Изменить стиль страницы
  • В фонетике согласные литературного языка соответствуют северным говорам (в том числе и г взрывное), гласные же в связи с «аканьем» ближе к вокализму южных говоров (в северных говорах «оканье»), однако «аканье» а литературном языке иное, чем в южных говорах, – умеренное (слово город в северных говорах звучит [горот], в южных [орат], а в литературном [горэт]); кроме того, для южных говоров типично «яканье», чего нет в русском литературном языке; например, слово весна произносится в южных говорах либо [в'асна], либо [в'исна], в северных – либо [в'осна], либо [в'эсна], а в литературном – [в’исна]; по судьбе бывшей в древнерусском языке особой гласной фонемы [ƀ] литературный язык совпадает с южными говорами.

    Однако в составе русского литературного языка, кроме московского говора, имеются и иные очень важные элементы. Это прежде всего старославянский язык, который был впитан и усвоен русским литературным языком, благодаря чему получилось очень много слов–дублетов: свое и старославянское; эти пары могут различаться по вещественному значению или же представлять только стилистические различия, например:

    Русское Старославянское В чем различие

    норов (бытовое) нрав (отвлеченное) в вещественном значении

    волочить » влачить » то же

    передок » предок » »

    невежа » невежда » » »

    небо » небо » » »

    житье, бытье» житие, бытие » » »

    голова » глава » » »

    В одних случаях

    в вещественном значении

    (голова сахару – глава

    книги), в других – только

    стилистическое (вымыл

    голову, но посыпал

    пеплом я главу).

    одежа (просторечие) одежда (литературное) только стилистическое

    здоров (литературное) здрав (высокий стиль) то же

    Русское Старославянское В чем различие

    город (литературное) град (высокий стиль) только стилистическое

    ворота то же врата то же » »

    сторож » » страж » » » »

    молочный » » млечный » » » »

    глаза, щеки » » очи, ланиты» » » »

    губы, лоб » » уста, чело » » » »

    груди, живот» » перси, чрево » » » »

    Старославянские причастия нащий (горящий) вытеснили русские причастия начий (горячий), причем эти последние перешли в прилагательные.

    Третьим элементом русского литературного языка являются иноязычные слова, обороты и морфемы. Благодаря своему географическому положению и исторической судьбе русские могли использовать как языки Запада, так и Востока (см. гл. II, § 24).

    Совершенно ясно, что состав любого литературного языка сложнее и многообразнее, чем состав диалектов.

    Специфическую сложность вносит в его состав использование элементов средневекового литературного языка; это не отразилось в западнославянских языках, где литературный старославянский язык был вытеснен в средние века латынью; это также мало отразилось, например, на языках болгарском и сербском благодаря исконной близости южнославянских и старославянского (по происхождению южнославянского) языка, но сыграло решающую роль в отношении стилистического богатства русского языка, где старославянское – такое похожее, но иное – хорошо ассимилировалось народной основой русского языка; иное дело судьба латыни в западноевропейских языках; элементов ее много в немецком, но они не ассимилированы, а выглядят варваризмами, так как латинский язык очень далек от немецкого; более ассимилирована латынь в английском благодаря французскому посредничеству[ 694 ]; французский литературный язык мог усваивать латынь дважды: путем естественного перерождения на–роднолатинских слов во французском и путем позднейшего литературного заимствования из классической латыни, поэтому получались часто дублеты типа: avoue – «преданный» и avocar – «адвокат» (из того же латинского первоисточника advocаtus – «юрист» от глагола advoco – «приглашаю»).

    Так по–своему каждый литературный язык решал судьбу античного и средневекового наследства.

    § 91. ЯЗЫКОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЭПОХИ КАПИТАЛИЗМА

    Развитие капиталистических отношений, усиление роли городов и других культурных центров и вовлечение в общегосударственную жизнь окраин содействуют распространению литературного языка и оттеснению диалектов; литературный язык распространяется по трактам и водным путям сообщения через чиновников, через школы, больницу, театр, газеты и книги и, наконец, через радио.

    При капитализме различие между литературным языком и диалектами делается все более и более значительным. У городских низов и разных деклассированных групп населения создаются особые групповые «социальные диалекты», не связанные с какой–нибудь географической территорией, но связанные с различными профессиями и бытом социальных прослоек, – это «арго» или «жаргоны» (арго бродячих торговцев, странствующих актеров, нищих, воровской жаргон и т. п.).

    Элементы арго легко воспринимаются литературным языком, усваиваясь в виде особой идиоматики.

    Внутригосударственные вопросы языка осложняются еще более в тех странах, где имеются национальные меньшинства, и в тех многонациональных государствах, где объединяется целый ряд наций.

    В многонациональных государствах господствующая нация навязывает язык национальным меньшинствам через печать, школу и административные мероприятия, ограничивая сферу употребления других национальных языков лишь бытовым общением. Это явление называется великодержавным шовинизмом (например, господство немецкого языка, бывшее в «лоскутной» по национальному составу Австро–Венгрии; туркизация балканских народов; принудительная русификация малых народностей в царской России и т. п.). Национально–освободительные движения в эпоху капитализма всегда связаны с восстановлением прав и полномочий национальных языков восставших народностей (борьба за национальные языки против гегемонии немецкого языка в Италии, Чехии, Словении в XIX в.).

    В колониях, как правило, колонизаторы вводили свой язык в качестве государственного, сводя туземные языки к разговорной речи (английский язык в Южной Африке, в Индии, не говоря уже о Канаде, Австралии, Новой Зеландии; французский язык в Западной и Северо–Западной Африке и Индокитае и т. п.).

    Однако зачастую языковые отношения между колонизаторами и туземцами складываются иначе, что вызывается практическими потребностями общения.

    Уже первые великие путешествия XV–XVI вв. познакомили европейцев со множеством новых народов и языков Азии, Африки, Америки и Австралии. Эти языки стали предметом изучения и собирания в словари (таковы знаменитые «каталоги языков» XVIII в.)[ 695 ].

    Для более продуктивной эксплуатации колоний и колониального населения надо было объясняться с туземцами, влиять на них через миссионеров и комиссионеров.

    Поэтому наряду с изучением экзотических языков и составлением для них грамматик требуется найти какой–то общий для европейцев и туземцев язык.

    Иногда таким языком служит наиболее развитой местный язык, особенно если к нему приспособлена какая–нибудь письменность. Таков, например, язык хауса в Экваториальной Африке или таким когда–то был кумыкский в Дагестане.

    Иногда это бывает смесь туземной и европейской лексики, как «пти–нэгр» (petit negre) во французских колониях в Африке или же «ломаный английский» (broken English) в Сьерра–Леоне (Гвинейский залив в Африке). В тихоокеанских портовых жаргонах – «бич–ла–мар» (beach–la–mar) в Полинезии и «пиджин–инглиш» (pidgin English) в китайских портах. В «пиджин–инглиш» в основе английская лексика, но искаженная (например, pidgin – «дело» из business; nusi–papa – «письмо», «книга» из news–paper);значения также могут меняться: mary – «вообще женщина» (в английском – собственное имя «Мери»), pigeon – «вообще птица» (в английском «голубь»), – и китайская грамматика.

    вернуться

    694

    Древнейшие латинские заимствования в английском, пришедшие без французского посредства, типа сhester < саstrum – «лагерь», street < strata – «дорога» и т. п., настолько ассимилировались, что неотличимы от английских слов.

    вернуться

    695

    См. гл. VI, § 76.