Вдали неподвижным призраком темнел посередине реки серый броненосец с торчащими спереди над палубой длинными жерлами орудий.

Учреждение, где работал Лазарев, помещалось в новом, только что выстроенном доме. На лестницах ещё не было перил, и их заменяли зыбкие полоски тесин.

По серой, закапанной извёсткой лестнице спускались и поднимались какие-то люди в военной форме с портфелями. На площадке четвёртого этажа Валентин открыл широкую дверь, на которой ещё не было ручки. Они прошли по загибающемуся коридору и вошли в небольшой кабинет с письменным столом в виде американской конторки с ящичками. Около широкого окна сидела дама в чёрном и, облокотившись локтями обеих рук на доску пишущей машинки, задумчиво смотрела в окно, видимо скучая от отсутствия работы.

Другая дверь кабинета в то же мгновение отворилась, и в кабинет размашисто-быстро вошёл высокий человек в защитном френче, высоких военных сапогах с ремешками на голенищах, с несколько длинными ногами и руками. У него были светло-серые глаза, высокий откинутый назад лоб и неопределённая, блуждающая улыбка.

Он встретил приятелей шумно. Не зная Митеньки, он отнёсся и к нему с таким же оживлением, как и к Валентину, причём он даже почти не посмотрел на Митеньку, как будто ему было интересно не то, что представляет собой личность данного человека, а то, что эта личность своим присутствием увеличивает количество людей, заинтересованных в е г о деле.

Манера Лазарева размашистыми шагами ходить во время разговора по комнате, с улыбкой хлопать по плечу собеседника — говорила Митеньке, что перед ним простой и приятный человек. И только острые светло-серые глаза Лазарева несколько разряжали это впечатление.

— Ты успел уже надеть форму? — сказал Валентин, наморщив по своей привычке складки на лбу и глядя на Лазарева.

— Да, да, дело уже идёт, — сказал тот оживлённо. — Вот, видишь, у меня секретарь. Познакомьтесь, — и он указал на скучавшую за машинкой даму.

— Мне кажется, тебе это не очень идёт, — заметил Валентин.

— Что? — спросил почему-то испуганно Лазарев.

— Да вот, военная форма.

— О, ничего, пойдёт, — сказал он успокоенно.

В самом деле, френч сидел несколько нескладно на узких плечах и впалой груди Лазарева при его высоком росте. Видно было, что он небрежно относится к костюму, так как одна пуговица, та, которую расстёгивают, чтобы просунуть руку во внутренний карман, уже моталась на ниточке.

— Ну, остальные сейчас соберутся. Что за глупая манера — опаздывать.

Он с блуждающей улыбкой повернулся к Валентину и некоторое время смотрел на него, потом сел на стоявший против Валентина стул.

— Ты — главная ось в машине, — сказал Лазарев, положив руку на колено Валентина. — Но какой же твой взгляд на войну?

— Взгляд обыкновенный.

— Но масштаб войны, Валентин, ты понимаешь?

— Масштаб необыкновенный.

— Словом, нам дела хватит.

— Мне кажется, ты заблуждаешься относительно меня, — сказал Валентин.

— То есть? — спросил, насторожившись, Лазарев.

— Вряд ли я буду полезен тебе. У тебя есть определённая своя цель, а у меня цели нет.

— Вот ты и будешь служить моей цели, — сказал, весело засмеявшись, Лазарев, оглянувшись за подтверждением своей мысли на Митеньку.

Валентин курил трубку и молча смотрел на него.

— Я ведь кое-что понимаю в людях. Ты — сила, а всякая сила мне нужна и полезна.

Валентин всё так же молча курил и смотрел на Лазарева.

— Не мне, конечно, а делу, — сказал тот, смешавшись и как-то тревожно взглянув на молчавшего Валентина, как будто перед ним действительно была сила, разгадать которую он не мог.

— Я привёз тебе человека с огромным организаторским талантом, которому только внешние обстоятельства мешали до сих пор применить к делу свой дар, — сказал Валентин Лазареву, представляя ему Митеньку.

— Великолепно, — вскричал Лазарев и, обращаясь к Митеньке, проговорил весело: — Если он не хочет, пусть его, тогда мы с в а м и будем делать дело.

