— Он ранен и не может идти быстрее, — задыхаясь выкрикнул здоровяк.

— Давай его сюда, — сказал я, и тот буквально забросил задохлика на спину мерину.

— Ну а теперь — ходу, — скомандовал я. — Держись рядом, время от времени будем меняться.

Я ударил мерина пятками. Не дожидаясь истошных криков и укусов умное животное нервно вздрогнуло, и сразу же набрало приличную скорость, так что мне приходилось его сдерживать, чтобы не потерять купца. Мы со здоровяком ехали поочередно, мозгляка же держали поперек седла, как пленную полонянку. Погоня упорно не отставала, и нам приходилось двигаться без перерыва.

Солнце давно перевалило за середину, а я все бежал, не чуя ног. Легкие мои давно сгорели и рассыпались пеплом, в груди же сипело и хлюпало нечто раскаленно-багровое, словно жерло вулкана. Пот заливал глаза, и сил уже не оставалось.

Мерин остановился. По инерции я сделал еще пару шагов, одна нога зацепилась за другую, я рухнул на землю. Рядом со мной обрушилось тело задохлика. Я с трудом поднял голову и словно сквозь туман разглядел, что нас обступили вооруженные всадники. На щитах у воинов красовалась роза поверх креста, и я уронил голову. Мы все-таки добрались до заставы, о которой в полубреду все твердил задохлик. Мы достигли Барнстапла, и жизнь наша была спасена.

Наш сержант невысок и коренаст. У него плоское как блин лицо со светлыми, почти белыми бровями и ресницами, да лысая как коленка голова. Вышел он из простонародья, зато старанием и усердием заслужил право на орденский амулет с одним камнем. Гордится им сержант чрезвычайно, и при всяком удобном случае напоминает что нам, славным защитникам замка Бунет, есть с кого брать положительный пример добросовестного отношения к службе.

Знак ордена Золотых Розенкрейцеров выполнен точь-в-точь по тому же канону, что и найденный некогда у покойного барона Берифорда, владельца замка Молт: роза поверх креста, и в один из пяти лепестков розы вставлен рубин.

Если все пойдет как положено, то лет через десять сержант получит второй камень, опал, а это уже служилое дворянство. Есть за что рваться и тянуться. Ну а если, паче чаяния, наш сержант получит на амулет третий камень, изумруд, светит ему дворянство потомственное, да именьице, что сможет передать по наследству. А потому вчерашняя деревенщина тянется изо всех сил, и, к слову сказать, начальство им довольно.

— И смотреть у меня в оба, чтобы даже мышь не прошмыгнула незамеченной! — рявкает сержант, обжигая строй пылающим взглядом.

Окружающие меня воины коротко переглядываются, каждый знает, что в период смены власти худший враг розенкрейцера — это собрат по ордену. Да будто в других местах и организациях дело обстоит иначе? Вот-вот к власти в ордене придет новый Великий магистр, которого покойный епископ Кошон на французский манер именовал генералом. И тогда одному богу известно, кого глава розенкрейцеров вознесет вслед за собой к сияющим высотам власти, а кого отправит доживать век в отдаленный замок пусть на щедрую, но все же пенсию?

Это в двадцать первом веке можно сослать неугодного вельможу послом в отдаленное государство, твердо при этом зная, что тот при всем желании ничего особенного натворить не сумеет. В пятнадцатом веке если уж поручают тебе что-то, значит ты пользуешься полным доверием. Иначе и нельзя, слишком уж неразвиты тут средства связи. Поручишь какому-нибудь олуху важное дело, а тот возьмет да и завалит его прежде, чем ты об этом даже заподозришь.

Сержант наконец-то заканчивает инструктаж, да уже и пора бы. Солнце клонится к закату, холодный ветер несет вдаль серые, словно выцветшие облака. Хрипло переругиваются засевшие на краю крыши вороны, внимательно разглядывают нас, свесив головы. Сержант выкрикивает команду и мы выдвигаемся к отведенным постам. Позвякивает в такт шагам кольчуга, в руках у нас тяжелые алебарды. Универсальное оружие, удачная помесь копья с боевым топором.

