Ну а дона Магда спокойно готовилась к тому, в чем бы ее никогда не заподозрил этот слепец и похотливый кобель муженек, которого она когда-то боготворила. Пребывание под безумцем Пеле что-то навсегда сломало в ней. Физически она осталась верной женой, но вот в душе Магда поняла, сколько всего она потеряла, лишилась, добровольно отказалась ради этого негодяя. Все-таки проклятый Пеле сослужил ей добрую службу, лишив душевной невинности. Подлец с помойки всегда был любителем лишать невинности.
Поэтому дона Магда вскрыла ножом кабинет мужа, в который он никогда ее не удосуживался пригласить, и тщательно проверила все его бумаги. Кроме непристойных фотографий с муженьком и его шлюхами в главных ролях, ей больше всего понравились любовные письма тех воспитанных сучек, считавшихся ее подругами и втайне отдающихся ее кобелю чуть ли не на биде во время званных приемов. Многих слов и выражений, из-за их чувственной грубости, она не поняла, но была приятно поражена языком высокообразованных дам, изъяснявшихся с этим жеребцом на диалекте нищих кварталов и дешевых притонов.
Отложив фотографии и письма с тем, чтобы перечитать и пересмотреть перед сном, она, наконец, нашла копию завещания, где, как благородный сеньор, дон Хуан все оставлял жене и детям. Однако сквозь строки дона Магда отчетливо читала намерение мужа вычеркнуть их имена и вставить туда свою новую немытую давалку (выражение было заимствовано из письма доны Эльзы). Выбора дон Хуан доне Магде не оставил никакого, предусмотрительно развесив на стенах кабинета разнообразные ружья. Сняв первое подвернувшееся и зарядив, дона Магда тут же опробовала его на их свадебном портрете и удовлетворенная спустилась вниз в спальню. До самого приезда дона Хуана с Хуанитой она оттуда больше не выходила и никого к себе не пускала.
И вот что нужно еще и еще раз сказать. Уж если что-то идет не так, то оно идет не так до самого конца. На везение в этом пути надеяться не стоит. Пересолив кашу, ешь ее до конца, а не пытайся добавить в нее сахара, или придется совсем ее выкинуть. Дон Хуан, Хуанита, дона Магда и Пеле знали эту истину точно и выскребли заваренное до самого донышка! И если Божье проведение все-таки вмешалось в эту историю, то только потому, что она затронула много-много невинных душ. А это и дает надежду - если мы еще не пропали, если не вострубил архангел, что в потолке пробили дырку, то значит запас светлых душ под небом еще не закончился, значит есть еще специи, превращающие кипящую бурду мира в нечто съедобное.
Ночной попугай даже дневного павлина перекричит, а женщина мужчину в постели всегда переубедит. Есть такой моментик (скажу по секрету), когда слова женщины еще легче проникают в сердце мужчины, чем его семя в ее лоно. Умная не та, что говорит, а та, что говорит в нужный момент. Хуаниту Бог не обделил умом и чутьем на такие мгновения. Волна скалы точит, а уж красотка дружка завсегда переломает. И еще раз говорю, что не надо винить Хуаниту. Не думаю, что она строила какие-то планы на его богатство, или мечтала обокрасть его детей. Ей был нужен он, дон Хуан, а все остальное могла забирать его стерва жена. Даже против детей она ничего не возражала. Дети - это святое, и неискупимый грех лишать их отцовского внимания и любви. Дети могут жить с ними, она любит детей и никогда не будет разделять их на своих и чужих.
Она готова полюбить и высокомерных сучек, что косятся на них во время прогулок что твоя лошадь. Она будет улыбаться и молчать, ей ведь недоступны правильные и приличные слова. Она будет его немой женушкой. Единственное, что она не позволит, так это всякие многозначительные перемигивания с бывшими подружками и прочие чисто мужские компании с игрой в карты. Знает она и подружек, и игры эти с подстольным обслуживанием. Пусть только попробует, она всем махам в округе глаза повыцарапывает. Он ее и только ее!
