутри нее что-то угрожающе завыло, и неуклюжее сооружение на корме "Дельфина" разлетелось вдребезги, легко ранив горячими деревянными щепами двух пехотинцев. Чем ей не понравился миноукладчик решить было затруднительно, может быть, приняла его за наиболее важную часть корабля, раз люди решились нарушить эстетику изящных обводов столь нелепым сооружением.
К счастью, второй и третий удары пришлись мимо - враг не сделал поправку на ветер, и галеру только легко и мягко подтолкнуло. Грохот взрывов облепил судно, палуба противно задрожала, но море привычно слизнуло вибрацию. Аристотель был удовлетворен - противник опроверг его ожидания, но, в тоже время, продемонстрировал свои слабости - он не понимал ветра и движение галеры, даже столь медленное относительно его скорости, оказалось для него во многом непредсказуемым. А ведь "Дельфин" еще не показал своих атакующих возможностей.
Однако нападать в лоб было глупо. Врага надо было заманить, отвлечь, обмануть, и он давал для этого все поводы. Корма галеры ему определенно не нравилась - из одного отверстия Машины к кораблю протянулся длинный, дымный шлейф, что-то серое вонзилось в доски и новый взрыв потряс судно.
Раненый в хвост "Дельфин" присел, корму захлестнула волна, а когда вода сошла, то в палубе дымилась аккуратная круглая дыра. Нырнувший туда моряк вскоре показал большой палец - течи не было - и Аристотель приказал развернуть правую катапульту. Клепсидра показывала приближающийся срок, время текло как вода - поплавок подтверждал, что они вышли на планируемую диспозицию, а тщеславный враг требовал преподать ему хороший урок.
Хорошо смазанный затвор сработал беззвучно, только свистнул воздух от распрямившегося упора, и липкий мешок полетел к Машине. Он сочно шмякнулся об ее покатый нос как раз над огнеметами, смола растеклась, не дав грузу соскользнуть вниз, и через положенное число тактов граната сработала. Машина неуверенно покачнулась, накренилась, чуть не срезав высокую волну, замерла и уже тут получила удар в днище - взорвалась предназначенная гаду морскому мина. "Дельфин", не дожидаясь пока враг придет в себя, распустил парус, ритм барабана стал чаще, и галера вновь стала наращивать разрыв с нападающим.
Огненная вспышка затмила солнце, раскаленный вихрь опалил моряков, а море горело. Позади корабля стремительно растеклась лужа огня, шипя и огрызаясь на холодные волны, стремясь дотянуться дымными щупальцами до стремительного "Дельфина". Прозрачное небо стало заволакиваться клубами копоти, и ветер вязнул в тягучих черных обрывках. Противники временно потеряли друг друга из вида, и Аристотель получил сомнительную передышку.
За время сражения с его стороны особых потерь еще не было - двое раненых, дыра в палубе и разбитый миноукладчик, который так и так надо было разбирать к Аиду. Но и успехов пока не наблюдалось - враг получил пощечину, враг разозлился и Зевс его знает на что он решится. Схватка переходила в огненную стадию, а уж в ней ничьей точно не бывает - либо ты его, либо он тебя.
Паника возникла в задних рядах. Те, кто стояли впереди у самого моря, были очарованы происходящим. Но их выкрики, комментарии, ответы искажались ветром, слухом и нелепыми фантазиями, такими, что и в шелесте листьев воспринимают божественное откровение. Масштаб битвы в воображении лентяев, успевших лишь на самые худшие места в театре, приобретал космический размах, а вонючая Галикарнасская гавань становилась ареной сражения разъяренных богов.
Скорее всего, причиной панического бегства стало любопытство. Устав бесполезно вытягивать шеи, прыгать и теребить за плечи впереди стоящих, зеваки решили забраться на стены города. Мысль эта пришла в головы сразу многих, толпа отхлынула от моря, занимавшие первые ряды почуяли странное разряжение за спинами, кто-то бросил клич, что змей уже в городе, и порт стал быстро пустеть. Горячий ветер жалил спины и пятки бегущих, люди кричали, падали, поднимались, снова падали.