— Зря косу отрезала. — И под пристальным взглядом Сабины произнес: — Ступай к своему главному, передай, что дон Болард, барон Смарда, банерет Магистра, забирает тебя к себе оруженосцем.

— Ивар тебе голову снесет, если узнает, — Майка крепилась, но вот-вот была готова зареветь в голос.

— А, — Болард хмыкнул, — во-первых, не узнает. Во-вторых, раз козе смерть. И должен же я за невестой присматривать.

И с хохотом отвернул голову от Майкиных ногтей.

Глава 29.

1492 год, июль. Эскель

— Мне худо, Андрей.

— Раны? — Шенье с озабоченным видом подался к Ивару.

— Нет, душа.

— Плюнь, — убежденно сказал ренкорец. — Плюнь и разотри. У Варкяйца шкура толстая. И если его от гнева удар не хватит — переживет. Разве что на седло придется подушку подкладывать…

Кястутис, злобно толкнув висящий у пояса корд, широко зашагал по коридору. Отлипнув от стен, загремела спереди и сзади охрана. Шенье шагал вровень с князем.

— Болард сгинул…

Андрей ухмыльнулся:

— Хрен с ним, сегодня я за него буду.

В опочивальне следом за стражей осмотрел все углы, приподнял гобелены, сунул горбатый нос в камин и напоследок взглянул в узкое зарешеченное окно на далекий замковый двор и караульных, ходящих по стене. Отправив охранников, наложил засовы на двери. Раздул угли. Поставил греться на каминную решетку кубок с вином. Отстегнул Ивару пояс с мечом, помог стянуть сагум, кольчугу и сапоги. Налил теплой воды в таз, подвинул магистру под ноги. Взглянул на него снизу вверх, преклонив колена. Набросил на голову длинное полотенце:

— Ну что, сойду за кающуюся Магдалену?

— Не юродствуй!

— И не думал, — Шенье ладонью подпер острый подбородок. — Омой она тебе ноги, да вытри волосами, да все остальное… — тебе бы легче стало. А может, к этой ведьме за сонным зельем сходить?

— Пошел…

— Извини.

Командор помолчал. Слил Ивару на руки. Перенес на стол кубок. Выплеснул воду в камин. Посмотрел, как зашипели, подернулись сизым угли. Разворошил их кочергой. Подкинул сверху дров.

— Тогда будем пить вино. Переползай на постель. И я буду читать тебе стихи. Пока не уснешь.

Выполняя свою угрозу, Андрей вытянул из-за пазухи томик в синей с серебром обложке, раскрыл наугад.

— Люди меня бранят

И почти не верят,

Твердят, что в прошлое нет пути…

Но — открыты двери!

Хотите, я с вами туда пойду?

И, встав с коленей,

Мы вновь увидим Звезду

Над Бетлеемом.

Его таалинский со взрывными «р» и пришепетыванием на концах слов до боли напомнил князю молодость.

— Это чье? — спросил он хмуро.

Андрей перелистнул страницы, пальцем провел по титулу, поднеся к свече:

— Некто Варкяйский Лебедь. Запрещен у нас. Впрочем, у вас в Подлунье тоже. Я думал, это ты.

Ивар помотал головой. Сделал из кубка большой глоток.

— Мне оставь.

В тот день

Когда я увидел свет

Зимой в конце декабря

Звезда светила

Пять сотен лет

И больше гореть

Не могла

Ветхая сказка про трех мудрецов

Что шли на манящий свет…

Звезда была (в конце-то концов)

Была.

А может, и нет.

Ведь это глупо —

Идти за звездой

Мертвой

Но шлющей свет

Но я тоже пошел на этот огонь

И все еще иду на огонь

Опять иду сквозь ее огонь…

— Хватит! — шепотом заорал Ивар. Зажал кулаками ворот. — Всю жизнь… всю жизнь я иду за Звездой и не знаю, что важнее — вы или Звезда впереди. Я иду, а вы остаетесь на обочинах. У меня уже такая яма в душе… Вольно же двигаться во тьме, наощупь, когда слепой ведет слепых, и только совесть, как компас… впрочем, здесь совесть, кажется, не инструмент. Или? Ох, хотел бы я быть мудрым… Ты когда-нибудь думал, отчего меня сделали магистром?