Он обратился к Митеньке с открытой приятельской улыбкой, как бы шутливо заключая с ним союз против Валентина. И Митенька почувствовал вдруг прилив чувства дружбы и признательности к Лазареву.

Он ожидал, что первая встреча с будущим начальством будет неловкой, несколько унизительной. И вдруг человек, от которого ему предстояло зависеть, оказался таким п р о с т ы м и добрым малым.

Митеньку только испугала рекомендация Валентина, наделившего его организаторским талантом. Но он побоялся отрицать в себе этот талант.

— О, у нас будут большие дела, — сказал Лазарев. — Ты пожалеешь когда-нибудь. Мы предполагаем ещё расширить дело.

— Но дело прежде всего в том, что я уже призван, — сказал Валентин, — и скоро надену офицерскую форму.

— Что ты говоришь? Как досадно!

В это время пришли те, кого он ждал. Один — высокий блондин в военном френче с золотыми погонами. У него было узкое, светлое, сухое лицо. Это был секретарь того сановника, через которого предполагалось провести расширение зарождавшейся организации.

Другой был весёлый, смешливый журналист; здороваясь с Лазаревым, он хлопнул его по плечу, назвав превосходительством, повернулся на одной ноге и только тогда, сделавшись несколько серьёзнее, поздоровался с незнакомыми ему — Валентином и Митенькой.

Он ни одной минуты не мог быть без движения. Оставив в покое Лазарева, он подошёл к скучающей даме и пожалел её за то, что она так мучает себя работой.

Дама кисло улыбнулась.

Третий был молчаливый, серьёзный человек, без улыбки, внимательно слушавший Лазарева.

Лазарев пригласил всех в соседнюю комнату, где был стол для заседаний.

Пока он рассаживал участников совещания, бегал к письменному столу за недостававшими карандашами, он имел торопливый вид хозяина, старавшегося не заставить гостей скучать в ожидании и не потерять интереса к предстоящему делу.

Но когда все уселись и совещание началось, он вдруг переменился. Исчезла суетливая улыбка доброго малого. Лицо стало официально холодно.

И когда весёлый журналист, всё ещё продолжавший относиться к заседанию, как к весёлому развлечению, наклонился к молчаливому человеку и шёпотом стал что-то говорить ему со смеющимися глазами, Лазарев посмотрел на него, выждал некоторое время и официальным тоном сказал:

— Может быть, нам выйти с соседнюю комнату? Мы вам мешаем?

Журналист покраснел, обиженно пожал плечами и притих.

Лазарев помолчал с минуту, и вдруг лицо его прояснилось. У него появилось уже другое выражение — официальной, мягкой вежливости, какое бывает у сановников.

Он начал говорить о необходимости расширения плана деятельности организации на первых же шагах, в предвидении будущего.

— Я не пригласил нашего патрона на это заседание, — сказал он, — потому что лучше преподнести ему все в готовом виде. — Потом, помолчав, прибавил: — Я думаю, что собравшиеся здесь лица будут достаточно скромны, чтобы мы имели возможность говорить обо всем и совершенно ясно формулировать свои мысли.

Все ответили молчаливым наклонением головы, а Митенька почувствовал ощущение тайной гордости оттого, что он присутствует на совещании, где от участников требуется сохранение тайны. И он от признательности к Лазареву за доверие хотел всем своим видом показать, что не обманет этого доверия, оказанного ему. В продолжение всей речи Лазарева он смотрел на него взглядом человека, напряжённо следящего за речью оратора и оценивающего её достоинства, тогда как другие слушали большей частью с рассеянным видом. Журналист что-то рисовал на лежавшем перед ним листе бумаги, так и этак повёртывая голову. Сухой и прямой секретарь сановника безразлично смотрел перед собой. А Валентин, отодвинувшись от стола и вытянув ноги на ковёр, ковырял свою трубку и продувал её.

Лазарев, видя внимание Митеньки, естественно, больше всего обращался к нему.

Митеньке же эти постоянные обращения Лазарева были приятны, потому что они как будто делали его одним из главных членов совещания. Но в то же время он боялся, как бы Лазарев не попросил его высказаться, а он, сколько ни делал усилий, не мог ничего придумать.