Энни сидела за рулем, а Бэнкс пытался хоть что-то выяснить по мобильному, но связь то и дело прерывалась, и в конце концов он махнул на нее рукой.

— Этот ублюдок Темплтон! — ругалась Энни, сворачивая на Линдгарт-роуд возле фордхемского паба «Кросс киз». В голове у нее мелькали соблазнительные картинки: взять Темплтона и заживо сварить в кипящем масле. — Он мне за это ответит. Ему это с рук не сойдет.

— Успокойся, Энни, — призвал ее Бэнкс. — Давай сначала выясним, что произошло.

— Что бы там ни было, он виноват. Все из-за него…

— Если так, придется тебе встать в очередь, — заметил Бэнкс.

Энни озадаченно глянула на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Если бы ты сейчас ясно мыслила, тебе могло бы прийти в голову…

— Вот только не надо этой покровительственности, — бросила Энни. — Говори прямо.

— Тебе могло бы, в частности, прийти в голову, что если что-то стряслось из-за действий сержанта Темплтона, то первым человеком, который от него постарается избавиться, станет суперинтендант Жервез.

Энни посмотрела на него и свернула на подъездную аллею, ведущую к ферме Сомса. Она уже видела впереди патрульную машину, припаркованную у дома.

— Но она сама ему приказала так действовать, — напомнила Энни.

Бэнкс только улыбнулся:

— Тогда ей казалось, что это хорошая мысль.

Энни резко затормозила, разбрызгивая комья грязи, они вылезли из машины и направились к полицейскому, дежурившему у дома. Дверь в дом была нараспашку, и Энни слышала доносящиеся изнутри звуки рации.

— Констебль Коттер, сэр, — представился стоявший у дверей. — Мой напарник констебль Уоткинс внутри.

— Что произошло? — спросил Бэнкс.

— Пока не совсем ясно, — ответил Коттер. — Но у нас был циркуляр из Иствейла. Отдел особо важных просил нас сообщать обо всем, что связано с Сомсами.

— Мы рады, что вы так оперативны, — вмешалась Энни. — Кто-нибудь пострадал?

Коттер глянул на нее.

— Да, мэм, — ответил он. — Молодая девушка. Его дочь. Она позвонила в участок, и было слышно, что в доме кто-то ругается и крушит мебель. Она была испугана. Попросила нас приехать как можно скорее. Мы приехали, но к тому времени, как мы сюда добрались… Да вы сами увидите.

Энни первая вошла в дом, коротко кивнула констеблю Уоткинсу, который стоял в гостиной и, озираясь, почесывал в затылке. В комнате все было вверх дном: пол усеян битым стеклом, разломанный стул лежал на столе, окно разбито, настольные лампы перевернуты. Даже небольшой книжный шкаф был отодвинут от стены, и его содержимое валялось на полу вперемешку с осколками.

— На кухне то же самое, — доложил констебль Уоткинс, — но этим ущерб имуществу вроде бы ограничивается. Наверху все в целости.

— Где Сомс? — спросила Энни.

— Мы не знаем, мэм. Его не было, когда мы приехали.

— А что с его дочерью, с Келли?

— В иствейлской больнице, мэм. Мы позвонили в отделение скорой помощи.

— Как она?

Констебль Уоткинс отвел глаза:

— Не знаю, мэм. Трудно сказать. Мне показалось, дело скверное. — Он показал в глубину комнаты. — Много крови.

Энни посмотрела внимательнее. Теперь она заметила темное пятно на ковре и выломанную ножку стула. Келли. О господи!

— Так, — произнес Бэнкс, выходя вперед. — Я хочу, чтобы вы с вашим напарником организовали розыск Келвина Сомса. Он не мог уйти далеко. Если нужно, обратитесь за помощью к полицейским констеблям из Иствейла.

— Есть, сэр.

Бэнкс повернулся к Энни.

— Пошли, — сказал он. — Здесь мы больше ничего сделать не сможем. Нанесем визит в больницу.

Энни не нужно было просить дважды. Когда они вернулись в машину, она обоими кулаками ударила по рулю и изо всех сил попыталась удержать в себе слезы гнева. В голове у нее по-прежнему стучало от вчерашних вечерних излишеств. Она почувствовала ладонь Бэнкса на своем плече, и это помогло ей удержаться от слез.

