— Что Вы здесь делаете? — Жрица недовольно сдвинула брови. Птички разлетелись, осыпав ее листопадом из ягод рябины. — Здесь запрещено находится посторонним.

— Моему другу нужна помощь. Я искал жрицу, но в храме никого не было…

Ох уж эти девчонки, опять хихикают с кем-то по углам!

— Что за помощь? — Ламлея увлекла его к храму, мельком бросив взгляд на блекнущее небо.

— Он болен. Его бросает то в жар, то в холод, а кожа покрылась струпьями. Мне посоветовали найти жрицу…

— Вы нашли ее, не волнуйтесь. — Она улыбнулась, наблюдая за тем, какой эффект произвели на него ее слова. Но эффект оказался странным. Вначале на его лице отобразилось обычное в таких случаях удивление, но потом оно на миг потемнело. Ламлее стало неловко под его взглядом, напряженно замершем на ее амулете.

— Ну, конечно, жрица! — пробормотал незнакомец.

— Вас это огорчило?

— Нет, почему же, — медленно проговорил он и улыбнулся. — Просто никогда не подумал бы, что жрица Светлой будет в одиночестве бродить по горам. Там ведь так неспокойно, повсюду разбойники, злые маги…

Жрица пожала плечами и, велев ему обождать, прошла к себе за холщовой сумкой, которую неизменно брала к больным.

Когда она вышла, незнакомца не было. На его месте стоял маленький мальчик.

— Здесь был человек… — Ламлея удивленно огляделась по сторонам.

— Он ушел, — ответил мальчик. — Я проведу Вас, я знаю дорогу.

Всю последующую неделю жрица никак не могла отделаться от мыслей о таинственно исчезнувшем незнакомце. Почему он ушел, почему огорчился, узнав о том, что она жрица? Припоминая черты его лица, его манеру разговора, она никак не могла понять, к какому народу он принадлежит. Обычно Ламлея легко определяла, из какого места приехал тот или иной человек, но в этот раз отчего-то не могла.

Уступив своему любопытству, она послала Элвин проведать больного, попросив между делом расспросить его о друге. Больной шёл на поправку (он отравился каким-то редким ядом), но утверждал, что не посылал товарища за жрицей.

— Какого друга? Мне внезапно стало плохо, я попросил племянника сбегать в храм…

Этот рассказ, несколько раз повторенный слово в слово, окончательно разрушил и так не крепкую цепь догадок. Ламлея недоумевала, она пребывала в растерянности. Ведь она видела его, говорила с ним — почему же они все утверждали, что его не было? Не был же он плодом ее галлюцинаций?

Она бы сдалась, убедила себя, что ей все привиделось, если бы не мальчик, тот самый мальчик, который привел ее к больному — он тоже видел этого человека.

Было пасмурно. Ламлея только что вернулась из соседнего селения. Она устала, а в голове вертелся рой вопросов. Там, в селении, был колдун. Или колдунья. Скорее всего, проездом, иначе бы погибли люди. Ее позвали, чтобы снять порчу с детей — они неподвижно сидели перед окнами и, не переставая, икали. Ламлея думала, что они видели колдуна и хотели предупредить о его появлении взрослых, но не успели.

Черная магия, повсюду черная магия, словно клубок шипящих змей!

Задавая корм птицам, она заметила следы — они четко отпечатались на мокрой земле. Кто-то кругами ходил вокруг храма, временами делая шаг за пределы заколдованного круга, а потом затерялся во влажном уснувшем осеннем саду.

Ламлея последовала за цепочкой следов; они привели ее в самый дикий уголок сада, к девственным зарослям сирени. Тут следы таинственным образом обрывались, но не мог же человек взлететь, словно птица! Она в недоумении смотрела на тонкие хрупкие ветки, сквозь которые проступало серое, наполненное влагой небо. Кто же бродит по ее саду?

Постояв немного и стряхнув с куста блестящие капли, жрица пошла обратно. И тут увидела его. Того незнакомца. Он стоял на дорожке и смотрел на нее. Смотрел, не отрывая взгляда.

— Опять Вы? — удивилась Ламлея.

Он кивнул и сделал несколько шагов в ее сторону.

