Амирак нерешительно топтался на пороге, не зная — входить или уйти.

— Миша! — услышал он тонкий, знакомый голос.

— Неля! — крикнул Амирак и кинулся в комнату.

— Стой! — крикнула Неля, выходя из-за печки. — Сначала скинь на кухне свою вонючую одежду, помойся, а потом входи в комнату.

Амирак безропотно повиновался.

Неля терла его намыленную голову и строила планы совместной жизни. В кухне стояла жара, над плитой поднимался горячий воздух, растекался по комнате и выходил в раскрытое настежь окно.

В комнате уже были распакованы и разложены вещи Нели Муркиной. На тумбочке стоял патефон. Неля подошла к нему и поставила мембрану на заранее приготовленную пластинку. Амирак прислушался. В песне кто-то грустно прощался с Римом…

Таю и Рочгына сидели в гостях у зятя. Рита накрыла на стол, расставила красивые чашки и стаканы. Мать ей помогала. Мужчины курили и тихо переговаривались. Ждали Нелю и Амирака.

— Это верно говорят про тебя, что своим землякам ты строишь дома лучше? — спросил зятя Таю.

— Я это не с умыслом, — оправдывался Линеун. — Просто опыта и умения прибавилось, поэтому дома получаются лучше ранее построенных.

— Смотри, — погрозил пальцем Таю.

Поздние сумерки наползали с моря. Зажегся маяк на горе. Прожектор его был крутящийся и делал полный оборот ровно за одну минуту. Каждый |раз, когда луч, пробившись сквозь задернутые занавески, упирался в противоположную стену, Таю смотрел на висячие часы: Неля и Амирак запаздывали.

— Давайте начнем ужинать без них, — предложил Таю. — Ничего, сами виноваты, что опоздали.

— Открыть бутылку? — спросил Линеун.

— Пока не надо, — остановил его Таю. — Придут — откроем.

Рита четыре раза наполняла чашки и стаканы, а гостей всё не было.

Таю со вкусом допил последний стакан, крепко поставил его на стол и сказал жене:

— Пойдем, Рочгына, спать, уже поздно.

Рита попыталась их удержать.

— Может быть, они ещё придут…

Таю улыбнулся, привлек к себе дочку и нагнулся над её головой.

— Не придут они, даю тебе слово. Спокойно ложитесь спать. Успеют они ещё у вас нагостеваться.

— Что же они так? — разочарованно сказала Рита.

— Психология, — подражая председателю Кэлы, произнес Таю.

Теплая ночь стояла над селением. Тарахтел двигатель электростанции, луч маяка бесшумно крался по окрестным холмам, по морю, тыкался в стены домов.

Над головой Таю, невидимые в темноте, с шумом пролетели утиные стаи.

Подули северные ветры. Они гнали волну, сырой туман, дожди и холод на побережье. Ревели сирены на маяках, лучи прожекторов шарили по белым спинам высоких волн. Непогода ускорила окончание строительства домов: в Нуниваке остались только три семьи, в том числе семья Утоюка, который, по собственному выражению, покидал последним родное селение, как капитан гибнущий корабль.

Охотники ловили каждый погожий день и выходили на кита. Редко они возвращались пустые, поэтому не переставала работать жиротопка, машина возила китовое мясо в ледник, вырытый в склоне горы.

Таю томился от безделья. Он несколько раз ходил к Кэлы, просил у него береговой работы, но председатель, ссылаясь на доктора, отказывал ему.

— Поправишься, тогда любую работу проси, — говорил он в утешение.

В «Ленинском пути» день намного удлинился. В Нуниваке охотники, возвращаясь с промысла, прятались в свои жилища и без большой надобности не покидали их: кончилась охота — кончился день. А здесь, в «Ленинском пути», к вечеру народу даже прибавлялось на улицах: кто спешил в клуб, кто в магазин, в гости друг к другу, навестить детей в интернат… Переселение эскимосов из Нунивака заметно прибавило оживления в колхозе. Раньше здесь господствовали два языка — чукотский и русский, а сейчас к ним прибавился ещё и третий — эскимосский, который уверенно звучал среди новых домов, возле клуба, на разделочной площадке. Таю отметил интересную особенность: дети предпочитали говорить между собой на русском языке.

