Так пришёл Зенек, в очередной раз, к пепелищу. Посидел возле и ушел в лес, в свой шалаш. Долго плакал от несправедливости да злобы людской. Да просил у деда прощения, что не уберёг хату от пожарища. А ещё просил Бога за селян, что бы вразумил их не творить больше зло, подобное этому.
Только однажды, когда стало совсем невыносимо быть одному, он пошёл в деревню. Но, постояв на пригорке, с которого было видно всё село, почувствовал себя ещё больше одиноким, чем в лесу, развернулся и пошёл обратно, в чащу леса.
Глава 2
Погнали как-то мужики деревенские своих лошадей в ночное. Для тех, кому незнакомо это выражение, объясняю. Это когда всю ночь, до зари, лошади щиплют на лугу траву, а пастухи, возле разожженного костра, рассказывают всякие небылицы. Проезжая по лесной дороге, за кустами, мужики увидели чью-то тень. Перепугавшись, а вдруг медведь, они остановили лошадей. Но как ни странно, лошади молчали, лишь вздрагивали их ноздри, улавливая запахи леса.
— Ну, значит не медведь, — сказал один из мужиков, Грицек.
— Может, кто заблудился. Аль с соседней деревни кто по ягоды ходит, — ответил ему другой, Михай, — Эй, мил человек, выходи, нас не трогай, да и мы тебя не обидим.
И тут вышел к ним худой и заросший Зенек. Лошади, было, шарахнулись от него, но потом успокоились. Мужики переглянулись.
— Гляди-ка, живой. А мы думали, помер уже, или медведь задрал. А ты, глянь-ка, выжил!
Зенек, молча, смотрел на них и, только улыбался, по — детски, открытой улыбкой. Объехав его, отправились мужики дальше, своей дорогой, но Зенек побрёл за ними. Сначала мужики оглядывались на него, да плечами пожимали, а потом заговорились да забыли. И вспомнили только тогда, когда приехали на поляну с высокой густой травой.
— Слушай, Михай, а ведь это то место, о котором старики говорили, помнишь, про камни? — озираясь по сторонам, сказал Грицек.
— Да нет, поляна как поляна, везде в лесу они одинаковые, — ответил ему Михай.
— Да нет же, — с горячностью в голосе, продолжил Грицек, — вот и деревья приметные. Глядите, четыре бука растут крестом, а посередине дуб, молнией посерёдке разрубленный, а вкруг него папоротник, вроде, как корни его прячет.
— Да брось ты, — сказал третий из пастухов, старый Василь, — я с детства в пастухах. Где только я стадо не пас, сколько лугов да полян видел, и эта самая обыкновенная. Всё, привал, распрягайте коней.
— Ох, мужики, не спокойно мне, чую я, что-то будет, — тихо сказал Грицек.
Они спешились с лошадей, сняли с них сёдла, стреножили и пошли в лес за хворостом для костра. А Грицек пошел к дубу, раздвинул папоротник.
— Мужики, я нашёл! Идите сюда! Вот, два камня, мхом поросшие, из земли выглядывают.
— Да отстань ты, погляди вокруг, сотню таких камушков вокруг найдёшь, — Василь с охапкой валежника вышел на поляну, — что ж ты неугомонный такой? — Так мне ещё моя прабабка рассказывала, что есть такое место, где камни до неба дорастают и желания выполняют. Но никто, на её памяти, это место не находил!
— Ну вот, значит, напутала твоя бабка или насочиняла по старости не бог весть что. Где это видано, что бы камни волшебством занимались. Так бы всем миром к ним бегали да просили, кто что хочет, — засмеялся Михай.
— Так то-то и оно ж, что никто их не видел, — с досадой ответил Грицек.
— Тогда хватит болтать. Давайте костер разжигать, да на ночлег устраиваться, ночь скоро, — сказал всегда рассудительный Василь, бросая на землю принесённый хворост.
Они сложили костер, разожгли его и стали доставать нехитрую снедь из сёдельных сумок. И тут на поляну вышел Зенек.
— Догнал всё-таки, и что увязался? Что-то опасаюсь я его мужики. Как знать, что у него на уме? Надо бы держать с ним ухо востро. А то, как задумал он что не доброе, — шёпотом сказал Михай.
Он помнил, что одним из первых кричал за то, что бы хату Демьяна спалить.
— А, помнит кошка, чьё мясо съела, — захихикал Грицек.
— Можно подумать, что ты без греха. Забыл, как сам под домину соломку подкладывал, да побольше, что бы лучше горело, — парировал ему Михай.