— Кажется, я уже говорила Вам, что сад — это запретное место. Ну, да ладно, — смягчилась она, невольно опустив глаза под его взглядом, который будто бы хотел вобрать в себя всю ее душу, — чем я могу Вам помочь? По Вашим следам я поняла, что Вы давно ждете… Если Вашему другу опять плохо, Вам следовало обратиться к одной из моих помощниц — обе они сейчас в храме.

— Мне не нужны Ваши помощницы, — покачав головой, ответил незнакомец. — Мне нужны Вы. Я пришел, чтобы увидеть Вас.

— Зачем? — Она сразу же поняла, что задала глупый, ненужный вопрос.

Он отвел взгляд и тихо ответил:

— Я должен был Вас увидеть. Я не могу Вас не видеть.

Решившись, незнакомец шагнул к ней, но, не дойдя пары шагов, остановился.

— Уходите. — Ламлея пыталась найти слова, которые бы его успокоили, но не находила. Обычно у нее была приготовлена дюжина утешений и объяснений для отвергнутых поклонников, но они разом куда-то исчезли, испарились.

— Нет. Я хочу Вас видеть. — Он смотрел ей прямо в глаза.

— Уходите! Немедленно. Вам нельзя здесь быть. — Она попыталась пройти, но он преградил ей дорогу. — Пропустите!

— Разве я держу Вас? — горько усмехнулся незнакомец.

В саду повисло тягостное молчание.

Наконец он отошел в сторону и отвернулся, делая вид, что рассматривает небо.

Ламлея в нерешительности сделала несколько шагов. Должна же она сказать что-нибудь, не может же она вот так, просто, уйти. Нужно как-нибудь его утешить, объяснить… Но предательские слова никак не рождались.

Почувствовав, что она смотрит на него, незнакомец обернулся. Ламлея думала, что он что-то скажет, но он промолчал. Усмехнувшись своим мыслям, незнакомец стремительно затерялся среди оголившегося осеннего сада.

Все последующие недели с ней творилось что-то неладное: она думала о нем. Сначала мысли были короткими и ненавязчивыми, но потом они начали преследовать ее, травить ее душу, будто охотничьи псы. Ламлея гнала от себя эти мысли, убеждала себя, что глупо столько думать о человеке, которого она видела всего три раза, который даже не назвал своего имени, но чем больше она себя убеждала, тем больше думала.

Это было наваждением, помешательством. Выходя в сад, Ламлея каждый раз втайне надеялась, снова увидеть его, и корила себя за то, что так обошлась с ним тогда — слишком резко и грубо. Нельзя, нельзя было ранить его, ведь он пришёл к ней с открытым сердцем, а она, жрица Светлой, поступила так, как поступает обыкновенная кокетка. Нет, она должна найти его, должна объяснит ему…

А потом Ламлея поняла, что объяснять придется не ему, а себе собой, объяснять, что он не должен полностью занимать ее мысли, что она жрица Ильгрессы, и у нее есть определенные обязательства перед богами и людьми. Она всегда считала, что неподвластна наваждениям, а теперь попалась, будто пташка в умело расставленный силок.

Помощницы заметили произошедшие в ней перемены — Ламлея стала бледна и рассеянна — и правдами и неправдами пытались выпытать причину охватившего ее недуга. Жрица ссылалась на усталость, бессонницу и еще больше уходила в работу, чтобы у нее не было ни единой свободной минутки для праздных мыслей. Ей было стыдно, стыдно за свою слабость.

Так продолжалось до нового года, а после ей стало казаться, что наваждение отступило. Ламлея вздохнула с облегчением, решив, что это было испытание, посланное, чтобы проверить крепость ее духа. Что ж, она его прошла, а то, что она изредка еще думает о нем, естественно — ей просто жаль его.

Когда наступила весна, пришло письмо от Коннора: он звал ее к себе, просил приехать, чтобы помочь сестре, обустраивавшей только что отстроенный храм. В Кадеше пока было спокойно, и Ламлея решила принять приглашение: перемена мест — это то, что ей нужно.

Зима на севере длилась дольше, поэтому взятые теплые вещи пришлись как раз кстати. Жрица с интересом рассматривала пейзаж — холодный, пустынный, но по-своему притягательный. Здесь все было не так, как она привыкла, и людей было мало, порой за день пути она никого не встречала.

Дикий суровый край…