Сегодня, как и последние три раза мне выпало охранять западную галерею замка, место, отчаянно нелюбимое прочими воинами. Понять их можно, скучно торчать всю ночь на посту, когда и словечком не с кем перекинуться. Обычно дежурят по двое и по трое, посвящая ночь игре в кости да увлекательным мужским разговорам.

Тем уйма: о служанках, о маркитантках, о веселых вдовах, о неверных женах и, наконец, о любвеобильных аристократках, какие, по слухам, весьма лояльны к бравым мужественным часовым. Вот так, бывает, прямо среди ночи шасть к тебе, и ты, не снимая доспехов, окучиваешь ее до самого утра. Еще можно посудачить о службе, о малом жалованье, да сержанте-придурке.

А вот в одиночку дежурить скверно. Скучно, хоть волком вой, да и время тянется, словно кусачее насекомое по мокрому месту. Вдобавок в западной галерее жуткие сквозняки, и после дежурства ужасно ломит спину, но самое главное то, что где-то здесь обитает привидение — рыцарь, какому некогда принадлежал замок.

Якобы младшему брату покойного надоело жить прихлебателем, и в одну ненастную ночь он отравил владельца замка. Находчивому рыцарю достался не только замок, но и жена покойного брата, видная собой бабенка. Все это было давным-давно, но призрак отравленного регулярно является в галерею, ища какой-то там правды и горя отмщением. В общем, мешает нам нормально нести службу.

Пост в западной галерее выставляется больше по привычке. Сами посудите, ну что тут делать посторонним? С этой стороны даже крепостную стену не возвели, там внизу пропасть, где протекает бурная река.

Сокровищница и покои управителя замка, сэра Джона де Моубрей расположены там, где им и следует находиться, то есть в донжоне. А в месте, где я прогуливаюсь с алебардой на плече ничего достойного охраны отроду не водилось, и пост выставляется лишь для того, чтобы было чем занять воинов. Ведь страдающий бездельем солдат — худший кошмар командира, от такого только и жди ЧП.

Зато в западную галерею очень редко заходят проверяющие, а потому я на всю ночь оказываюсь предоставлен сам себе, и могу хоть немного передохнуть от повседневной суеты, а ее в замке Бунет предостаточно.

Туда- сюда шляются рыцари и простые воины, оруженосцы и слуги, шмыгают служанки, сломя голову несутся малолетние пажи. Тут подновляют стену каменщики, там грохочут топорами плотники. Оставив наковальню, навстречу тебе по коридору движется кузнец, а следом топочут подмастерья, груженые новеньким, только что законченным оружием.

Откуда ни возьмись выныривает ключник, знаток всех переходов, галерей и тупиков. Оглядев подозрительно, вновь пропадает из виду в какой-то неприметной дверце, по пятам за ним тащится писец, на узком лице страдание, камзол испачкан пылью и лохмотьями паутины.

И только с наступлением темноты жизнь в коридорах замка замирает. В главном зале далеко за полночь пируют рыцари, на кухне собираются слуги, у каморок служанок постоянная суета и хихиканье. А в казарме, где я имею честь обитать вместе с сотней таких же воинов царят громкий храп, вонь сапог и непередаваемые ароматы немытых тел.

От рассвета и до заката отважных защитников замка муштруют, не давая ни минуты отдыха, так что после ужина главное для нас — доползти до постели, не рухнув на полпути. Впрочем я состою на особом счету. Спасенный задохлик, к моему нешуточному изумлению, оказался не из судейских, как я поначалу полагал, а дворянином и весьма важной шишкой в ордене Золотых Розенкрейцеров.

Окружающие именовали его сэром Арно де Степлдоном, и управитель замка сэр де Моубрей лебезил перед коротышкой чуть ли не как перед полномочным представителем господа Бога. Едва оправившись от полученной при побеге раны сэр Степлдон решил лично наградить спасителя. Одетый пышно и дорого сэр Арно поразил меня нацепленным на лицо устройством, какого я никак не ожидал тут увидеть. Проволочной рамкой к его носу и ушам крепились самые натуральные очки!

— Чего рот разинул? — подмигнув, тихо сказал бывший узник. — Венецианская штучка, с линзами из горного хрусталя. Дорогая, как сам дьявол, но денег своих стоит.