— Все нормально, — сказала она спустя недолгое время и мягко освободилась от его руки. — Мне просто надо было выпустить пар. Подумать только, а я-то думала, что приеду домой пораньше и спокойно выкупаюсь.

— Можешь вести машину?

— Все в полном порядке. Правда. — Чтобы продемонстрировать это, Энни завела мотор и медленно тронулась по длинной ухабистой аллее; она не стала разгоняться, пока они не выбрались на шоссе.

— Да, что такое? — спросил Чедвик, когда Кэрен сунула голову в дверь его кабинета. — Я же тебе сказал, я не хочу, чтобы меня отвлекали.

— Срочный звонок. Ваша жена.

Растерзанное сердце Чедвик снял трубку.

— Милый, как я рада, что тебя застала, — заговорила Джанет. — Боялась, что не смогу до тебя дозвониться. Я не знаю, что делать.

Чедвик ощутил тревогу в ее голосе.

— Что случилось? — спросил он.

— Только что звонили из школы, спрашивают, где Ивонна. Сказали, что попытались со мной связаться раньше, я тогда была в магазине. Ты знаешь, какая у них назойливая директриса.

— Ее нет в школе?

— Нет. И тут ее тоже нет, я на всякий случай заглянула к ней в комнату.

— Заметила что-нибудь необычное?

— Нет. Тот же беспорядок, что и всегда.

Утром Чедвик отбыл в управление еще до того, как дочь проснулась.

— Как она себя вела за завтраком?

— Спокойно.

— Ушла в школу как обычно?

— Мне так показалось. Ну, то есть она захватила сумку и надела плащ. Это на нее не похоже, Стэн.

— Скорее всего, ничего особенного, — сказал Чедвик; под ложечкой у него засосало от страха, но он попытался не обращать на это внимания. Мак-Гэррити в тюрьме, но вдруг кто-то из остальных решил отомстить ей за рейды наркоотдела? Похоже, он глупо поступил, назвав свое имя дружку Ивонны, но как ему было иначе вразумить его? — Слушай, я сейчас же еду домой. Оставайся там, вдруг она вернется.

— Может, мне обзвонить больницы?

— Пожалуй, — согласился Чедвик. — И осмотри хорошенько ее комнату. Не исчезло ли что-нибудь: одежда, вещи… — По крайней мере, это займет Джанет до его прихода. — Я уже еду. Постараюсь как можно скорее.

Иствейлская общая больница была самым крупным подобным лечебным учреждением в округе, следовательно, ее персонал был перегружен работой, а ее отделения — наполнены больными до предела. На Кинг-стрит, на задах полицейского управления, высилась викторианская каменная глыба с высокими, продуваемыми сквозняками коридорами и огромными палатами с большими подъемными окнами, несомненно, изначально предназначавшимися для того, чтобы впускать зимнюю стужу для больных туберкулезом, которые тут некогда лечились.

В отделении скорой помощи сейчас, во вторник, в обеденное время, было довольно спокойно, и с помощью одной из медсестер они довольно быстро нашли Келли Сомс. Занавески возле ее койки были опущены, но, как объяснила сестра, скорее чтобы создать ей уединение, чем по каким-то более серьезным причинам. Когда они прошли по палате и сели рядом с ней, Энни с облегчением увидела (и услышала), что большинство травм оказались поверхностными. Выяснилось, что кровь у нее текла из головы, где были самые серьезные порезы и ссадины, но Келли отделалась лишь сотрясением мозга; сейчас голова была обвязана бинтами. Лицо — в синяках и кровоподтеках, губа рассечена, над глазом — шов, но, как заверила медсестра, у девушки не нашли ни переломов, ни внутренних повреждений.

Энни ощутила огромное облегчение, которое, впрочем, нисколько не умерило ее гнева по отношению к Кевину Темплтону и Келвину Сомсу. Все могло обернуться гораздо хуже. Она взяла Келли за руку и сказала:

— Простите меня. Я не знала. Честное слово, я не знала, что так случится.

Келли ничего не ответила, продолжая глядеть в потолок.

— Вы можете нам рассказать, что произошло? — спросил Бэнкс.

— Разве не ясно? — проговорила Келли. Речь у нее была невнятная из-за обезболивающего, которое ей давали, и из-за рассеченной губы, но слова вполне удавалось разобрать.