Дону Хуану поначалу было смешно, лестно, но потом он начал пугаться. Нет, он не боялся ее шутливых угроз, но он почувствовал, что он сам желает этого - Хуаниты, одной и единственной Хуаниты на всем белом свете. Стоило ему представить самое короткое их расставание и сердце замирало в тоске. Сквозь свою девочку смотрел он теперь на мир и вне ее были пустота, тьма и холод. В ней собирались красота, краски, запахи и все остальное. Там, куда она не входила, царили затхлость, влага и плесень. Дон Хуан не любил плесени, особенно в своем доме. Он отпустил бороду как местные барбудос и готовился к революции. Хуанита чутко уловила перелом, суп закипел и не стоило подбрасывать в печь еще дров.
Она лишь в собственных сомнениях грызла по утрам ногти, смотрела на океан, восход и мерзла от свежего ветра. Ей хотелось забеременеть, но Господь не дал ей поблажки. Порой она плакала. Но вот однажды сонный дон Хуан в такой же ранний час вышел на веранду, выкинул пару хамелеонов в кусты, посмотрел на волны и сказал что пора собираться в Гавану. Партизанская война ему надоела и пришло время штурмовать казармы. Хуанита не особо поняла о чем он толкует, но послушно пошла одеваться. Она всегда беспрекословно слушалась своего мужчину.
Собирать ничего особо не пришлось. К своему удивлению дон Хуан обнаружил, что за все время их связи он купил Хуаните несколько платьев (если модные лоскутки, еле прикрывающие попу и грудь, можно было так назвать), да еще какие-то дешевые разноцветные безделушки. В отличие от всех его предыдущих любовниц, она была самая нетребовательная к вещам. Сам дон Хуан никогда ничего на свой вкус женщинам не приобретал и не любил этого делать, предпочитая оплачивать готовые счета, следя лишь за тем, чтобы количество нулей не превышало количества нулей на его банковском счете. Он был, что называется, скуп в своей щедрости - таких любят шлюхи, виснувшие на шее и упрашивающие купить вон ту замечательную побрякушку, и от таких страдают скромницы, не смеющие попросить несколько центаво на зубную щетку. Хуанита скромницей не была, но в очаге страсти совсем забыла, что надо во что-то одеваться.
Они были совершенно готовы к отъезду, но кости судьбы еще не упали нужным образом. Пеле брел по дороге к Гаване, порой подвозимый добрыми крестьянами, и тогда он, сидя на телеге, грозил кулаком своим преследователям и плевал в их мертвые лица. Дона Магда лежала в постели с ружьем, хохотала над письмами и фотографиями и никого к себе не допускала. Слуги чувствовали неладное, но до господина дозвониться не смогли - ураган порвал телефонные линии, а пригласить врача или духовника на свой страх и риск они не решались.
Ураган разрушил дороги, нагромоздив обломки пальм, домов и машин, дождь заливал проклятую землю, а в море гуляли высокие волны. Все три пути, чтобы покинуть курорт были перекрыты, светская жизнь переместилась в холлы гостиниц, в бары, где мощности генераторов хватало лишь на холодильники, а вести разговоры, пить ром и ругать погоду приходилось при свете свечей. Береговая охрана переселила всех из бунгало в каменные убежища отелей, и высший свет с некоторым удивлением обнаружил сколько же много его достойных представителей отдыхают на Варадеро инкогнито и отнюдь не с сыновьями и племянницами. Появление очередной парочки в сумрачном ресторане вызывало не меньшую чем за окном бурю восторгов, революционеры-барбудос яростно хлопали в ладоши, макали сигары в ром и призывали разнополый пролетариат всех стран соединяться. Унылые гринго только морщились.
Дон Хуан и Хуанита наконец получили свою порцию известности. Дону Хуану пришлось даже проучить одного особо остроумного комментатора-бородача и после у него болели костяшки кулаков. Тем не менее, какой-то гринго, ужасно смахивающий на пьяных барбудос, подсел к ним за столик и на ломаном испанском высказал свою полную поддержку благородному дону, на что благородный дон предложил выпить за красоту его подруги, а Хуанита, когда мрачный гринго признался в своей страсти к рыбалке, рассказала ему о своем дедушке, который однажды поймал такую крупную рыбину, что ее размер превосходил все возможные границы лжи и хвастовства и очень смахивал на правду.