— Да уж, что греха таить, — сказал тоже шёпотом Василь, — все тогда отличились.
А Зенек и вправду был не похож на себя. Как помнили мужики, всегда тихий и молчаливый, был он, нынче, шумным и суетливым. Бегал по поляне, что-то мычал под нос, и вроде места себе не находил. Понять, что он говорит, никто не мог, да и никто никогда не слышал от него членораздельную речь. Мужики кричали на него, мол, уймись, не мешай. Но он не слушал ни кого, только, как заведённый, кружил по поляне, бормоча что-то. Мужики перестали обращать на него внимание. У них было чем занять да скоротать ночное время.
Солёное сальце, да огурчики с лучком располагали к беседе.
— Василь, глянь-ка, у нас уже всё готово, картошечка запеклась. Только тебя ждём, — потирая ладони, сказал Грицек, — али ты забыл взять с собой украшение нашего стола, подружку нашу ночную, собеседницу желанную?
— Да что вы, мужики. Как я мог, вот она красавица, — не громко, можно сказать с любовью, ответил Василь и достал из сумки четверть горилки.
Друзья заулыбались и начали усаживаться возле костра. — Ну, наливай, друже, — подставив под горлышко бутыли кружки, заторопили мужики Василя.
Выдохнули, выпили, смакуя каждый глоток, вздохнули с облегчением.
— Ох, Василь, и хороша же она у тебя. И из чего же твоя жинка её, голубушку, делает? Завсегда она у тебя как нектар божий!
— То великая тайна, даже я не знаю, — на лице Василя засветилась довольная улыбка.
— Мужики, надо Зенека пригласить, пусть отведает с нами Василёв нектар, — подмигнул Грицек.
— Да, что ты, только добро переведёт, а вот покормить не мешало бы. Эй, Зенек, иди к нам, поешь, что бог послал, — крикнул Василь.
Все оглянулись, но Зенека нигде не было видно.
— Вот тебе на, а куда же он подевался? Ой, мужики, опасаюсь я его, придётся поочереди спать, да друг дружку охранять, — взволнованным голосом сказал Грицек и подвинул к себе поближе толстую, корявую ветку.
Ночь была тихая и тёплая. Время подходило к полуночи. Бутыль опустела уже на половину, разговор журчал тихим ручейком. Легкий восточный ветерок ласково обдувал лица мужиков, раздувая огонёк костра. Шелест листьев навевал дремоту. На чёрно-синем небе мерцали миллиарды звёзд.
— Хорошо-то как мужики, гляньте, какая красота вокруг, — потянулся, лёжа на земле Михай.
— Да, по истине, места у нас красивые, — ответил ему Василь.
Затрещал валежник. Мужики повскакивали со своих мест, хмель как рукой сняло, схватили палки. Свет от костра освещал лишь место их привала. Оглядываясь по сторонам, испугавшиеся мужики встали спинами друг к другу. Когда глаза привыкли к ночной темноте, они увидели чью-то фигуру, идущую от леса в их сторону.
— Свят-свят, вот напугал, дурак. Это Зенек, мужики, — прерывающимся от страха голосом сказал Михай.
— Да уж, окаянный, всю истому да благодать испортил, — нервно хихикнул Грицек.
— Что ж ты, недоумок, людей пугаешь, — Василь, как самый старший, устыдился своего испуга, — иди к костру, да сиди спокойно, не мешай людям отдыхать.
Зенек подошел к костру, но не присел, а постоял, глядя на пламя, улыбаясь каким-то своим мыслям. А потом, как-то суетно, затеребил свою рубашку, отошел подальше и сел на землю.
— Вот, чудак человек, такую идиллию нашу нарушил. Давай мужики кружки, надо себя в порядок да спокой привести, — Василь откупорил бутыль и налил по полной кружке своим взволнованным товарищам. Выпили.
— Ну, давай, ещё по чуть-чуть, — вытирая подбородок рукавом, попросил Грицек, — и тогда полный порядок будет.
Ещё выпили, закусили, и почти уже успокоившись, улеглись. Кто солому под голову подложил, кто шапку свою. Долго ворочались да кряхтели, но усталость перехода со стадом да выпивка, сделали своё дело, захрапели на все лады, в два голоса Михай с Василём. Только Грицек делал вид, что спит крепко, а сам, одним глазом, наблюдал за Зенеком. А тот, посидев немного, вдруг, вскочил и забегал по поляне. Потом остановился, успокоился, сел на землю и застыл.