Андрей отложил всплеснувшую страницами книжицу.

— Думаю, у капитула были поводы. Ты решителен и достаточно молод.

— Дальше.

— Хм, дальше… дальше ты прошел испытания и не умер. Читаешь книги через переплет и двигаешь стаканы взглядом, — попытался отшутиться он. — Еще тебя выделил Переход, который никогда не ошибается, и пришлось впору Кольцо.

— Было великовато.

Шенье приподнял ровные брови:

— Да-а? Не знал.

Князь хлебнул остывшего вина. Сморщился, будто в кубке был уксус. Поставил кубок на одеяло.

— Они могли сыскать лучше, благороднее и отважней. Но Капитулу было нужно не это! Орден дряхлел. Ему нужна была свежая кровь. Наша — варварская, дикая, горячая кровь, солонющая, как море под Серрадой. Когда в петлю, в омут головой, мечи в мечи, загнать коня… Гербельцы взвесят, саардамцы сосчитают… "Мене, текел, фарес" — это кто угодно, только не мы. Этого и ждали от меня, от Виктора, от Боларда, в конце концов!.. Этого буйства, варварства, не умеющего высчитывать, подличать и останавливаться на полдороге.

— Ну-у… — командор сделал глоток и сморщился точно так же, как князь. — Это уже не Орден, а упырь какой-то! Может, ты ошибаешься, магистр?

— Хотел бы я быть неправ.

Андрей опустил Ивару руку на плечо:

— Князь, не нужно. Орден — это мы. И не надо никакой мистики. Все зависит от того, что мы сделаем и как мы сделаем, и не больше.

Он допил все, что оставалось в кубке. Тылом ладони обтер усы и полные губы. Наконец отстегнул свою длинную шпагу, устроил под рукой. Глубоко вздохнул.

— Я понимаю. Каждая розга по спине этого медведя — как по тебе самому. Но и ты пойми — если б не эти ублюдки удельные, их желание вечно стянуть на себя одеяло — мы бы еще под Катангом не проиграли в 748, и Монфор не стер бы с лица земли Монсальват, и свет веры мы бы несли широко и открыто, а не в потайном фонаре. Ненавижу я их, ср… Господня.

Сжал кубок в жестких ладонях, оставляя вмятины на серебре.

— На ковре его секли и не при подчиненных. Все по вашему кодексу. Это не позор — наказание.

Ивар сверкнул глазами:

— Андрей, я не о том. Ты не пойдешь под Настанг.

— Почему?!..

— Потому что я видел, как тебя там убьют.

Ренкорец нерешительно хмыкнул. Запустил кубком в угол.

— А с кем ты останешься?

— Есть Галич и Рошаль.

— Рошаль не военный. Он и не знает, с какой стороны меч держать.

Князь улыбнулся:

— А тут ты ошибаешься.

Глава 30.

1492 год, июль. Настанг

— Тебя там убьют, — ревела Майка в три ручья, повиснув на Боларде. — Я тебя не пущу, слышишь?

Изо всех сил саданула ему в грудь кулачками. Глухо зазвенела под сагумом кираса. Болард поймал руки девчонки за запястья, чтобы не поранилась, а рот заткнул поцелуем — все равно больше нечем было. И покосился, не слышит ли кто их почти семейный скандал. В погребе стояла глухая тишина. Сквозь узкий продух светил солнечный луч, в нем плясали пылинки. И вместе с лучом точился, перебивая аромат вяленых колбас и вина, запах гари. Даже отсюда, из придорожного трактира в версте от столицы, видно было, как горит Настанг. Небо над ним наливалось нехорошей рыжей кровью, пластовало ветром дымы…