Несколько дней назад вместо доктора Вольфсона Таю навестила медсестра Алиса Руквутагина.

— А где же доктор? — спросил встревоженный Таю.

— Заболел, — ответила медсестра. — Простудился.

Таю недоверчиво посмотрел на девушку в снежно-белом халате, который очень шел к ней. У него как-то не укладывалось в голове, что врач сам может заболеть. Таю захотелось посмотреть на больного Вольфсона.

Доктор лежал возле окна и читал книгу, встопорщив кверху усы.

— Здравствуй, дорогой друг, — поздоровался Вольфсон и закашлялся. — Простыл. Не надо было мне тогда купаться…

Лежащий на кровати доктор был для Таю обыкновенным смертным и больше не внушал раздражения.

— Что же, вместе будем болеть, — примирительно сказал Таю. — Веселее будет обоим.

— Что может быть веселого в болезни? — отмахнулся Вольфсон. — Куда лучше быть здоровым… Но я быстро встану. Послезавтра уже буду на ногах. Теперь болеть не страшно. Вот когда я много лет назад впервые приехал сюда, тогда было трудно. На весь район был один врач. Да и то без лекарств. Это всё равно, что охотник без ружья. А теперь чуть что — санитарный самолет или вертолет посылают… Если бы мне тогда сказали, что Чукотка когда-нибудь станет одним из лучших районов страны по обслуживанию санитарной авиацией, я бы не поверил.

— Быстрее поправляйтесь, скоро праздник, — сказал Таю. — Через неделю придет пароход, разгрузим его, переселим оставшиеся семьи из Нунивака и устроим большой праздник.

— Новая песня будет? — спросил доктор.

— Если мне разрешишь выйти в море, обязательно будет, — пообещал Таю.

— А что же, на суше не можешь? — поинтересовался доктор.

— Не могу, — откровенно сознался Таю. — Ошибаешься, если думаешь, что песню можно сочинить где хочешь. Как я найду напев, если слушаю ветер, бродящий по земле? А мне нужен морской ветер. Он мне даст напев. Только неумелый певец пытается придумать песню. Настоящую песню надо искать, ловить, и не всякое ухо и не каждый человек это может сделать…

Доктор с необыкновенным вниманием выслушал Таю и обещал:

— Постараюсь, чтобы до праздника ты побывал в море.

За несколько дней до прихода парохода Кэлы встретил Таю на улице селения и позвал его с собой в правление.

— Есть интересные новости, — сказал председатель, садясь за стол, как будто он не мог разговаривать стоя.

— Говори, — сказал Таю.

Кэлы потянулся к сейфу и долго выбирал из связки нужный ему ключ.

— Далеко прячешь бумагу, — заметил Таю.

Развязав тесемки, Кэлы извлек из папки какую-то бумагу, украшенную печатью.

— Решение окружного исполнительного комитета, — с важностью сообщил он. — Предписывается продлить ещё на один год запрещение охоты на моржа в районе лежбища.

Кэлы положил обратно в папку бумагу и выразительно посмотрел на Таю. Похоже, что председатель был доволен.

— Не понимаю, что тут хорошего? — пожал плечами Таю.

— План по жиру мы выполнили, — начал загибать пальцы Кэлы, — по мясу на двенадцать процентов больше плана. Зачем нам ещё губить зверя? Ни к чему. Я радуюсь, что таким способом мы восстанавливаем наше старинное лежбище. Вот так, Таю. А теперь другое — надо, чтобы кто-то наблюдал за лежбищем. Я выбрал тебя. Пограничники сделают наблюдательный пункт: они поставят будочку на случай дождя и списанную стереотрубу. Пост что надо! Почти отдельная пограничная застава!

— Я согласен, — ответил Таю. — Но когда доктор разрешит мне выходить в море, пусть на мое место пошлют другого.